Страница 29 из 101
Год 2002. Михаил 26.04. 19 час. Константинополь, площадь Каракий, ресторан «Азич»
Говорят, «Азич» стоит на крыше утонувшего в земле византийского дворца. И все залы и комнаты дворца – теперь подвалы этого ресторана. Будто бы там иногда.. – для особо посвященных… но тс-с! Никому ни слова!.. Не знаю, не знаю. По-моему, в этом городе нельзя скрыть ничего. То есть нет: скрыть можно. Но об этом все равно будут знать все.
Так или иначе, благодаря то ли неимоверным подвалам, то ли особой конфигурации стен, но акустика там хороша, а потому и музыка в «Азиче» исключительная. В этом зале любят выступать приезжие, но и собственный ресторанный оркестрик никому не позволит заткнуть себя за пояс. Сюда приходили не столько пить и есть – хотя и без этого не обходилось, – сколько слушать музыку и танцевать до утра.
Когда мы вошли, как раз играли «Ночь после долгого дня», свет был приглушен, пары покачивались, Керем душу вынимал из своей гитары и тянул: «…все, что уйдет со мной… все, что со мной… все, что уйдет…» Мы нашли свободный столик и сели. Подошел кравчий со своей тележкой. В «Азиче» вообще не подавали вино в бутылках, только в кувшинах и только из своих бочек. Бокалы здесь были огромные: литое зеленоватое стекло. Их можно было потом взять с собой как сувениры. Мы попросили «Черные глаза», по обычаю слили первые капли на пол. Я махнул полбокала залпом, вкус пыли изо рта исчез. Зойка пила мелкими глотками, озираясь в поисках знакомых.
– Посмотри, – сказала она, – какое платье. Я посмотрел. Платье было ничего себе.
На эстраде Керем вытягивал уже совершенно нечеловечески: «…и никогда не зови то, что ушло со мной… то, что ушло со мной… то, что ушло… ты никогда не зови…»
Глаза только успели привыкнуть к полумраку, как свет набрал силу, Керем громко выдохнул: «Антракт – двадцать минут», – танцующие побрели к столикам. За соседний с нами села чуть знакомая компания, три парня и две Девушки, я их не знал по именам, но помнил лица; они были с факультета журналистики. У них тут же возобновился прерванный танцем разговор. -…Слова «позор» я употреблять бы не стал, но что-то от позора во всем этом есть… -…Совершенно никакого этического наполнения. Это вообще лежит вне плоскости этики. Вопрос качества работы! – Все равно что строгать доску…
– Чуть иначе. Этично ли быть богатым, когда существуют бедные? Наслаждаться жизнью, когда кто-то не очень далеко – на соседней улице – не может позволить себе лишний кусок хлеба? Этично? Справедливо?
– Нет. Но…
– Но именно отсюда методом последовательного приближения мы выведем: «Любое богатство неправедно» и «Грабь награбленное». Так или нет?
– Об этом я и пытаюсь сказать – и если бы меня не перебивали постоянно…
– Ты очень долго пытаешься это сказать. А по-моему, когда чья-либо хорошая работа сама по себе приводит к этически провальному результату, следует усомниться в самих принципах этой работы.
– Ого!
– Ого – И тем не менее: именно благодаря блестящей работе видеорепортеров война, кровопролитие, смерть – превратились в спортивное состязание. Ты за кого болеешь: за японцев или за немцев? И так далее…
– Мальчики, дайте я скажу…
– Молчи, женщина. Видишь: мужчины спорят. Мысли делят. Не каждый день. Явление.
– Нет, вы все правильно говорите. А что взамен?
– Не знаю. Но мы потакаем смертному греху: любопытству. Причем, как правило, праздному любопытству. И это повод пораскинуть мозгами.
– Я понял. Ты хочешь перевестись на другой факультет и готовишь речь перед деканом.
– Я не хочу переводиться. Я люблю эту работу. Я ее делал уже и буду делать. Но сомневаться…
– Вкладывать персты в раны.
– Да нет никаких ран! И Христа тоже нет перед нами, вот в чем беда…
Так они могли до бесконечности. Они – и еще философы.
Подошел официант, Зойка заказала долму, и я тоже заказал долму. Мне было все равно, что есть. Тедди не появлялся и не звонил. – Вот такой он, – сказал я.
