Дань городов

– Видишь его, Магомет? – сказал Торольд. – Смотри, не ошибись. Дознайся, к какому племени он принадлежит, откуда он и где ночует в Бискре, и я дам тебе соверен. С ответом приходи сегодня в десять часов вечера в казино.

Магомет оскалил свои зубы, согласившись заработать соверен.

Сесиль остановил свободное ландо и быстро покатил на вокзал к приходу дневного поезда, с которым должен был прибыть Леонид с вещами, так как сам Торольд приехал утром на лошадях из Кантары.

Едва Леонид вышел из вагона, как Торольд дал ему несколько новых инструкций.

Вместе с Леонидом прибыли еще две его знакомые дамы, но, не желая с ними пока встречаться, он постарался, пользуясь сумерками, смешаться с толпою.

Однако Сесиль напрасно прождал весь вечер Магомета: он так и не явился в казино, где вожди племен и английские джентльмены проигрывали деньги в рулетку со спокойствием каменных статуй.

II

Не явился Магомет к Сесилю и на следующий день, и последний имел основания не расспрашивать о нем в «Royal-отеле». Но вечером, проходя по пустынному базару, Торольд неожиданно столкнулся с Магометом, вынырнувшим неизвестно откуда. На своем своеобразном языке, скаля, как всегда, зубы, он лаконично произнес:

– Нашел… его!

– Где?

– Следуйте за мной, – таинственно отозвался Магомет. Проводник на востоке любит таинственность.

Торольд последовал за ним вдоль улицы, где помещались танцовщицы. Из всех домов доносились звуки различных инструментов, а сами балерины Сахары то тут, то там мелькали за оконными решетками, напоминая красивых животных в клетках.

Магомет вошел в наполненное народом кафе, прошел через него и, остановившись около завешенной циновкой двери, сделал Сесилю знак войти. Сесиль ощупал свой новый револьвер и открыл дверь, очутившись в комнате с низким потолком, толстым ковром и двумя креслами, освещенной вонючей керосиновой лампой с круглым фитилем, характерной для Бискры. На одном из кресел сидел какой-то мужчина, но без родинки. По-видимому, судя по костюму, манерам и разговору, это был француз. Он приветствовал миллионера по-французски. Затем перешел на английский язык с сильным французским акцентом. Он был небольшого роста, худощавый, седой и подвижный.

– Будьте добры присесть, – обратился француз к Сесилю. – Я очень рад, что встретил вас… Может быть, вы окажете нам должное содействие?

– К вашим услугам, – ответил Сесиль.

– Вы приехали в Бискру вчера, мистер Торольд, с намерением остановиться в «Royal-отеле», где были приготовлены для вас комнаты. Но вчера же днем вы отправились на вокзал для встречи со своим камердинером и приказали ему вернуться с багажом в Константинов и ждать там ваших дальнейших распоряжений. После этого вы взяли с собой только один саквояж и, дойдя до отеля «Casino» при посредстве дипломатии и денег ухитрились настоять на том, чтобы вам поставили кровать в столовой. Назвались вы мистером Коллинзом, так что в Бискре официально не знают о пребывании в ней миллионера Сесиля Торольда, в то время как мистер Коллинз может свободно производить свои изыскания, появляться и исчезать, когда ему заблагорассудится.

– Да, – ответил Сесиль, – все правильно. Но могу я спросить…

– Однако к делу, – вежливо перебил его француз. – Это ваши часы?

Он вытянул из кармана часы с цепочкой.

– Мои, – спокойно подтвердил Сесиль. – Они были похищены из моей спальни в отеле «Святой Джэмс» вместе с револьвером, мехом и некоторым количеством денег десятого января.

– Вас удивляет, должно быть, что все эти вещи не покоятся на дне Средиземного моря?

– Тридцать часов тому назад я был бы удивлен, – заметил Сесиль, – теперь же – нет.

– Почему?

– Потому что у меня сложилось другое мнение. Но не откажите вернуть мне мои часы.

– Не могу, – мягко, с кошачьей ухваткой, ответил француз. – Сейчас не могу.

Наступило молчание. Звуки музыки долетали из кафе.

– Но я настаиваю, – упорствовал Сесиль.

Француз рассмеялся.

