Параграф 78

91.

– Пай, – сказал я, – ты самый здравомыслящий между здесь. Или среди тут.

– Устаревшие данные, командир, – сказал Пай. – Мне давно крандец. Ты ведь знаешь, что я колюсь.

– Знаю. Но сейчас типа можно.

– Смотря чем… Да не в этом дело: можно, нельзя… много чего нельзя, а мы делаем. Веру я потерял, командир. Веру.

– После того случая?

– Ну, после, да… но не сразу после, а через время. Когда понял, что можно… – он замолчал и уставился в пол. – Да ладно, командир. Это всё сопли. Розовые сопли.

Я похлопал Пая по плечу. Сопли, тут он прав. Только сопли были кровавые…

Эту историю я рассказывать не стану. Пай показал в ней себя не с лучшей стороны… или наоборот – с самой лучшей, с запредельно лучшей. Верить другу до последнего, вопреки бьющим в глаза фактам, никого не слушать – и в результате оказаться виноватым во всём. Дурак, скажете вы – и будете правы.

Но на этой истории бедняга Пай сломался. Больше он не верил никому. Потерял веру. И вот – зачем-то поверил мне…

– Сопли – утри, – сказал я. – Даже если они розовые. И слушай меня. Внимательно слушай. Мы все обречены, нам осталось по несколько часов. В какой последовательности мы будем помирать, я не знаю. Никто не знает… Боюсь, что никто, кроме нас с тобой, не исполнен решимости умереть. А этот вирус херов на первых этапах делает человека зверски умным и хитрым…

– Я уже думал об этом, – сказал Пай. – Поэтому и надо бы – всем сразу.

– Это было бы лучше, – согласился я. – Но на случай, если так не получится, и на случай, если я… если что-то со мной случится: ты устроишь кремацию всем, до кого сможешь дотянуться. Понял? И вообще надо выжечь здесь всё. Но именно выжечь, а не проломить стенку.

Пай подумал.

– Ну… я попробую. Я мало понимаю в минировании…

– Я потому и говорю: жечь. Уж костёр-то ты развести сможешь?

– Всё понял, командир. Костёр – смогу.

92.

Я некоторое время тупо размышлял, а не расстрелять ли мне всех моих ребят из «Шершня», а потом устроить ауто-аутодафе. Но какая-то тонкая зазубренная железная заноза глубоко сидела у меня в затылке, и я точно знал, что эта заноза как-то связана с Лисой, и что убивать всех ребят чохом никак нельзя, а вот почему это так – мне ещё не ясно.

Вернулись Спам и Люба. Спам доложил, что в резервуарах хранится шесть тонн сжиженного газа и что он, Спам, подсчитал: если устроить не взрыв, а факел мощностью три килограмма в секунду – а сделать это элементарно, надо просто закрыть выхлопной канал работающего генератора, оставив наддув, – так вот, за час температура во всём объёме достигнет трёхсот градусов, может быть, этого хватит для прожарки? Спасибо, Спам, сказал я, надо подумать…

Потом вернулись остальные, грязные и недовольные, не глядя друг на дружку.

(Вот что у них случилось: проходя мимо запертой комнаты, они услышали странные звуки, вошли – и увидели ту девушку с голубыми волосами, которая пыталась зубами перегрызть электрический шнур. Половина лица у неё уже сгорела, но она пыталась снова и снова. Лиса её застрелила.

Потом, когда они сбросили труп в шахту лифта, Скиф спросил:

– Что скажешь?

– Тяжёлая, – сказала Лиса. – Сучка некрупная, но тяжёлая. С большой жопой.

– И это всё, что ты хочешь сказать?

– Насчёт чего?

– Да насчёт всего.

– Насчёт всего не получится. Я, видишь ли, замужем.

– Это я заметил. Кстати, ты не допираешь, какого хера твой муженёк нас сюда приволок?

– Ты очень впечатлительный. Тебя возбудить ничего не стоит.

– Он тебя любит.

– Что?

– Он тебя любит и поэтому бесится.

– Он всегда бесится. Когда любит, когда в ящик пялится, когда жрёт. Знаешь, сколько он жрёт? Так что перебесится.

– А ты когда перебесишься?

Лиса набрала воздуху побольше, чтобы достойно ответить, но её сбил с куража Фест. Он похлопал Лису по крупу и сказал:

– Ребята, кончайте лаяться, а то на поминки не успеем…

И они пошли убирать оставшиеся трупы.)

93.

