В альковах королей

Дипломат слал на родину депешу за депешей. Он то расхваливал девушку, то, спохватившись, принимался так скрупулезно описывать ее внешность, что отдельные черты совершенно заслоняли общий облик. Людовик не знал, что ему делать, и в конце концов отправил в Мюнхен своего любимого художника – совсем юного де Труа.

– Мы хотим знать истину, – напутствовал его король, – поэтому не пытайтесь ничего приукрасить. Рисуйте принцессу такой, какова она есть.

– Я непременно исполню волю Вашего Величества, – заверил портретист и поехал в Баварию.

– Что ж, молодой человек, – при первой же встрече заявил ему Круасси, – я рад, что наш повелитель так высоко ценит ваш талант живописца. Попробуйте передать кистью то, что не удалось мне, работавшему лишь гусиным пером. Бог вам в помощь. Надеюсь, вы не станете возражать, если я понаблюдаю за тем, как вы работаете?

– Это большая честь для меня! – с преувеличенной горячностью воскликнул юноша. – Вашим тонким вкусом восхищается вся Франция!

– Ну-ну, – пробурчал Круасси. – Я действительно знаю толк в женщинах и лошадях, но какое до этого дело целой Франции?

Время шло. Людовик с нетерпением ждал, когда же де Труа пришлет ему портрет принцессы, и так волновался, что это заметила даже королева. Мария-Терезия редко видела своего сиятельного супруга, но на парадных обедах они все-таки встречались, и однажды королева не выдержала.

– Сир, – спросила она шепотом, после того как Людовик испачкал кружево манжеты густым коричневым соусом и принялся рассеянно слизывать его, не обращая ни малейшего внимания на изумленные взгляды нескольких иностранных посланников, – что с вами творится? Уж не больны ли вы?

– Проклятый флюс! – с досадой отозвался Король-Солнце и заправил мокрую манжету под рукав камзола. – Щека раздута уже вторую неделю, так что лицо скособочилось и рисовать его нельзя!

Королева с интересом посмотрела на аккуратно нарумяненное и набеленное лицо мужа и не обнаружила на нем никаких признаков флюса.

– А что говорит лекарь? – спросила она после некоторого раздумья.

– Лекарь! – презрительно фыркнул король. – Да что он может сказать? Ему лошадей пользовать, а не знатных особ!

Мария-Терезия удивлялась все больше и больше. Никогда еще ей не приходилось слышать, чтобы король так уничижительно отзывался о своем лейб-медике.

– Флюсы очень коварны, – осторожно проговорила королева. – Мне рассказывали, что иные могут угрожать даже мозгу. И тогда человек становится… э-э… несколько глупее, чем прежде.

– Только этого не хватало! – воскликнул Людовик. – Неужели бедная девочка может сойти с ума?

– Кто? – чуть не поперхнулась королева. – О ком это вы, сир?

– Да о Марии-Кристине, о ком же еще? – ответил Людовик. – Я же вам сказал: ее портрета все нет и нет, потому что у нее флюс и де Труа ждет, когда опухоль спадет. А может, вас, сударыня, не волнует то, что наш сын все еще не женат? – внезапно рассердился король. – Я уже несколько недель хлопочу об этом портрете, а вам и дела нет. Даже не знали, что у принцессы флюс!

И Людовик в раздражении отвернулся. Мария-Терезия грустно смотрела в тарелку. Она очень любила мужа, но совсем не умела разговаривать с ним.

Наконец лицо принцессы приняло прежний вид, и художник начал работать. Мария-Кристина, чтобы не заскучать, беседовала с ним и с де Круасси, и очень скоро дипломат понял, что портрет не получается. Де Труа подпал под обаяние принцессы и нарисовал ее такой, какой она ему казалась, а не такой, какой она была на самом деле.

«Ваше Величество, – в отчаянии написал правдивый Круасси, – принцесса, к моему сожалению, совсем не так хороша, как можно подумать, увидев ее портрет. И лицо у нее более круглое, и нос де Труа сильно уменьшил…»

Опять этот нос! Король был уже даже не в силах гневаться. Он так надеялся на де Труа, но юноша не оправдал ожиданий… Что ж, наверное, придется отринуть все сомнения и действовать.

