Страница 3 из 12
Таким жестом приветствуют обычно дальних родственников, прибывших на поминки.
До поминок дело пока не дошло. Меня и призвали сюда для того, чтобы до них не дошло.
– Где больной? – преувеличенно бодрым голосом попытался пошутить я, пародируя старого доброго участкового врача, доктора Айболита.
– В своей комнате, – откликнулась Даша.
– Спит?
Она пожала плечами:
– Наверно.
Мы по-прежнему торчали с Дашей в прихожей. Прихожая у Коноплевых была такая маленькая, что мы в ней вдвоем едва помещались.
– Как Ленька? В порядке?
– Здоровье – в порядке, – безучастно ответила Даша. – Возила его в травмпункт. Рану ему промыли. Говорят, сотрясения мозга нет.
Я повесил куртку на вешалку.
– Ну и слава богу. Шрамы украшают мужчину. А Катя уже приехала?
– В дороге. Звонила из машины со своей мобилы. Будет у нас минут через пять.
Леня лежал в своей комнате, положив на голову подушку. На уши он надел наушники от си-ди-плейера. Солнечный Боб Марли звучал сейчас черно-печально.
Сказать, что Ленчик был подавлен, – значило ничего не сказать. Первый острый приступ горя, обиды и боли уже прошел. Теперь в его душе царила безмерная безрадостная тоска.
«Господи, оказывается, ты никогда не замечаешь, когда бываешь счастлив… – думал Ленчик в жесточайшем приступе меланхолии. – Живешь себе в этом счастье, как рыбка в аквариуме… Купаешься в нем… Словно какая-нибудь скалярия или гуппи, не замечаешь водички вокруг себя. Не замечаешь до тех пор, пока кто-то (я бы сказал бог, но в бога я не верю) не разбивает вдребезги твой аквариум. И ты, несчастный лузер[1], барахтаешься в жалких лужах. Глотаешь воздух ртом и жабрами.
Вот и я… Кем я был всего несколько часов назад?..
Красивый девятнадцатилетний студент. Второкурсник. У меня была девушка. У меня были друзья. У меня была машина – пусть старая, но вполне приличная «девятка». У меня была мама. И квартира. И мечтал я, жалкий человек, накопить к Новому году денег, чтобы завиться вместе с Машкой куда-нибудь в Европу – причем лучше не в банальную Прагу, а в пижонский Лондон…
А теперь? Какой теперь мне Лондон?! Господи, лучше б я умер… Или заболел. Неизлечимо. Лейкемией. Чтобы умереть через пару недель, а меня бы все пока жалели…»
Но Леня не мог по своему желанию заболеть, умереть или впасть в летаргический сон… Приходилось жить – а жить не хотелось.
Леня понимал: надо уцепиться за какое-то иное чувство, чтобы с его помощью выкарабкаться из своей глубочайшей мерехлюндии. Как герой боевика выкарабкивается из пропасти, ухватившись за камень, за засохший саксаул. Но за какое чувство он мог ухватиться? На что опереться?
Любовь к Машке?.. «Но Машка, – думал он в приступе самоуничижения (думал скорей всего несправедливо, однако находил в своих мыслях некий мазохистский кайф), – она вряд ли теперь будет любить меня… Меня, ничтожного лузера, налетевшего на бабки… Меня – практически нищего…»
Любовь к родителям? К маме? К тетке? «Но они, – мысленно восклицал Ленчик (опять-таки по-юношески преувеличивая и извращая отношение к нему других), – они должны ненавидеть и презирать меня. Ведь это я – я, придурок! – подсадил их на бабки. На большие бабки…»
Леня рылся в себе в поисках хоть какого-нибудь позитивного чувства. Чувства, что заставило бы его встать с кровати. Встать и выйти к приехавшим (как он слышал) дяде Паше Синичкину и тетке Катерине. Встать – и начать жить и действовать. И вдруг… Вдруг Леня ощутил в себе одно чувство, которое вроде бы оказалось сильнее депрессии.
И чувство это звалось злость. Злость – и жгучая обида. Злость – и ненависть. Ненависть – и желание отомстить.
До сегодняшней ночи никто и никогда из взрослых не бил его по лицу. Никто и никогда.
Никто простоне смел этого делать.
