Мушкетер и фея

Все было прекрасно! Замечательно… Почти все. Только вот красные штаны от спортивного костюма выглядели слишком современно. Джонни кончиком шпаги почесал затылок, поразмыслил и вспомнил, что у мамы на старом халате есть блестящие большие пуговицы. Переливчатые, как алмазы! Если их пришить по бокам к штанинам, будет самый старинный вид!

Мама для порядка сказала, что Джонни со своим костюмом разорит весь ее гардероб, но пуговицы отдала.

Джонни устроился в кресле и взялся за дело. Он сидел, работал и никого не трогал. И вообще это был хороший вечер. Мама у настольной лампы читала фантастический роман в журнале «Вокруг света», папа смотрел передачу о фресках (это картины такие на стенах) в каком-то старинном монастыре, Джонни по одной пуговице отпарывал от халата и пришивал к штанам.

И тут принесло сестрицу Веру Сергеевну.

Она увидела, чем занимается Джонни, и громко удивилась. Она заявила, что ради своих глупых выдумок он портит хорошую вещь. Халат еще совсем новый! Кроме того, таких прекрасных пуговиц теперь не отыщешь в магазинах.

– Да ладно уж… – сказала мама, чтобы ей не мешали читать, а папа сел ближе к телевизору.

А Джонни промолчал. Он как раз вдевал нитку в иголку.

– Знаете, что меня всегда поражало в этом человеке? – произнесла сестрица Вера. – Его умение презрительно молчать! Он еще в детском саду изводил этим всех воспитателей!

Это была неправда: не всех, а только Веру Сергеевну, которая была воспитательницей его группы.

– Ты сама изводилась, – сдержанно заметил Джонни. – Сама привяжешься, а потом психуешь.

– Евгений… – сказала мама из-за журнала, а папа сел вплотную к экрану.

– Ну вот, – откликнулся Джонни. – Если молчишь – плохо. Если скажешь – опять плохо.

– Смотря что скажешь, – язвительно проговорила Вера Сергеевна. – Если такие слова, как своей учительнице, то любой человек не выдержит.

– А что случилось? – встревожилась мама. И отложила журнал.

Джонни задумчиво спросил:

– Папа, правда, что в старые времена доносчикам отрубали языки на площади?

Папа, который был знатоком старинных обычаев, рассеянно заметил, что, кажется, правда, вынул из тумбочки наушники и подключил к телевизору.

– Что он опять натворил? – поинтересовалась мама у Веры и неприятно посмотрела на Джонни.

– Я не доносчица, – гордо сообщила Вера. – Но сегодня я встретила Инну Матвеевну, и та чуть не плачет. Ваш любящий сын заявил ей, что ему не нравится ее прическа!

– Это правда? – нехорошим голосом произнесла мама.

Это опять была неправда. Инна Матвеевна снова сказала Джонни, что ее выводят из себя его космы. А Джонни ответил, что ему тоже, может быть, не по вкусу чьи-то крашеные волосы, но он к этому человеку не пристает.

Джонни сейчас так и объяснил маме. А она почему-то охнула и взялась за сердце.

– Чьи же волосы ты имел в виду? – почти ласково спросила Вера.

– Наташки Ткачевой. В детском саду она была белобрысая, а сейчас какая-то рыжая.

– Но смотрел ты не на Ткачеву, а на Инну Матвеевну!

– На кого же мне смотреть, если я говорю с учительницей? – невинно откликнулся Джонни.

– Ты изверг, – жалобно сказала мама. – За что ты так не любишь Инну Матвеевну?

– Я? Это она меня не любит!

Вера опять вмешалась и заявила, что Инна Матвеевна прекрасный педагог и очень любит детей.

– Детей – может быть… – заметил Джонни.

– Она всю жизнь мечтала быть учительницей! Я ее хорошо знаю. Мы учились на одном курсе.

– Тогда все ясно, – сказал Джонни.

– Что? – обиделась Вера Сергеевна. – Что тебе ясно?

– Да так… – уклонился Джонни. – Просто я не знал, что вы вместе учились. Она выглядит гораздо моложе тебя.

Мама перестала держаться за сердце, дотянулась и хлопнула Джонни по заросшему загривку.

