Время любить

То, что Гранада желала смерти убийце Зобейды, этой сладострастной злодейки, было, мягко говоря, преувеличением, но Катрин ничего об этом не сказала. Теперь не время было говорить об этом. Прикосновение ее руки заставило Мухаммада вздрогнуть, и этого ей было достаточно.

– Тогда… позволь ему бежать! Никто тебя в этом не упрекнет.

– Бежать? – Он окинул ее ледяным взглядом. – Знаешь ли ты, что великий визирь предложил себя ему в тюремщики? Знаешь ли ты, что, кроме двадцати солдат, которые сторожат его прямо в камере, у дверей стоит отряд людей великого кади. Если пленник сбежит, я потеряю трон!

По мере того как он говорил, надежда покидала Катрин. Она стала понимать, что сражение проиграно, что он найдет предлог, чтобы отказать в помиловании. Он ненавидел Арно – ее мужа, гораздо более, чем Арно – убийцу Зобейды! Однако она сделала последнюю попытку, чтобы смягчить калифа:

– Твоя сестра хотела отдать меня на потребу рабам, – сказала она, – выставить меня голой на крепостной стене, а потом бросить монгольским палачам. Арно нанес удар, чтобы меня спасти, а ты отказываешь в его помиловании!.. И говоришь, что любишь меня?

– Я говорю тебе, что не могу этого сделать.

– Ты хозяин здесь, да или нет? И что такое была Зобейда? Только женщиной… одной из женщин, так презираемых вами! И ты хочешь заставить меня поверить, что святой человек, великий кади, лично требует крови моего супруга!

– В Зобейде текла кровь пророка! – обрушился на нее Мухаммад. – И тот, кто проливает кровь пророка, должен умереть! Преступление считается еще более серьезным, если убийца – неверный. Перестань просить меня о невозможном, Свет Зари. Женщины ничего не понимают в мужских делах!

Презрение, которое звучало в его голосе, оскорбило Катрин:

– Если бы ты захотел… ведь говорят, что ты такой сильный!

– Но я не хочу!

Резко он повернулся к ней, схватил ее за руки и сжал их в гневе.

– Разве тебе непонятно, что твои просьбы еще больше растравляют мой гнев? Почему же ты не говоришь всего до конца? Почему ты не говоришь мне: освободи его, потому что я люблю его и никогда не откажусь от него? Освободи его, потому что мне необходимо знать, что он жив, любой ценой… даже ценой твоих поцелуев! Безумица! Именно твоя любовь к нему более, чем желание отомстить за сестру, вызывает во мне ненависть. Ибо теперь я его ненавижу, слышишь… я его ненавижу всеми силами, всей моей властью. Ему удалось получить то, чего я желал более всего на свете: быть любимым тобою.

– Ты думаешь, что добьешься большего, если убьешь его? – холодно спросила Катрин. – У мертвых есть власть, о которой ты вроде бы и не догадываешься. Ты мог бы держать в плену супругу Арно де Монсальви, но ты никогда не будешь владеть его вдовой! Прежде всего потому, что я его не переживу. Кроме того, ты станешь мне омерзителен…

Она отступила на несколько шагов и непримиримо посмотрела ему в глаза.

Ценой невероятного усилия калиф успокоился. Он вернулся на трон, взял свой скипетр, словно в этих регалиях искал защиты. Катрин оцепенела под взглядом, который он бросил на нее, в то время как тонкая улыбочка приоткрыла белые зубы. Леденящий ужас охватил Катрин. Ярость Мухаммада была менее ужасна, чем эта улыбка!

– Ты не умрешь, Свет Зари! – начал он мягко.

– Перестань так меня называть! – воспротивилась молодая женщина. – Мое имя – Катрин!

– Я не привык к этим варварским именам, но последую твоему желанию. Так ты не умрешь… Катрин… И я буду тобой владеть, когда захочу. Нет… не протестуй! У меня на руках не будет крови твоего супруга… ибо ты сама же его и убьешь!

Сердце Катрин остановилось. Она подумала, что плохо расслышала, и спросила с тревогой:

– Что ты говоришь? Я плохо поняла…

– Ты убьешь его собственной рукой. Слушай: твой супруг в этот момент сидит на дне тюремной башни. Он останется там до дня торжественных похорон Зобейды. Они произойдут на заходе солнца ровно через неделю с этого дня. В тот день он умрет – раб должен сопровождать свою госпожу в иной мир, пусть Зобейда в могиле созерцает окровавленные останки ее убийцы. До этого времени он не будет ни пить, ни есть, ни спать, для того чтобы народ видел, что такое мой гнев. Но это пустяки по сравнению с теми пытками, которые ему придется перенести перед смертью. Палачи заставят его сто раз пожалеть, что он был рожден на свет… если только…

– Если только что? – прошептала Катрин пересохшими губами.