И король опять пошел к госпоже де Ментенон. Едва лишь увидев его, умная женщина поняла, что решение уже принято, но все же спросила:

– Вы по-прежнему опечалены, сир?

– Да, дорогая, я по-прежнему опечален, – ответил Людовик, садясь подле нее на диван. – Однако ждать я больше не могу. Будь что будет. Она некрасива, но я не хочу для дофина иной жены. Я привык к мысли об этом браке. И все же, друг мой, вы видели портрет, присланный де Труа, и вы читали последнее письмо Круасси. Так скажите же, как вам нравится принцесса Баварская?

Госпожа де Ментенон не замедлила с ответом. Она давно уже составила собственное мнение о Марии-Кристине и без колебаний заявила:

– Я прониклась симпатией к этой девушке. Да, она не слишком привлекательна, но ослепительная красота могла бы, пожалуй, лишь отпугнуть дофина. Зато принцесса неглупа и рассудительна… и вдобавок она всегда будет благодарна вам и юному Людовику за то, что ее сделали женой наследника французского трона.

Госпожа де Ментенон чуть помедлила, а потом присовокупила:

– И не забывайте, сир, что одну и ту же женщину разные мужчины видят по-разному. Возможно, де Круасси принцесса не нравится и кажется некрасивой, но это вовсе не значит, что ваш сын подумает то же самое.

Король погрузился в размышления. Он понимал, что его возлюбленная права, но ему были хорошо известны нравы его собственного двора. А вдруг кто-нибудь осмелится посмеяться над принцессой или намекнуть наследнику, что внешность его молодой жены не вдохновила бы на мадригал ни единого поэта?

– Итак, дорогая, я рад, что вы разделяете мою приязнь к дочери баварского курфюрста, – заявил наконец Людовик. – Откладывать свадьбу я не намерен, но прежде сделаю так, чтобы никому из наших придворных остроумцев и в голову не пришло оскорбить принцессу пускай даже насмешливым взглядом.

И король подробно объяснил госпоже де Ментенон, что он собирается предпринять. Госпожа де Ментенон одобрительно кивала.

Вечером следующего же дня, едва королева села за обеденный стол, ее церемониймейстер объявил о приходе Его Величества. Король не удостоил взглядом никого из присутствовавших в зале. Он стремительно пошел вдоль стен, явно подыскивая подходящее место для того портрета, что виднелся у него под мышкой. Вскочившие при неожиданном появлении монарха придворные удивленно провожали его глазами.

– Вот здесь! – И король остановился напротив одного из окон и ткнул пальцем в алые, затканные лилиями обои. – Гвоздь!

Из-за спины Людовика быстро выскочил лакей и ловко укрепил на стене изогнутый в виде крючка огромный гвоздь. Король собственноручно повесил на него живописное изображение Марии-Кристины, отошел на несколько шагов, склонил голову набок, невнятно промычал нечто одобрительное, а затем повернулся к столу и громогласно объявил:

– Это принцесса Баварская, которая весьма скоро станет нашей дочерью. Она не красавица, но все же очень привлекательна и обладает множеством достоинств.

Слова короля прозвучали даже слегка угрожающе. Немудрено, что все стали подходить к портрету и восторгаться внешностью принцессы Баварии. У стены возникла легкая толчея, одной из дам впопыхах наступили на подол, у другой выбили из рук веер… Но больше всего не повезло горностаю, которого его хозяйка почему-то не оставила на стуле, а понесла с собой к портрету. Даму ненароком толкнули, золоченая клетка упала и покатилась по паркету. Зверек беспомощно молотил лапками воздух и испуганно попискивал.

– Однако и донимают же, как видно, блохи бедняжку графиню! – шепнул насмешливо кавалер, кинувшийся поднимать клетку, своему приятелю. – Подумать только: не может расстаться с этим ловцом насекомых даже на несколько минут! Повсюду за собой таскает!

И он с поклоном протянул горностая графине.

…Когда король ушел и суматоха улеглась, все принялись обмениваться впечатлениями. Внешность невесты принца не понравилась ни одному из присутствовавших за обедом – и самой королеве тоже.