Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 19 из 63

– Ну, быстро поешьте чего-нибудь и отправимся в дорогу. Городские ворота уже открывают.

И на самом деле, послышался скрип подъемной решетки ворот Санта-Мария. С площади доносились шумы и крики. Ганс обернулся к двери:

– Где Жосс? – спросил он. – Все еще на площади? Я схожу за ним!

Машинально, продолжая жевать ломоть хлеба и луковицу, Катрин проследила за ним взглядом. Жосс был недалеко. Казалось, он был заворожен картиной, которая не преминула привлечь также внимание Ганса и Катрин. И вот что они увидели: на площадь вихрем влетела кавалькада. Молодая женщина узнала альгвасилов, а среди них – андалузскую лошадь и черные перья на шляпе дона Мартина Гомеса Кальво. Тем временем на площадь бегом прибежал отряд плотников, которые несли брусья, доски, лестницы и молотки. Ими руководил огромный человек в одежде темно-пурпурного цвета.

– Палач! – упавшим голосом произнес Ганс. – Неужели это значит, что…

Он не закончил фразы, все было более чем ясно. С дьявольской быстротой плотники принялись строить эшафот, послушные энергичным указаниям палача.

– Нужно бежать, и немедленно, – прошептал Ганс. – Посмотрите, что выделывает дон Мартин.

Катрин повернула голову к алькальду. Да, ей не пришлось долго глядеть на дона Мартина, чтобы понять, чем он был занят. Встав в стременах, он тыкал костлявым пальцем то в небо, то в землю, достаточно ясно изображая то, что не нужно произносить словами, – давал приказ спустить клетку.

В этот момент Жосс ворвался в дом.

– Тревога! – бросил он. – Дон Мартин боится, что плохая погода слишком ослабит узника. Он отдал приказ приступить к казни.

Толпа мавританских рабов в одинаковых желтых тюрбанах появилась на площади, держа в руках поленья и охапки хвороста, предназначавшиеся для костра, на котором должны были сжечь осужденного, предварительно содрав с него заживо кожу.

Ганс схватил Катрин и Жосса за руки и стремглав направился к дому. Они бросились к повозке, где Гатто заканчивал запрягать лошадей. Живо трое заговорщиков влезли на повозку. Катрин села рядом с Гансом – тот взялся за поводья, а Жосс уселся сзади, надвинув колпак на глаза. В руках Ганса щелкнул кнут, и повозка направилась к городским воротам Санта-Мария.

Но движение было затруднено. Подготовка к казни выгнала из домов горожан. Они толпились, толкались, стремясь пробраться в первые ряды. Жители Бургоса лихорадочно готовились к представлению.

Глаза Катрин скользнули к эшафоту, где в этот момент палачи ставили стояк в форме креста, увешанный цепями; он высился над кучей хвороста. Потом, подняв глаза, молодая женщина посмотрела на клетку – та медленно спускалась.

– Дорогу! – ревел Ганс, щелкая кнутом. – Дорогу!

Но толпа, становясь все гуще, была слишком заинтересована подготовкой к казни, чтобы обращать на него внимание. Эти люди предпочитали попасть под копыта лошадям, чем уступить хотя бы дюйм пространства. Немца охватила ярость.

Дернув изо всех сил поводья, Ганс вздыбил лошадей, и их ноги оказались в воздухе, создав явную угрозу зевакам. На сей раз с криком ужаса толпа отпрянула. Ганс устремил лошадей к воротам.

Увы! В тот же миг клетка коснулась земли, и дону Мартину не пришлось смотреть на нее два раза, чтобы понять, что узника он лишился. Катрин, с тревогой следя за ним, заметила, как от его лица отхлынула кровь. Он спрыгнул с лошади и принялся отдавать приказания. Разочарованная толпа взревела, словно море в штормовую погоду. Повозка уже подъехала к самому своду ворот… Но в этот момент решетка с мрачным скрежетом опустилась перед ними. Дон Мартин отдал приказ закрыть все ворота!

Катрин закрыла глаза в ожидании самого ужасного. Ганс прошептал у нее над ухом слова, которые прозвучали словно из глубокого сна:

– Сохраняйте мужество! Черт возьми! Сейчас не время для истерик! Надо сопротивляться! В этом наш единственный шанс!

Ганс начал браниться с охранниками, яростно жестикулируя, он пытался убедить охрану дать ему проехать. Но те, опираясь на пики так же твердо, как и на приказ алькальда, отрицательно мотали головами и не желали слушать. Потеряв надежду, Ганс рухнул на скамью.





– Что же будем делать? – спросила Катрин, готовая расплакаться.

