Транквилиум

Оно спокойное сегодня, море. Дома стоят в нем по пояс, по плечи. От некоторых остались только крыши. Но крыши снесет первым же штормом…

Черный, с черными мачтами бриг застыл, пришвартовавшись прямо к низкому, чуть выступающему из воды дому. А может быть, это высокий дом, но построили его когда-то на самом берегу…

Мальчики в школе хвастаются друг перед другом найденными в затопленных домах ножами, каменными шарами и медведями, янтарными собачками, чернильницами в виде медной мортиры, или лампы, или черепа… У Билли не было ничего из этого: мама строго сказала: чужого не брать! В дома не лазать! И – мало ли, что все так делают. Ты – не все. Ты сын адмирала, а потому должен блюсти себя…

А тетю Олив беспокоило другое: чтобы он не подходил близко к воде. Ей было видение, и теперь она поглядывала на море с непонятной опаской. Но вот так сидеть и смотреть с большой высоты, можно сказать, с горы – было, наверное, можно…

Как облака, белели острова на горизонте. Там прятались настоящие пираты. Там были клады, тайные бухты и даже подземные города. А немного дальше есть остров – весь оплавленный, как огромная свеча. Говорят, что человек не может там находиться: его начинают мучить кошмары, сны наяву. И если привезти оттуда отковырянный камешек, спрятать в доме своего врага – не протянет враг долго…

На нижней дороге под лестницей остановилась коляска, и вышли двое: в офицерской форме. С высоты Билли не мог рассмотреть ни кокарды, ни погоны. Но подумал почему-то: артиллерия… Офицеры стали подниматься по ступенькам, а коляска отъехала немного, развернулась и вернулась обратно: ждать, наверное. Почему же они тогда не поехали по дороге, это дольше, но не надо идти вверх? Это офицеры, сказал он себе, они специально закаляют себя для трудностей. Вот их в школе обливают ледяной водой и зимой заставляют ходить босиком по снегу – пять минут в день. Можно больше, это по желанию, но пять – обязательно. Мама рассказывала, как ее в детстве пускали бегать с матросами, с морскими пехотинцами, по специальному полигону. Там были барьеры и ямы с водой…

По дороге, смеясь, прошла плохая компания: четверо ребят постарше Билли и еще хуже одетые, но в одинаковых клетчатых шарфах. Увидишь таких – беги, говорил Стив Ван Дер Энде, сосед по парте и почти друг. Жаль – уехал месяц назад на материк. Все меньше и меньше настоящих людей остается на Острове… Ему такие, в клетчатых шарфах, сломали нос.

Еще маленькую маму учили рукопашному бою – и стрелять. Неизвестно, как она сейчас дерется – не молоденькая, – но как она стреляет, Билли видел. Плохо было бы оказаться кому-то врагом мамы. Скажем, школьному экзекутору. Билли представил себе, как это получится: экзекутор, которого зовут Кнаут (даже клички из-за этого у него нет), пытается задать Билли порку ни за что. Билли вскакивает, отбивает мечом розгу. Кнаут ухмыляется и вытаскивает из-за спины свой меч, черный и в два раза длиннее. Он теснит Билли, летят искры из-под клинков… Но тут разлетается в щепы дверь – за нею мама с двумя дымящимися «сэбертами» в руках, и еще два заткнуты за красный ремень. Бросай свой поганый меч! – говорит она. Кнаут опускает клинок, но другой рукой выхватывает тяжелый «нестлинг». Грохот выстрелов! Пули дырявят Кнаута во всех местах. Он ползет по полу, умоляя о пощаде…

– Малыш, ты живешь здесь? – спросил подошедший офицер.

Он и вправду был артиллерист! Капитан артиллерии, Шестая бессмертная бригада!

– Да, сэр!

– Не знаешь ли ты, как найти вдову адмирала Кэмпбелла?

– Почему это вдову? – возмутился Билли. – Папа жив. Он в плену, но он жив!

– Выходит, что ты – его сын?

– Да, сэр.

– Так как же нам все-таки найти твою маму? Или ты здесь гуляешь с ней?

Что-то странное в голосе и самом вопросе, и Билли на миг задержал ответ, но соврать – не хватило духу.