– Да, – она развела руки, будто выпускала птицу. – Я уже обратила внимание.
– Тебе налить еще?
– Налей. Очень хорошее вино. Здесь оно всегда хорошее. А что у тебя все-таки случилось дома?
– Ничего особенного. Не хочу мозолить матери глаза, вот и все. После… нет, все это чушь. Все это чушь, Зойка. Jazz. Все это jazz. Пойдем потанцуем?
– Мне нужно съесть вот это. А это выпить. Иначе из меня танцор, как из мыла затычка. Зря ты не собираешь антикву. Этот кувшин очень украсил бы твою комнату.
Давай, я тебе его подарю.
– Он будет очень глупо смотреться в каюте.
– Он будет замечательно смотреться в каюте! Ты просто ничего не понимаешь в таких вещах.
– Тогда подари, – сказал я.
– Вот, – сказала она. – От всего сердца.
– Спасибо…
Мы доели долму. Порции были небольшие: чтобы не перегружать танцоров. Если вы хотели здесь именно поесть, надо было предупредить официанта, и тогда он принес бы настоящие порции. Как полагается, мы посидели несколько минут неподвижно и выпили еще по полбокала «Черных глаз». Вернулся оркестрик, вышел Керем. Они заиграли «Скорый поезд опаздывает навсегда».
– Пойдем?
– Пойдем… – я встал, подал Зойке руку.
– Уже легче? – спросила она потом.
– Да.
– Это пройдет. Это всегда проходит.
– Сложно мы живем, – сказал я.
Тедди так и не пришел. Мы прождали его до десяти. Зойка больше со мной не танцевала, ее подхватили ребята-журналисты. Я сидел, медленно пил вино и медленно пьянел. Становилось все жарче. На всякий случай (вдруг мне не захочется возвращаться?) я оставил на столе десятку и отошел к выходу покурить. Здесь была маленькая выносная стойка для таких, как я, или для тех, кто просто проходит мимо. Таких было много. Я как-то пытался обойти за вечер все рестораны, ресторанчики, кофейни и подвальчики на Каракёй, но у меня ничего не получилось.
Было очень светло, отовсюду неслась музыка. В пивной «Медведь» хором пели немцы.
Две полицейские машины стояли посредине площади. Наряды скучали. На Каракёй редко что-либо происходит.
Медленно проехала извозчичья пролетка. В ней стоял Ганс Айсман, знаменитый комик, и что-то произносил в пространство. Его облепили четыре девушки. Он возвышался над ними, будто выныривал из волны.
Мне остро захотелось искупаться. С наступлением темноты совсем не посвежело, даже наоборот. Возможно, близилась гроза.
– Хотите стаканчик, эфенди? – предложил бармен за выносной стойкой. – Чем возвращаться в темень и духоту – смотрите, какое небо!
Я посмотрел. Неба не было видно совсем.
– Давайте, – согласился я. Напьюсь. – Ваше здоровье, эфенди.
– И ваше, и всех ваших близких…
Стаканчик был мизерный, но виноградная водка в нем – очень крепкая. И очень ароматная.
Потом я вернулся. Скулы у меня одеревенели. Зойка сидела за столиком журналистов. Кто-то еще подсаживался. Она, как всегда, стягивала народ.
– Хочешь потанцевать? – спросил я одну из отодвинутых журналистских девочек.
Она согласилась. Ее звали Тина. Она приехала недавно из Симферополя.
– Зоя с вами? – спросила она.
– Скорее наоборот, – сказал я.
– Вот как?
– Да. Я ее раб… – я врал, но даже как-то не слишком врал. По-настоящему соврать не получалось. – Я проиграл ей два месяца личной свободы.
– Проиграли?!
– В карты. Она слишком хорошо играет в карты. Я не знал. Не думал, что так вообще можно играть. – А… э-э…
– У нее есть друг. Если вас интересует именно это. Он скоро придет сюда и разрушит ее чары.
– А у вас? Кто-то есть тоже?
– Не знаю. Кажется, нет.
– Разве можно этого не знать?
– Иногда так получается. Вот у вас – есть? Она оглянулась через плечо.
– Кажется, я вас понимаю…
– Нет, – сказал я. – Вовсе не то, что вы подумали.
Год 1961. Зден 31.08. 20 час. 45 мин. База «Саян». Ракетный капонир