Все хорошо

Шесть лет общения с Малышом приучили меня не придавать особого значения всплывающим из каких-то неведомых глубин знаниям. Малыш был связан (а почему «был»? Просто – «связан»…) невидимой пуповиной со своими создателями, я – со своими. Как ему приходили ответы на вопросы, которые он не в силах был задать, так вот и мне – пришел.

Как его терзала боль от этих немыслимых ответов, так она терзала теперь меня.

АЛЯ

Кажется, она даже вцепилась в него руками. Или – очень хотела вцепиться. Потом уже увидела, что сломаны несколько ногтей и до крови сбиты костяшки. Хваталась за рукав? Может быть.

…девчонок они выбросили из вертолета просто за шкирку, как котят, а потом Горбовский почему-то решил, что ей тоже не следует туда лететь. Он был неправ. Через красноватый туман в глазах она видела, как происходит нечто не слишком понятное. Наконец оказалось, что она летит с ним, правда на пассажирском месте. Сзади сидели трое ребят-пилотов, прилетевших на выходные поохотиться: Горбовский мобилизовал их вместе с их карабинами. В воздухе неторопливого «Стерха» обогнали три глайдера. Но когда вновь подлетели к площадке, оказалось, что никто еще туда не садился, глайдеры ходили кругами, наблюдали; в эфире шла ожесточенная перепалка. Горбовский попросил всех замолчать, вытребовал представителя прогрессоров – им было еще минут пять лету, – велел садиться следом и повел вертолет на посадку. Але показалось, что он разобьет машину, так стремительно метнулась в лицо земля, – но все обошлось, и машина села с ходу, даже не зависая.

– Вот это класс, – сказали сзади.

Лопасти еще вращались, когда все пятеро выпрыгнули на чуть пружинящее покрытие посадочной площадки.

Было жарко и зловеще тихо.

А когда ток воздуха от лопастей прекратился, возник запах.

– Валя, – сказал Горбовский одному из пилотов, – вы, пожалуйста, следите за воздухом, хорошо? Вдруг под шумок…

Пилот сдержанно кивнул. С карабином на груди он теперь напоминал воина со старых картин.

Сжав зубы, Аля направилась к мертвым. Горбовский вполшага обогнал ее и даже чуть отстранил. Пилоты держались сзади.

– Наверное, отказала мембрана, – сказал один из них. – Иногда, говорят, бывает. И гусачок спикировал…

Гусачками называли в просторечии летающих дракончиков Гусмана, тварей с крокодильей пастью и шестиметровым размахом крыльев.

Горбовский наклонился над одним мертвецом, потом над другим. Выпрямился.

– Боюсь, что гусачки тут ни при чем, – сказал он. – Боюсь, что в этих ребят стреляли. Из карабинов, в упор. Я видел однажды…

– Леонид Андреевич, – сказала Аля через силу. – Давайте дальше пойдем. Их ведь здесь трое было.

– Да, Сашенька. Пойдем, конечно.

Они заканчивали обход помещений, пустых и стерильно чистых – киберы поработали на славу, – когда зажурчал воздух под лопастями и огромный двухвинтовой «Гриф» завис над посадочным кругом.

– Его нигде нет, – сказала Аля – то ли Горбовскому, то ли себе самой.

– Да, – сказал Горбовский, глядя на садящийся вертолет. – И глайдера вашего тоже нет, Сашенька?

Аля в ужасе осмотрелась. Только сейчас до нее стало доходить…

– Нет, Леонид Андреевич! Это невозможно! Это совсем не то, что вы думаете!..

– Я еще ничего такого не думаю…

«Гриф» не успел коснуться настила, а из него уже вывалился огромный, толстый и очень подвижный человек в голубом полукомбинезоне и яркой клетчатой рубахе. Следом высыпались горохом с десяток загорелых и совершенно разномастных молодых людей, мгновенно все собой заполнивших.

– Вальтер, не топчи следы! Мишка, назад! Назад, стервец! Все! И не подходить пока! Сергей, Акиро, Зенон! Вниз, все осмотреть, доложить! Гамлет, съемки! – Большой и толстый метнулся к краю площадки, к трупам, к Горбовскому. – Здравствуй, Леонид! Какой кошмар! Здесь, на Пандоре! Не было сто лет такого…

– Здравствуй, Эфраим, – Горбовский покивал, потом легонько отнял руку, помассировал кисть. – Вот, Сашенька, позвольте представить: Эфраим Кацеленбоген, директор Центра переподготовки прогрессоров. Чтобы не заставлять людей ломать язык, взял рабочий псевдоним. Даже в документах фигурирует под ним. Так что зовите его просто Слон.

