Страница 9 из 13
– А кто был дядька?
– Конечно, наша Лидия Сергеевна. Специально себе бороду до полу сделала и шлем с якорем на макушке… Только ей, говорят, попало потом за это…
– За что?
– Ну, за все… За Черномора. Директорша ей сказала: "Это же несерьезно. Все учителя на сцене, а вы впереди своих ребят как девчонка прыгаете"… Ей за нас часто попадало. И за ту драку тоже досталось. Но она все равно нам сказала, что мы молодцы…
– В тот раз, когда хулигана отлупили?
– Да… Это в прошлом году было. Его звали Дуля. Он к нашему Вадику Мирохину привязался. Тот над фонтанчиком нагнулся, чтобы попить, а Дуля его бац по затылку… Ну, Валька губы разбил… Мы тогда встали поперек коридора и стали ждать Дулю. А он большой был, в шестом классе учился. Но мы все равно как навалились! И давай его кедами и сандалетами обрабатывать! Он заревел, дежурные учителя сбежались… Нас потом за это в пионеры не принимали до самого конца учебного года…
– Весь класс?
– Тех, кто не дрался, хотели принять, а мы сказали, что будем вступать только все вместе… Мы всегда друг за друга стояли, нас Лидия Сергеевна этому с первого класса учила. Иринка сочувственно сказала:
– Наверно, жалко было из такой школы уезжать…
– Да нет… Не очень жалко. Лидии Сергеевны уже с нами не было. В прошлом году в июне мы сходили с ней в поход, а после она уехала из города… А в четвертом классе нас расформировали. Кого – в спортивный класс, кого – в новую школу. Почти не осталось витязей.
– Плохо стало?
– Ну, не совсем плохо, но не так, как раньше… Скучнее. Да и Ромки уже не было.
Чтобы Журка опять не загрустил. Иринка быстро сказала:
– Теперь я понимаю, почему ты такой смелый…
Смелый?.. Нет, Журка не отличался среди витязей смелостью. Скорее, наоборот. Правда, про это "наоборот" никто не знал. Только Ромке он признался однажды, что "жутковато" чувствует себя вечером в коридоре, когда перегорает лампочка или если мама с папой ушли в кино на последний сеанс, а за окнами скребется, как нечистая сила, ветер… Но Ромка – это другое дело. Он все понимал и тоже ничего не скрывал от Журки. Только говорил, вздыхая: "Надо нам себя перебарывать…"
Но Журка не умел бороться со страхом, и потому произошел тот постыдный случай в походе.
Ночь стояла пасмурная, кое-где под тучами загорались отблески молний. Страшновато было даже у палаток, хотя рядом находились Лидия Сергеевна и ее муж Валерий Михайлович. А Журке выпало по жребию стоять в карауле у дальней границы походного лагеря. Ему вручили пневматическую винтовку без пуль и велели стрелять вхолостую, если появится что-нибудь подозрительное. Отвели его на место и оставили одного.
И сразу стало тихо-тихо. Все голоса почему-то угасли и отблески костра пропали во мраке. Журка стоял, обмирая и не двигаясь. Наверно, сто часов стоял. И были только тишина и редкие зарницы… Может, ребята незаметно свернули лагерь и ушли, позабыв про Журку? Или вообще уже никого нет на свете, и он один здесь на тысячу верст в округе?
Нет, кажется, не один… Нет-нет! Потому что вон там в траве кто-то зашевелился. Тихо задышал… Мамочка, кто это? Бандиты и грабители? Шпионы? Или вообще что-то мохнатое и непонятное? Выстрелить?
Но тогда оно – это что-то мохнатое и непонятное – сразу заметит Журку и накинется! Замереть? Но оно все ближе… Журка, не дыша, сделал шаг назад, еще шаг, еще… И побежал!
И почти сразу наткнулся на Лидию Сергеевну. Вскрикнул. Она спросила веселым шепотом:
– Журкин, ты что?
Он вцепился в нее левой рукой (правой держал винтовку) и, вздрагивая, пробормотал:
– Там кто-то шевелится… в траве…
– Где? Ну-ка пойдем.
С Лидией Сергеевной было не страшно. Они прошли вперед, к самой дороге, обшарили кусты.
– Ветерок в траве пошевелился, – сказала Лидия Сергеевна. – Все в порядке.