А вот вонючие, грязные кавказцы – посмели.
И он – он ничего не мог с ними сделать.
Он им даже не ответил – хотя силушкой его бог не обидел. Он был тогда, после аварии, слишком ошарашен. Слишком чувствовал собственную вину. «Проклятый интеллигент. Хлюпик!»
Но теперь… Теперь руки его сжимались в кулаки.
Его унизили. Они оскорбили его. Они издевались над ним.
Если бы у него был пистолет… Если бы у него был пистолет – он взял бы его, нашел их и расстрелял. Он выпустил бы в них всю обойму!
Он ненавидел их. Если б у него был пистолет!..
Но ведь пистолет можнодостать, правда?
Достать пистолет, найти кавказцев – и сделать это? Взять – и отомстить им? Месть ведь необязательно настигает обидчика сразу.
Ненависть и мысли о мести словно подбросили Ленчика на кушетке. Он встал и зашагал по своей крошечной комнатке. Руки его сжимались в кулаки. Ногти впивались в ладони.
Мысли о мести оказались сильнее, чем отчаяние. И слава богу.
Ленька рос на удивление беспроблемным ребенком.
Все раннее детство просидел с книжками, а старшие классы – за компьютером. Никаких тебе драк и прочих асоциальных поступков. Единственное правонарушение зафиксировано в пятилетнем возрасте: засунул в аквариум включенную лампу. Хотел согреть рыбок.
Даша гордилась своим правильным сыном, а Катя, бывало, грешным делом думала: «Парень еще нам покажет, когда станет постарше». Однако Ленчик счастливо миновал и лазанье по крышам, «тарзанкам» и подвалам (в младших классах), и эксперименты с пивом, портвейном, сигаретами и клеем (в переходном возрасте). Даже в институт – в Бауманский, по-прежнему слегка престижный, – поступил с первой попытки.
Ленчик только сейчас показал, на что способен. Зато как показал!
Катя оставила свой «Пунто» подле израненной Ленькиной «девятки». Прежде чем подняться в квартиру, она осмотрела машинные повреждения. Крыло помято, зад продавлен, бампер полуоторван. Смотрится страшненько, но несмертельно. Любой жестянщик из полуподпольного сервиса выправит, отрихтует и покрасит сотни за три долларов.
А сколько стоит выправить жестянку у «Мерседеса Брабус»?! В животе захолодело, Катя поежилась. Если считать по-честному, то ремонт новой иномарки встанет тысяч в пять долларов. Только Катя еще ни разу не встречала за рулями «Брабусов» и всяких прочих «Ягуаров» честных людей. Людей, считающих по-честному.
Протаранил бандитскую машину – получай бандитский расчет, без судов, следствий и справедливости.
Катя отперла дверь в квартиру сестры своим ключом. В коридоре ее никто не встречал. Настроение, царящее в доме Коноплевых, напоминало атмосферу у кабинета районного дантиста. В рядах «пациентов» царило уныние. Заплаканная, перепуганная Даша. Насупившийся Ленчик – глаза обведены черными кружками. Один Паша Синичкин старался выглядеть смелым и бесшабашным. Но Катя устремила на него проницательный взгляд и поняла, что даже тот слегка растерян.
– Кофе? – очнулась от прострации-фрустрации и выдавила слабую улыбку Даша.
Катя молча кивнула. Она не могла отвести глаз от Ленчика. Горло перехватило жестким комком. Она и подумать не могла, что парень способен на такое отчаяние и такую безысходность, которые прочла в его взгляде.
– Эй, Ленька! Жизнь продолжается, – преувеличенно бодро сказала Катя.
– Вот и я говорю, – поспешно и неубедительно подхватила Даша.
Ленчик не ответил. Он сидел, вжавшись в стул. Скрюченный, будто промерзший воробушек. Глаза – пустые. Словно жестокий врач ему только что объявил: все, парень, твоя жизнь кончена.
Катя с трудом отвела глаза от жалкой фигурки. Интуитивно она чувствовала – прилюдно жалеть Леню сейчас не время.
– Твоя «девятка» была застрахована по гражданской ответственности? – требовательно спросила Катя у сестры.
Даша отвела глаза:
– Нет.
1
Лузер – неудачник (от английского loser).