– Если только ты сама не укоротишь его страдания. Ты будешь присутствовать там, моя роза, наряженная как положено султанше. И у тебя будет право укоротить пытки, нанести ему удар своей рукой и тем же оружием, которым он воспользовался, чтобы совершить свое убийство.

Значит, вот какова его месть! Ей придется сделать чудовищный выбор: убить собственной рукой человека, которого она обожала, или видеть, как он часами будет мучиться под пытками! Еле слышно она прошептала:

– Он возблагодарит смерть, которую ему даст моя рука.

– Не думаю. Ибо он будет знать, что отныне ты принадлежишь мне. От него не скроют того, что в тот же вечер я женюсь на тебе.

Такая жестокость видна была на красивом лице калифа, что Катрин с отвращением отвела глаза.

– А про тебя говорят, что ты благороден и щедр!.. Тебя мало знают! Однако не радуйся слишком скоро. Ты тоже меня не знаешь! Есть предел страданию.

– Я знаю. Ты сказала, что покончишь с собой. Но не раньше дня казни все-таки, ибо ничто не спасет твоего супруга от пыток, если тебя больше не будет. Тебе нужно остаться живой для него, моя роза!

Какие же чувства питал к ней этот человек? Он кричал ей о своей страсти, а чуть позже мучил ее с холодной жестокостью… Но она более не рассуждала, не боролась! Она теряла надежду. Между тем надо было найти в самой сокровенной глубине сердца этого человека росточек жалости… Она медленно опустилась на колени, склонила голову.

– Господин! – прошептала она. – Умоляю тебя! Посмотри… я у твоих ног, у меня нет больше гордости, самолюбия. Если в тебе есть ко мне хоть немного любви, не заставляй меня так страдать! Если ты не можешь или не хочешь дать жизнь моему супругу, тогда позволь мне соединиться с ним. Дай разделить с ним страдания и смерть, и перед Богом, что меня слышит, клянусь, что, умирая, я тебя благословлю…

Она в мольбе протягивала к нему руки, устремляя теперь к нему залитое слезами лицо, трогательное и такое прекрасное. Мухаммад только утвердился в своем извращенном плане.

– Встань, – сухо сказал он. – Бесполезно унижаться. Я уже все решил.

– Нет, ты не можешь быть таким жестоким! Что тебе делать с телом, душа которого не может тебе принадлежать?.. Не заставляй меня страдать…

Она закрыла лицо ладонями, а сквозь тонкие пальцы капали слезы. С высоты соседнего минарета взлетел к небу пронзительный голос муэдзина, сзывая верующих к вечерней молитве. Этот голос заглушил отчаянные рыдания Катрин, и Мухаммад, который, может быть, уже склонялся к тому, чтобы смягчиться, полностью овладел собой. Резким жестом он указал на дверь, сурово бросив ей:

– Уходи! Ты ничего от меня не добьешься! Иди к себе. Для меня наступил час молитвы!

В ту же секунду слезы Катрин высохли.

– Ты идешь молиться? – произнесла она с презрением. – Тогда не забудь рассказать Богу, как ты решил разбить союз двух существ и заставить супругу убивать супруга.

Подобрав белое покрывало, Катрин завернулась в него и вышла, не оборачиваясь. У дверей она нашла Морайму и свою охрану. Двор быстро пустел. Люди шли в мечеть. Только четыре садовника еще медлили, подрезая ветви мирта. Один из них, гигантского роста мавр, кашлянул, когда Катрин проходила мимо. Машинально она повернула голову и посмотрела на него. Это был Готье.

Их взгляды встретились, но она не могла остановиться даже на секунду. И все же Катрин почувствовала, что на сердце у нее стало легче. Она не могла понять, каким образом Готье оказался здесь, затесавшись среди слуг в Аль Хамре, но если он здесь и был, то только благодаря Абу-аль-Хайру. Приятно было знать, что он находился в этом проклятом дворце, заботясь о ней, насколько это было возможно. Жосс, со своей стороны, был в Альказабе, среди солдат… может быть, даже в Гафаре рядом с Арно. Катрин задумалась. Прежде всего он не знал Арно. А потом, что мог сделать парижанин, чтобы смягчить страдания заключенного? Слова Мухаммада еще звенели в голове у Катрин: «В течение недели он не будет ни есть, ни пить, ни спать…» Каким же жалким подобием человека станет Арно после такой пытки! И еще ей предстояло всадить в сердце своего супруга кинжал, который столько раз ее защищал и охранял? При этой мысли молодая женщина чувствовала, как у нее самой высыхало горло и останавливалось сердце. Она знала, что день за днем, час за часом будет мучиться вместе со своим любимым.