– Очень приятно, – Слон деликатно поклонился. – Александра?..

– Постышева. Просто Аля.

– Знаком с нею с Радуги, Слон, – сказал Горбовский. – Считай это рекомендацией.

– Это серьезно, – Слон важно покивал.

– А главное, – продолжил Горбовский, – Александра была здесь вчера и многое видела.

– О! – восхитился Слон. – И как же вы сюда попали? Вынужденная посадка?

– Откуда вы знаете?

– Значит, я прав. Это опять началось…

– Что – началось?

– Активизация… Вальтер, иди-ка сюда, сынок. Садись на рацию и быстренько опроси остальные «Ветры» – все ли у них в порядке. Особенно охраняемые. Давай.

– Эфраим, – сказал Горбовский, – я имею право знать…

– Ты – да. А вот наша милая дама…

– Я и так уже все знаю, – выпалила Аля.

Слон с тревогой посмотрел на нее. Перевел взгляд на Горбовского. Горбовский кивнул:

– Она действительно знает больше меня. Так что – можешь говорить. Под мое поручительство. «Ветры» – это там, где вы держите «детей дюн»?

– Легкомысленно относишься, Леонид… Ладно. Пойдемте под крышу.

– Сколько их на сегодняшний день? – спросил Горбовский, оглянувшись на ходу.

– Сорок два человека.

– И все идут?

– Идут. – Слон вздохнул судорожно – почти всхлипнул. – Все, понимаешь, идут…

СТАС

Так. И вот этот сухонький старичок – руководитель подполья? Рядом с массивным Мерлином он выглядел не просто несолидно – как-то шутовски несолидно. Но так казалось только первые три минуты. А потом разница в размерах перестала улавливаться совсем.

Вспомнилось почему-то, что все великие террористы и революционеры были маленькие и шустрые. У таких людей фантастическая выносливость и равное ей упрямство, выработанное подавлением комплексов.

Вот и Александр Васильевич – так он представился – был из этих шустрых и выносливых. Он успевал ходить, переставлять мебель, пить из высокого стакана что-то молочно-белое (может быть, и молоко, чем черт не шутит?) и разговаривать как бы с каждым в отдельности, но при этом и одновременно со всеми. Почему-то только четверых из нас: меня, Эспаду, Вадима и Патрика – пригласили на эту встречу. То ли Эрика и Вольфганга пригласят отдельно, то ли они чем-то не подошли, не устроили наших хозяев…

Александр Васильевич был одним из первых прогрессоров – еще тогда, когда только нащупывалась стратегия и тактика взаимодействия с отсталыми (по нашему пониманию) гуманоидными цивилизациями. И назывались они, разумеется, иначе – наблюдателями; и права на вмешательство не имели вовсе. Считалось поначалу, что все следует предоставить природному ходу вещей. Но – практически у всех, причастных к тем давним проектам, рано или поздно начинался психический надлом, который либо приводил к полнейшей профессиональной непригодности, либо заканчивался грандиозным срывом, часто кровавым. И хотя сам Александр Васильевич ничего не говорил о своих собственных переживаниях и приключениях, я покопался в памяти и нашел несколько эпизодов, которые могли быть связаны именно с этим человеком.

– …Конечно, мы наделали массу глупостей, – говорил он, расхаживая широко и деятельно. – Наивно было думать, что наши люди, выпав из постоянного фона гипноизлучения, сохранят психическую устойчивость. Требовалась постоянная подпитка хотя бы портативными приборами, а вот этого-то как раз и старались избежать по тем самым соображениям секретности. Даже руководители института не знали о гипноизлучении… вернее, не знали о том, что оно применяется. Ставка была сделана на внутренние силы, на убежденность, на, если хотите, ностальгию. Как оказалось, человек способен выносить почти все – если за спиной у него Земля… Это было и нашей силой, и нашей слабостью. Люди шли в огонь, на пытки, на смерть… и эти же люди ломались, когда оказывалось, что и на Земле есть пятна…