– Нет, сэр, я гуляю один. Чтобы найти дом, вам следует подняться до конца лестницы и свернуть направо. На ближайшем перекрестке – вы увидите будку констебля, но сейчас констебля нет, к сожалению, иначе он бы вас проводил – свернете налево…

Второй офицер, зашедший сзади, обхватил его поперек туловища и поднял. Билли взвизгнул, теряя опору под ногами, и рука в колючей перчатке запечатала ему рот.

– Скорее, Рон… хуже кошки…

Мутный тяжелый запах осенних цветов хлынул в нос. Билли показалось, что его подбросили вверх. Потом – уронили низко, ниже земли…

Олив забеспокоилась первой – но к ее беспокойствам Светлана привыкла, как привыкают к дурной погоде. И потом, когда стала беспокоиться сама, некоторое время еще говорила себе: не надо, не надо, это я от Олив зарядилась… Потом – они посмотрели друг на дружку…

Его не было во дворе, не было в заброшенном саду мистера Бэдфорда, не было на ближайших улицах. Не было на берегу моря. Никто не видел его. Никто ничего не слышал.

Старший констебль Парриндер выслушал двух перепуганных женщин почти молча, кивнул, сказал: будем искать. Он не сомневался, что мальчишка с друзьями забрался в брошенные, а то и полузатопленные дома и копает сокровища. Два констебля и сыщик, болтающиеся без дела в участке, отправились на поиски в полной уверенности, что в одном из трех-четырех обычных для такого рода приключений мест мальчишка найдется. Вечером они вернулись в некоторой растерянности: маленького Кэмпбелла не просто не было нигде – его никто не видел. Он не заходил ни к кому из одноклассников, не заглядывал в кондитерскую Куинна, где дети паслись с открытия до закрытия (Куинн получал откуда-то кленовый сироп и подавал его к оладьям; порция стоила четыре пенса и отпускалась без карточек, правда, по одной на человека), и в старом городском парке, где все еще работали карусели, он не появлялся…

Поиски продолжались десять дней. Отряды добровольцев прочесывали все, что только можно было прочесать; с лодок кошками тралили дно, бросали в воду ручные бомбы; всплывала рыба, но не утопленник. Он же плавает, как выдра, говорила Светлана, что вы… Она ощущала себя странно: каждая минута была крайне насыщенной, важной, неповторимой, яркой – но, минув, тут же забывалась и исчезала, обращалась в пыль и пылью ложилась… что-то подобное было с ней, когда умер отец: она знала, что должна испытывать горе, она даже стремилась его испытать – но не могла, как не может утонуть надутый воздухом резиновый мяч… Все еще будет, подожди, почти утешала она себя.

На десятый день Парриндер сам нашел свидетеля похищения.

Тринадцатилетний Бак Макинтайр попался на мелкой краже – и в участке, выпрашивая снисхождение к себе, рассказал, что видел, как какие-то два офицера несли по Темной лестнице вниз мальчишку в матросском бушлатике и желтых ботинках. Они сели в коляску на нижней дороге…

Желтые ботинки не фигурировали ни в одном из описаний внешности пропавшего.

Коляску с двумя офицерами видели в тот день во множестве мест. Поиски опять зашли в тупик.

На шестнадцатые сутки пришло письмо.

Даже бумага его была неприятна: толстая, но мягкая, как салфетка, с поверхностью шелковистой и блестящей. Под пальцами угадывались переплетенные волокна. В углу был знак, непонятно как произведенный: этакое уплотнение, рубец: три стрелы наконечниками вниз, нацеленные в одну точку.

«Дорогая леди Стэблфорд! Ваш сын взят нами в качестве военнопленного. Если вы будете тщательно исполнять наши требования, его жизни не будет угрожать ни малейшая опасность. И, соответственно, наоборот. Мы готовы обменять его, голову на голову, на Глеба Борисовича Марина, желательно живого. В обмен на мертвого Марина вы получите мертвого сына. При неполучении нами Марина Вы также ничего не получите. Все переговоры будете вести Вы лично, не должно быть никаких посредников. Если согласны, зажгите сегодня вечером фонарь на воротах Вашего дома.»

Светлана прочла раз, еще раз, еще и еще. Полнейшая тупость. Ничего не понимаю, подумала она. Какой фонарь? О чем договариваться? О чем еще нужно договариваться?

Олив осторожно высвободила письмо из ее пальцев, углубилась в чтение. Потом – резко встала. Светлана смотрела на нее с ужасом: лицо синевато-белое, черные веки, безумный блеск в глазах.