Страница 14 из 14
Однако ни валерьянка, ни коньяк не спасли ее от кошмара.
Приснилось ей болото – темно-зеленая жижа с сальной кромкой. И засохшие, страшные ели по берегам. И равнодушные глаза лягушек и птиц: твари лениво наблюдали за Настей. А она… Она стоит в середине болота и не может сделать ни шага. Только чувствует, как ледяная вода обжигает щиколотки и, чавкая, затягивает ее все глубже…
Настя пытается вырваться – но болото вцепилось в нее насмерть. Пытается кричать – но только зря вспугивает тишину.
И мрачному лесу на границе болота нет никакого дела до ее крика…
Безумный, тягостный сон: вот она по колени в ледяной, страшной воде… По пояс… По грудь… И жуткая мысль – «Сейчас я умру!» – уже не вызывает у нее никаких эмоций.
«Проснуться! Проснуться! Проснуться!» – приказывает себе Настя.
Но вода только все сильнее сдавливает легкие, а на губах уже появляется болотный привкус.
«Сеня!» – бесполезно кричит она и тянет вверх руки в тщетной надежде встретить его крепкую ладонь…
Воздуха не хватает.
– Нет! – умирая, кричит Настя.
И чувствует, как ее подхватывают сильные руки…
Она успевает облегченно подумать: «Все, я проснулась!»
И радостно открывает глаза.
Но… Но она снова оказывается во сне.
В том же сне. Только уже не в болоте, а на поляне.
Под равнодушными елями.
Вся мокрая – аж тело от холода сводит! – но живая.
Она лежит на жухлой траве и яростно втягивает воздух. А рядом, вполоборота к ней, стоит мужская фигура.
– Сеня… – шепчет Настя. – Обними меня…
Человек оборачивается, и она видит: это вовсе не Сеня, а его дед.
Дед Николай. Но он же умер! Умер давно!
Дед, кажется, умеет читать ее мысли.
Он присаживается рядом – глаза у него грустные.
– Да, Настя, я умер. Но ты не бойся… – И неожиданно залихватски подмигивает ей: – Видишь, я еще на что-то гожусь! Успел тебя вытащить. Как тебя в болото-то занесло?
Настя шмыгнула носом:
– Сенька…
А при чем здесь Сенька – и сама не поняла.
Но дед, видно, что-то понял. Кивнул:
– Ладно. С Арсением мы еще поговорим. (А о чем поговорим – непонятно.) Сама-то ты как?
– Плохо, – жалуется Настя. – С мамой беда…
– Знаю, – вздыхает дед.
И смотрит на нее – внимательно, испытующе. Мертвые так смотреть не умеют. Насте кажется, что она растворяется в его цепких, глубоких глазах… Они одновременно и изучают ее, и подбадривают, и лечат…
– Мне тяжело, деда, – бормочет она. – Очень жаль ее! И я не знаю, что делать… что делать… А Сеня, кажется, даже рад. Рад, что все так удачно складывается…
– Но его же можно понять, правда? – говорит дед. – После всего, что сделала с ним твоя матушка…
– Можно, – соглашается Настя. – Но она ведь – моя мать! И я не могу все так просто оставить…
– Не оставляй, – пожимает плечами дед.
– А ты… ты знаешь, что мне делать?
Тот усмехается:
– Знаю.
И тут Настя просыпается.
И на лице ее – играет улыбка.
Она – в своей постели. А рядом – Сенька.
…Сенька – который уже не спал – немедленно потянулся обниматься.
Обвил ее руками-ногами, зашептал:
– Ну, доброе утро! Принцесса моя! Царевна! Что-то хорошее снилось, да?
– С чего ты решил?
– А ты улыбалась! Я уже полчаса за тобой наблюдаю.
Настя хотела сказать – в сотый раз! – что ей не нравится, что он подглядывает за ней спящей. Но промолчала: все равно Сеньку не переделаешь. Ладно уж. Пусть подглядывает.
– Снилась мне полная ерунда, – честно сказала Настя. – Я тонула в болоте и почти утонула. А когда уже начала задыхаться, меня твой дед спас. Николай Арсеньевич.
– Да ты что! – живо отреагировал Сеня. – И мне сегодня тоже дед снился! Надо же!… Вот совпадение!…
Настя не удивилась:
– Да, он мне обещал.
– Что обещал? – не понял Арсений. – Кто?
– Дед твой обещал. Что он с тобой поговорит.