– Что же нам делать, по-вашему? Остается только стоять и ждать…

Вконец удрученная, Катрин опустила голову, скрестила руки на груди и молча принялась молиться, безразличная ко всему, что происходило вокруг нее. Между тем площадь бурлила как разъяренное море. Альгвасилы сыпали на зевак дождь ударов деревянными концами своих копий, прокладывая путь к домам. Люди дона Мартина уже обыскивали постоялые дворы, учиняя допросы владельцам и постояльцам. Любой незнакомец, приезжий или просто хоть сколько-нибудь странный человек уже был одним из тех страшных разбойников из лесов с Ока, которые, уж конечно, пробрались в город за своим сотоварищем. Страх проникал в души людей, сея в них дикую панику.

Вдруг из-за закрытых городских ворот с другой стороны послышалась слабая песнь во славу Божию, такая знакомая Катрин; она подняла голову.

Древняя песнь паломников, направлявшихся к могиле Иакова Компостельского! В Катрин проснулась надежда, показалось, что древняя песнь верующих явилась ответом Бога на ее пылкую молитву. Спрыгнув с повозки, она подбежала к решетке, вцепилась в нее руками. Перед ней на построенном римлянами мосту стояла толпа усталых и оборванных паломников. Впереди них, подняв глаза к небу, устремив фанатичный взгляд к облакам, шел Жербер Боа…

– Смотри! Надо же! – прошептал Жосс, тоже соскользнув с повозки и встав рядом с Катрин. – Мы встречаемся вновь!

Жербер остановился в нескольких шагах от опущенной решетки и, задрав голову кверху, спросил:

– Почему решетка закрыта? Откройте Божьим странникам!

Один из воинов что-то грубо ответил ему по-испански. Он возвысил голос и с яростью стал бросать какие-то слова своему противнику.

Диалог, все более накаляясь, продолжался несколько минут. Жербер Боа всадил свой посох в землю и оперся на него в позе ожидания, а в это время вокруг него паломники опустились прямо на землю, сраженные усталостью.

– Ну и что? – спросила Катрин у Жосса.

– Жербер призвал на помощь архиепископа. Солдат ему ответил, что пошли за доном Мартином.

Алькальд не замедлил явиться. Катрин увидела его длинную черную фигуру, паучьи ноги, прошагавшие по каменной лестнице на стену. Ганс тоже сошел с повозки, не повинуясь охранникам, которые приказывали ему вернуться домой, и подошел к друзьям.

– Может быть, здесь нам и повезет, – прошептал он. – Дон Мартин намеревается расспросить паломников о разбойниках, что напали на них.

Через некоторое время действительно резкий голос дона Мартина раздался над головой у Катрин. Жербер вежливо приветствовал его, но не унял своего высокомерия. Произошел еще один обмен непонятными для молодой женщины словами, и потом вдруг тон алькальда странным образом смягчился. Ганс удивленно прошептал:

– Он говорит, что откроет ворота перед этими святыми людьми… но мне не очень-то понравилось, что он так внезапно смягчился. Если только решетка откроется, нам необходимо этим воспользоваться…

– Вас же обязательно станут преследовать! Если с вами что-нибудь случится, я себе этого не прощу.

– Но у нас нет выбора, – возразил Ганс. – Если они обнаружат того, кого мы везем, нам придется разделить судьбу этого человека. Лично мне больше нравится умереть от стрелы, чем на костре.

И Ганс решительно уселся на свое место, приглашая Катрин и Жосса поступить таким же образом. Только они успели занять свои места, как дон Мартин Гомес Кальво появился под сводом ворот с отделением альгвасилов. Он заставил отогнать в сторону повозку и немедленно ее обыскать. Катрин слушала резкий голос, выговаривавший Гансу, все больше проникаясь мыслью, что отныне никто не спасет ни ее саму, ни Готье, ни друзей от этого пока пустого эшафота, который мрачно ждал своей добычи.

Но она плохо знала Ганса. Гневу алькальда он противопоставил олимпийское спокойствие, объясняя, как нашептывал на ухо Катрин переводивший ей на французский язык его слова Жосс, что ему обязательно нужно отвезти груз, вот эти камни, в Лас Хуельгас, потому что он уже опаздывал с заказанной ему коннетаблем Альваро де Луна работой. Имя хозяина Кастилии сделало свое дело. Тонкие губы дона Мартина наконец приоткрылись, и с них слетела короткая фраза. Ганс ничего не сказал, но, заметив, как он сжал вожжи, Катрин поняла, что они должны трогать. В это время решетка медленно стала подниматься. За повозкой и рядом с ней двигался отряд вооруженных людей. Дон Мартин прошел на мост, сделал величественный жест, приглашавший паломников пройти в ворота. Они с трудом поднялись с земли.