Тогда Журка ужаснулся тому, что сделал. Сел в траву, положил винтовку, обнял себя за ноги и негромко заревел. Не стесняясь. Потому что все равно с ним было кончено. Если человек струсил и позорно сбежал с поста, что он за человек? Лидия Сергеевна села рядом.
– Юрик… Журавлик, перестань. Ты же часовой.
– Ну какой я часовой, что вы говорите, – с отчаянием сказал Журка. – Я трус.
Теплые слезы падали ему на колени и щекочущими струйками бежали в сапоги. Журка вытирал их со щек ладонями и галстуком – еще новеньким, но уже слегка прожженным сегодня у костра. Ну и пусть! Галстук все равно отберут за трусость. И правильно сделают.
– Вовсе ты не трус, – возразила Лидия Сергеевна. – Просто немножко растерялся. А потом применил хитрость: отступил, чтобы из укрытия проследить за опасностью.
Он всхлипнул, подумал секунду и сказал с полной беспощадностью к себе:
– Это вы сочинили. А по правде все не так. На самом деле я струсил, и нечего тут говорить.
– Ну ладно, – сказала она и положила ему ладонь на дрожащую спину. – Ты испугался. Но от этого не случилось пока никакой беды, и все можно поправить.
– Как? – с надеждой спросил Журка.
– Очень просто. Никто ничего не знает, кроме нас с тобой. Это наша тайна. Сейчас ты встанешь на прежнее место и достоишь вахту до конца. И не будешь бояться.
– Я достою, – торопливо сказал Журка и вытер о колено мокрый нос. Я, наверно, буду бояться, но достою, честное пионерское…
И выстоял. Даже не очень боялся, потому что догадывался, что Лидия Сергеевна где-то совсем поблизости. Да и сроку-то оставалось всего ничего. Минут через десять его сменил Димка Решетников, который не боялся не только всяких ночных шорохов, но даже директора школы.
И никто-никто из витязей не узнал, как оскандалился Журка ночью. Даже Ромка. Потому что Ромки не было в этом походе. Он очень просился, но родители торопились на Украину…
Журка не стал, конечно, рассказывать Иринке про этот случай. Когда она сказала, что Журка смелый, это было приятно. Однако для очистки совести Журка отмахнулся и небрежно проговорил:
– Я? Да ну… Всякое в жизни бывало.
Иринка посмотрела на него с уважением, и они зашагали к троллейбусной остановке.
Ночные приключения
Когда Журка пришел домой, отец сказал в пространство:
– Кто-то гуляет, а кто-то, между прочим, весь день скребется, квартиру приводит в божеский вид…
– Это я его отпустила до шести часов, – заступилась мама. – Надо же и отдохнуть ребенку.
– Интересно, от каких трудов, – хмыкнул отец.
У Журки было хорошее настроение. Кроме того, он видел, что папино ворчание не всерьез, а по привычке.
– А что, есть работа? – весело спросил Журка. – Я готов!
– Раз готов, пошли вешать люстру…
Отец забрался на стол и начал отвинчивать пыльный треснувший плафончик, оставшийся от дедушки. Журка держал наготове новый светильник со сверкающим латунным стержнем. Мама протирала большие стеклянные колокольчики – плафоны для этого светильника. Только Федот бездельничал. Он сидел у порога, шевелил кончиком хвоста и пренебрежительно смотрел на всех малахитовыми глазами. Мама сказала:
– Журка, пора подумать, в какую тебя школу записать. Тут рядом сразу две…
– Не надо ничего думать, – быстро сказал Журка. – Только в четвертую. Она в трех кварталах отсюда, в Крутом переулке. Мама, и попроси получше, чтобы в пятый "А" записали.
– Ты уже с кем-то познакомился?
– Еще вчера…
– В нашем дворе?
– Нет, она не здесь живет. На нашей улице, только в другом конце, где новые кварталы. А школа как раз посередине между нами.
Отец под потолком неразборчиво хмыкнул. И Журка сообразил, что он услышал слово "она".
– Ты чего? – слегка ощетинился Журка.
– Да ничего, – насмешливо сказал отец. Журка сердито поддал коленкой светильник и спросил, задрав голову:
– Папа… Если тебе так не нравятся девочки, зачем ты с мамой познакомился? Да еще женился…
Мама обрадованно засмеялась. Отец растерянно замер на столе, потом сердито заковырял отверткой и сообщил с высоты: