Страница 28 из 77
Все могло бы быть просто. А стало почему-то очень сложно.
Вита сразу почувствовала его. Слишком быстро и слишком отчетливо. Даже для нее, опытной, проработанной эмпатки с хорошими способностями к инициации латентников, – такой стремительный контакт был чем-то из ряда вон выходящим. За последний год она «запустила» шестерых чтецов и, случайно, одну девушку-телепатку – правда, низкой, четвертой-Б категории, то есть работающую на очень близкой дистанции и практически без селекции объектов. В одной комнате с тем, в чьи мысли надо проникнуть, и чтобы в радиусе ста метров – никого больше…
Впрочем, и это как-то использовалось. Тогда за право владеть глупой кукольно-красивой Аней чуть ли не в кулачном бою сошлись четыре могущественные организации. Вита не знала, кто победил в результате.
И вот сейчас она пребывала в растерянности. Хотя бы потому, что чувствовала – Адам скрывает от неё что-то, но не по злому умыслу или из недоверия, а будто бы для того, чтобы смешнее разыграть… или вызвать какую-то запланированную реакцию – как ленивый режиссер у глупой и бесталанной актрисы, которая не может сыграть, а непременно – по Станиславскому – должна все-все пережить как бы на самом деле и так далее…
И она пообещала себе, что позволяет ему вытворять такое с собой в последний раз. Партнеры – значит, партнеры. Все поровну. И пышки, и шишки.
Наконец проезд освободился, Адам тронул машинку, и уже через минуту они звонили в массивную дверь с затейливой резной надписью «Киностудия „Ореол-фильм“» по арке.
Жукович, директор «Ореола», как две капли воды походил на Льва Толстого периода всяческих дамских паломничеств в Ясную Поляну: седая бородища, лохматые брови, торс в два обхвата, поросшие рыжим диким волосом здоровенные руки и ноги. Возможно, Толстой тоже дефилировал по усадьбе босиком, в растянутой зеленой футболке с эмблемой какого-то киношного мероприятия пятилетней давности и застиранных до белизны джинсовых шортах. Правда, при этом Толстой вряд ли носил дорогие платиновые пенсне на шелковом шнурке…
Он был старый приятель Виты – ещё времен её запойного увлечения БДТ. Жукович тогда делал киноспектакли. Одно время она даже всерьез подумывала, не влюбиться ли ей в него. Но потом что-то отвлекло.
При своих немалых габаритах Жукович двигался плавно и почти грациозно, Вите доставляло удовольствие смотреть на него: как он расставляет чашки, стаканы, сухарницы, сахарницы, кладет на места щипчики, ложечки… Ритуал кофепития у него был свой, выработанный годами, – равно как и рецепты. Коллекция джезв ещё в пору их театрального знакомства – это сколько уже? пять лет тому? – насчитывала полторы сотни экземпляров и непрерывно пополнялась. А вот жаровня с песком была все та же, из почерневшего ажурного кованого железа на резных костяных ножках; правда, её уже давным-давно перевели с древесного угля на газ.
Жукович поджарил зерна на зеркально-блестящей сковородочке, подцепил горсть серебряной лопаточкой, раздавил с хрустом специальными щипцами, бросил в закипающую воду, отодвинул эту джезву на край жаровни, снова раздавил, снова бросил… Потом он каким-то чудом подхватил сразу три вспенившиеся джезвы и, не пролив ни капли, наполнил три чашки, в стаканы бросил кусочки колотого льда, налил воду, выдавил по половинке лимона, сыпанул от души сахарной пудры…
– Вот, – сказал он, усаживаясь наконец и поднимая в назидательном жесте толстый палец. – Минут через пятнадцать можно будет и поговорить – о главном. О насущном.
– Если захочется… – пробормотал Адам, поднося чашку к лицу и втягивая носом облачко аромата, которое было почти видимым – как воздух становится видимым над раскаленной крышей. – Были в Аравии?
– Нет. Много лет собирался – не получилось. Но я слышал, что арабы тоже умеют делать неплохой кофе.
– А где тогда учились?
– Да нигде. Просто талант. Один из многих.
Адам понимающе кивнул.
Когда чашки наконец опустели, Жукович отобрал их у Виты и Адама, покрутил в пальцах, а потом опрокинул на блюдца.