– Товарищ полковник, разрешите выпить в вашем присутствии! – Фест выпрямился и щёлкнул каблуками. Они приволокли все наши рюкзаки, побросанные внизу, и Фест извлёк из своего стальную двухлитровую флягу. Во фляге был ром.

Вот ведь при мне же он производил укладку, при мне! Не было фляги.

Лиса достала из стенного стеклянного шкафчика несколько градуированных мензурок, поставила на стол. Фест разлил.

Я встал, поднял мензурку. И все подняли.

– За нас, ребята, – сказал я. – За самых добрых и самых красивых. И можно не чокаясь.

– Чёрт, – сказала Лиса. – Секунду. Подождите секунду. Я забыла.

Она подбежала к своему РК, порылась, выудила цветастый пластиковый пенал. Из пенала вытряхнула на ладонь две бело-зелёные капсулы, проглотила. Вернулась.

– Их надо натощак, – объяснила Лиса.

– Это что? – спросил Скиф.

– «Стрип-покер», – непонятно объяснила Лиса.

– Они там внутри начинают раздеваться? – ухмыльнулся Фест.

– Это средство для похудения, козлики, – сказала Лиса. – Для вас же стараюсь.

Первым захохотал, вы не поверите, Люба. Люба хохотал раскатистым басом, изредка взвизгивая. За ним, мелко дребезжа, покатился под стулья Фест. Он лежал на спине и дрыгал ногами. Пай смеялся странно: он произносил «Х-ха!» и делал серьёзную морду. Потом снова – «Х-ха! Х-ха!!!» Скиф уткнулся лицом в руки и молча крупно дрожал спиной. Спам ржал во всю глотку, показывая на Лису пальцем и размазывая по испачканной сажей морде чёрные слёзы. И даже Гудвин отдал дань общему веселью…

Та часть Гудвина, которая была представлена публике. А другая, потаённая его часть, перелистывала страницу за страницей память… вернее, не так: снимала с неё слой за слоем… да, снимала слой за слоем, пытаясь добраться до чего-то отменно важного, главного, но пока, увы, ничего не получалось, хотя кто-то главный там, внутри, сказал: ищи! Оно точно есть.

Или, по примеру генерала цитируя бородатый анекдот: ишшы, ишшы, должон быть.

94.

Лиса посмеялась из вежливости. Это, конечно, трудно совместить: Лиса и вежливость, – но вот оказалось, что и такое бывает.

95.

Всё плохое когда-нибудь заканчивается. И начинается чудовищное…

– Значит так, – я раскрыл «портсигар» дока. – Написано, что яд надёжный, безболезненный, действует через полчаса. Угощайтесь.

– Уколы, что ли? – поёжился и поморщился Люба. – Да ну их. Всю жизнь мечтал – подохнуть от укола…

– Нет такой чистой и светлой мысли, которую бы русский человек не смог бы выразить в грязной матерной форме… – вздохнул Фест. – Самая страшная смерть – от укола в жопу. Вот такой иголкой. Меня эта картина преследовала с детства…

– Ребята, – сказал я. – В сущности, у нас выбор одного из двух: либо разделиться на команды, либо один на один, по жребию. Третьего я не нахожу.

– А чего? – сказал Спам. – Я согласен. По-любому. Хоть приколемся малость…

За командный бой высказались Скиф, Люба и Спам. За поединки – Лиса, Фест, Пай и Гудвин.

– Сейчас я напишу памятку, что делать последнему, – сказал я. – Собственно, три действия, главное, их надо выполнить в правильной последовательности…

(Надо было: взорвать лифтовую капсулу, ведущую в отсек обслуживания ракет, затем остановить генератор и открыть подачу газа в объём станции (холодное вскрытие магистральной трубы подготовлено, воспламенения газа при этом произойти не должно) – и, наконец, через какое-то время произвести подрыв двигателей ракет. Если Спам всё сделал правильно – а до сих пор он на моей памяти не лажался, – то по стволу шахты лифта, как по орудийному стволу, в помещение станции ворвётся несколько тысяч кубов раскалённых газов, подпёртых столбом воды под давлением восемьсот килограммов на квадратный сантиметр; понятно, что когда вода достигнет станции, давление упадёт, но не сравняется с внешним – за счёт довольно большой инерции потока; если я посчитал как надо, то даже без ракетного пламени, за счёт одного только сжатия, газ, заполнивший помещения станции, воспламенится – как в дизеле. А за счёт подпора воды снаружи станции стены удержат взрывную волну лишних две-три секунды, обратив её внутрь объёма; несколько серьёзных взрывпакетов помогут разрушить внутренние перегородки и раздробить трупы…)