– Мистер Торольд, я буду с вами откровенен, – сказал он. – То, что вы в своих заключениях пошли по новому пути, позволяет мне не стесняться с вами. Моя фамилия – Сильвиан, я начальник алжирской сыскной полиции. Вы можете сами понять, что вернуть вам ваши часы без соблюдения известных формальностей я не могу. Мистер Торольд, грабеж в отеле «Святой Джэмс» – образчик величайшего мастерства. Мне следует поделиться с вами нашими последними успехами в области раскрытия этого преступления.

– Я всегда был высокого мнения о случившемся, – заметил Сесиль, – а за последнее время в особенности.

– Сколько, по-вашему, человек находилось на «Зеленом попугае», когда он начал тонуть?

– Три, – не задумываясь ответил Сесиль.

Француз просиял.

– Блестяще! – воскликнул он. – Да, вместо восемнадцати было три. Гибель «Зеленого попугая» была разыграна как по нотам. Встреча «Зеленого попугая» с лодкой, отчалившей от Mustapha Inferieure, оказалась простым втиранием очков, так как похищенное добро в лодку не грузилось. На борту «Зеленого попугая» находилось всего три араба – один у рулевого колеса, двое остальных в машинном отделении, причем они приложили все усилия, чтобы спастись. Пароход был потоплен на виду у вашей яхты и еще другого судна. Нет сомнения, мистер Торольд, – пояснил он с оттенком иронии, – что бандиты были в курсе всего происходившего на «Кларибели». Крушение было инсценировано не только для отвода глаз, но, и это самое главное, для прекращения дальнейшего расследования. Разве общественное мнение не успокоилось на мысли, что награбленное и сами грабители лежат на дне? Какие данные были у полиции для дальнейших розысков? Через шесть месяцев, какое, через три; все кредитные билеты и обязательства могли быть отличным образом сплавлены, так как, что было бы предпринято для противодействия этому? Зачем предпринимать какие-либо меры, раз деньги ухнули на дно?

– Но три спасшиеся араба, находящиеся теперь в тюрьме, – сказал Сесиль, – ведь не зря же они проделали свои штуки?

– Очень просто, – продолжал француз. – Их засадили в тюрьму на три года. Что это значит для араба? Он перенесет свое заточение со стоицизмом. Скажем, на семью каждого из них положено десять тысяч франков. Выйдя из тюрьмы, они сделаются обеспеченными людьми до конца своей жизни. Таким образом, ценою тридцати тысяч франков и затраты на покупку парохода – допустим, еще тридцати тысяч – грабители справедливо надеялись сохранить все в тайне.

– Замысел, достойный восхищения, – отозвался Сесиль.

– Именно, – согласился француз, – но его постигла неудача.

– Но почему?

– И вы спрашиваете? Вам это хорошо известно, так же хорошо, как и мне. Во-первых, благодаря тому, что в дело было замешано много народа, во-вторых, из-за свойственного арабам тщеславия, в-третьих же, по вине родинки на подбородке.

– Кстати, – заметил Сесиль, – за этим-то именно человеком я и явился сюда.

– Он арестован, – кратко ответил француз и вздохнул. – Добыча не охранялась надлежащим образом, поэтому часть ее растаскали. Один грабитель, по всей вероятности, говорил: «Как мне нравятся красивые часы». А другой: «Что за револьвер! Я им непременно воспользуюсь». Ах, арабы, арабы, какие они в этом отношении идиоты! Настоящие идиоты! – с сердцем повторил он.

– Вы раздражены?

– Мистер Торольд, я поэт в этих вещах. Меня выводит из себя, что такая чудесная затея рухнула по легкомыслию. Однако, как начальник сыскной полиции, я этому радуюсь.

– В ваших руках и добыча, и грабители?

– Думаю, что да. Во всяком случае, я сцапал двух грабителей и захватил много похищенного. Большая же его часть находится… – он остановился и оглянулся. – Мистер Торольд, могу я на вас положиться? Быть может, мне больше известно о вашей организации, чем вы думаете. Могу я на вас положиться?

– Можете, – успокоил его Сесиль.

– Вы согласны быть в моем распоряжении в течение завтрашнего дня, чтобы помочь мне?