– Но он со мной ни о чем не говорил!… Мы с ним просто на рыбалку ходили. На катрана.
Настю как пружиной подбросило – Сеня даже отпрянул, заворчал:
– Тебя что, клоп укусил?
– Сам ты клоп! Тетрадка! Где тетрадка?!
– О господи, да что с тобой? Какая еще тетрадка?
– Дедова. Николая Арсеньича. С его рецептами.
– В чемодане, наверно.
Настя уже выпрыгнула из кровати, понеслась в коридор. На пороге чуть не сшибла сынулю – малыш шел к ним в комнату: любил по утрам понежиться в постели между мамой и папой.
– Мама! – кинулся к ней Николенька. – Ты куда?
Она быстро чмокнула его в теплую со сна макушку:
– На антресоли!
И помчалась на кухню за табуреткой.
Настя воспользовалась правом «библиотечного дня» и на работу не пошла. Сенька тоже остался дома: «Отписываться буду!» Они вместе отвели Николеньку в садик и вернулись в квартиру.
Настя даже новый кофе варить не стала – отправилась в спальню и немедленно уткнулась в тетрадку Николая Арсеньевича. Ту самую тетрадь, в которую дед записывал результаты своих экспериментов. Результаты лечения онкологических больных настоем из катрана.
– Не поймешь ты там ничего! – тоскливо сказал Сенька. – Ты же не врач!
– Пойму, – отрезала Настя.
Она, по правде говоря, ждала, что Сенька вместе с ней посидит над тетрадкой. Поможет расшифровать дедовы каракули.
Но он ей помощи не предложил, а просить она не стала. И пришлось самостоятельно продираться сквозь непонятный, типично врачебный почерк.
Настя действительно разбирала мало. То и дело натыкалась на непонятные термины – а иногда дед и вовсе переходил на латынь.
Без труда ей давались только начала абзацев: «Больной К. (З., Ю., Т…) поступил в стационар с жалобами на…» Далее шел темный лес. Симптомы, синдромы, непонятные Насте показатели.
«Ладно, – думала она. – Главное – врубиться. Достоевского я тоже не сразу поняла».
Сеня ее не трогал. Навис над своей печатной машинкой. Только по клавишам не стучал: кажется, думал о чем-то своем.
Наконец решился. Пришел в спальню, сел на краешек кровати. Сказал – медленно, словно бы подбирая слова:
– Настя… Рак неизлечим.
Она ответила мгновенно: в дедовой тетрадке как раз нашлась подходящая цитата:
«Официальная онкология декларирует тезис: есть три кита борьбы с раком – хирургия, химиотерапия и лучевая терапия. И не надо больше ничего придумывать. Однако позволим себе оспорить данное утверждение…»
Она победоносно взглянула на мужа.
Сеня вздохнул:
– Дед имеет в виду начальные стадии рака. Первую, максимум вторую. А у Ирины твоей Егоровны – наверно, четвертая. Метастазы… Такую опухоль вылечить невозможно.
Настя не сдавалась. Она снова ответила цитатой из дедовой тетрадки:
«Препарат содержит антиангиогенезный фактор, прекращающий прорастание кровеносных сосудов в опухоль, чем обеспечивает ее атрофию…»
Сеня повысил голос – чуть ни впервые за то время, что они жили вместе:
– Настя, от рака нет панацеи. Нет, понимаешь, нет!!!
Она вздрогнула от его резкого тона. На языке завертелось гневное: «Хватит орать!»
Но Настя не закричала. Она тихо сказала:
– Я и не ищу панацеи… И мама ее не ждет. Я просто хочу дать ей надежду. Всего лишь надежду, понимаешь?
Как ни старалась Настя, как ни обхаживала Сеньку – помогать он ей так и не стал.
Она поначалу пыталась хитрить. Демонстративно вздыхала над тетрадкой – притворялась, что ничегошеньки не понимает… Выложила на видное место стопки медицинских справочников и сидела над ними с пренесчастным видом. Даже на тяжелую артиллерию перешла – перестала готовить ужины. Демонстративно. Вроде как – у нее есть занятие поважнее.
Но Сеня проигнорировал и ее намеки, и тяжелую артиллерию. И на отсутствие ужинов не ругался – просто жарил, к восторгу Николеньки, полную сковороду картошки. Кормил малыша поджарками, да еще и соленые огурцы есть разрешал. Тоже мне, детский диетолог.
Конец ознакомительного фрагмента.