– Это правильно, – сказала Вита. – Сейчас ты объяснишь нам, зачем мы пришли.
– Пришли-то вы… понятно и так… – пробормотал Жукович, разглядывая внутренность чашек, – морды у вас помятые, усталые, а ты же, Витка, знаешь, что единственное место в городе, где можно выпить нормального напитка, а не помоев, – это здесь… вот тебя подкорка и привела… – Он вдруг замолчал и долго смотрел перед собой. – Во что это вы так влипли, ребята? Ни фига себе… Ну, очень запутано. Лабиринт какой-то… и крысы. Ты боишься крыс, Витка?
– Я боюсь, – сказал Адам.
– Ага… В общем, братцы, главное для вас – ничего не бояться. Ничего абсолютно. Вот так…
– Ты это серьезно или прикалываешься? – хмуро спросила Вита.
– Конечно, прикалываюсь. Ты что, веришь в гадание на кофейной гуще?
Вита зашипела, потом засмеялась.
– Ладно, давай о станках. Ты ведь специализируешься, в частности, на съемках всяческих странных… происшествий, сцен…
– Поправка: сам я снимаю мало, но скупаю любительские ленты.
– Не вижу разницы. Они у тебя хранятся?
– Разумеется.
– Много?
– Несколько тысяч. Нужно точнее?
– Не-а… Просто скажи, ты их все смотрел?
– Разумеется.
– Ага… Тогда скажи, там есть что-то такое, чего действительно не может быть?
Жукович внимательно посмотрел на нее, перевел взгляд на Адама.
– Ребята, я вас напоил таким замечательным кофеем. Может быть, вы объясните мне, что вас интересует? Потому что иначе мне очень трудно…
– Если б мы сами знали… – вздохнула Вита.
– Вчера я видел съемку сцены, которой абсолютно не может быть в природе, – сказал Адам медленно. – Но при этом я уверен, что никакой фальсификации не было. Теперь я точно знаю, что мир немного не такой, как я его представлял себе раньше. Значит, мне нужно знать, насколько он не такой. То есть – количественные отличия…
– Что за сцена, не скажете?
– Не имею права. Увы.
– Жаль… Впрочем, я, возможно, донял, что вам надо. И… в общем, у меня действительно есть подборка… как бы сказать… того, что я считаю по-настоящему интересным и необычным. Вы хочете песен… Большая часть этого никогда не демонстрировалась.
– Сколько часов?
– Два с небольшим.
– Можно посмотреть сейчас?
– Конечно. Ничего, что без меня? Я вас провожу, включу аппарат и сбегу на некоторое время.
В просмотровом зальчике на два десятка мест сильно пахло озоном и новой искусственной кожей. Жукович зарядил шестнадцатимиллиметровый долгоиграющий аппарат, работающий по принципу митральезы: когда одна бобина заканчивалась, колесо проворачивалось на одну двенадцатую и подносило к лучу проектора следующую ленту, уже заправленную в лентопротяжный механизм. Этакий музыкальный автомат…
Пожалуй, половину всех представленных здесь любительских фильмов составляли съемки «призраков» – каких-то движущихся размытых полупрозрачных фигур, иногда темных, иногда светящихся. Было несколько лохматых «снежных людей», мелькающих за деревьями и камнями. Кто-то непонятный высовывался из черной воды, потом нырял без брызг. Яркий огненный шар подплывал к собаке, как бы обволакивал её, и собака неслась по улице, разбрасывая искры. Была также летающая собака: похоже, она левитировала во сне.
Некоторые эпизоды были озвучены, и получалось комично. Наверное, Жукович надергал их из сборников типа «Сам себе режиссер» или «Би-ба-бо!».
Но если отключить звук, получалось вполне таинственно. Если отключить звук… Почему-то эта мысль зацепилась и не желала уходить.
– А ещё у него про бородатую женщину есть… Ты всерьез надеешься тут что-то найти? – спросила заскучавшая под конец Вита, когда почувствовала в Адаме не вполне понятную удовлетворенность.
– Чем не шутит черт? – вполголоса отозвался тот. – Вот динозавр, который выныривал, вполне мог быть настоящим…
– Я – по нашей теме…
– По нашей – вряд ли. Люди перестали искать чего-то необычного в небе. Объективы нацелены под ноги. В лучшем случае.