Это было ни капельки не больно. Однако Джонни встал, отложил шитье, а потом, прямой и гордый, удалился в коридор. Нельзя сказать, что его душили слезы, но обида все же царапалась. «Опять несправедливость и насилие», – подумал Джонни. Оделся, вышел на улицу и зашагал знакомой дорогой. Он знал, что тихая музыка и мечты о прекрасной незнакомке успокоят его.

Кроме того, у Джонни появилось предчувствие, что сегодня что-то случится.

В этот вечер музыка звучала очень долго. И не только знакомая. Была и разная другая – тоже очень хорошая. Потом стало тихо, и Джонни одиноко стоял у тополя и смотрел, как под фонарем кружатся бабочки-снежинки. Он много времени стоял. И ждал. А потом подумал, что ждать нечего, потому что у него окоченели руки и ноги.

И тогда звякнула калитка.

Сердце у Джонни тоже звякнуло, а внутри стало так, словно он проглотил несколько холодных стеклянных шариков.

Но зря Джонни вздрагивал. Из калитки вышла не девочка, а большой толстый мальчишка. Наверное, семиклассник.

Сначала Джонни очень огорчился. Если говорить честно, у него даже в глазах защипало. Но он быстренько с этим справился и подумал, что надо наконец что-то делать. Иначе сколько еще вечеров придется торчать под тополем?

Джонни мысленно подтянул воображаемые мушкетерские ботфорты и вышел на свет фонаря.

– Эй ты! – решительно сказал он мальчишке. – Ну-ка иди сюда!

Толстый незнакомец изумленно оглянулся, заметил Джонни, как слон замечает букашку в траве, пожал круглыми плечами и подошел.

Джонни все же оробел, но не подал вида.

– Слушай, – сказал он. – Вот что… Тут одна девчонка есть… В шапке с белым шариком. В этом доме живет… Ее как звать?

Круглое лицо мальчишки было внимательным.

– А тебе зачем?

– Надо, значит, – хмуро откликнулся Джонни. – Дело есть.

Мальчишка вдруг улыбнулся и сделался очень добродушным. Но Джонни было не до этой добродушности. Он нетерпеливо ждал.

– Ее зовут Катя, – сказал толстый мальчик. – Только она здесь не живет.

– Как это? – оторопел Джонни. – Она же заходила! Я видел.

– Она к нам приходила. Это моя двоюродная сестра.

– Врешь ты! А кто играет?

– Я играю. Родители заставляют. Мученье одно…

Снежная сказка с хрустальными огоньками рассыпалась и погасла. Джонни сделалось холодно и очень одиноко. Он представил толстого музыканта за роялем и глянул на него с ненавистью. А тот смотрел на Джонни с пониманием и сочувствием. И сказал:

– Все ясно. Еще один влюбленный…

В голове у Джонни взорвалась горячая граната.

– Ух ты, бегемот! – заорал он и замахнулся. А что еще оставалось делать?

Конечно, это было похоже, будто кузнечик нападает на крепостную башню. «Башня» перехватила могучей ладонью Джоннин кулак и удивилась:

– Ты чего? Да ладно тебе… В нее многие влюбляются, даже шестиклассники.

Джонни сник.

– Пусти, – шепотом попросил он.

Но мальчишка не отпустил.

– Ну-ка, пойдем, – сказал он со вздохом.

– Куда?

– Погреешься. Торчишь тут без рукавиц…

Джонни молча уперся. Но мальчишка ухватил его за плечи. В этом толстом парне было, видимо, столько же добродушия, сколько ширины и роста.

– Пошли, не бойся. У меня дома никого нет…

И Джонни пошел. Не потому, что подчинился нажиму. Просто у него оставалась еще смутная надежда…

Мальчишка сказал, что его зовут Тимофеем. Он привел Джонни в дом, вытряхнул из пальто и ботинок, усадил у большой печки. Печка была старинная, выложенная белыми блестящими плитками с разными цветами и узорами. Джонни таких и не видел раньше. Потом Тимофей принес фаянсовую кружку с какао. Кружка была словно родственница печки – такая же белая, блестящая, громадная и очень теплая.

Джонни глотал горячее какао и поглядывал по сторонам. В комнате было черное пианино, фотоувеличитель посреди стола и полки с книгами до самого потолка. Джонни тут же отметил это, хотя главные его мысли были о девчонке.

Тимофей эти мысли словно услышал. Сел напротив Джонни, подпер толстые щеки кулаками (словно добрая бабушка) и сказал:

– Ты не расстраивайся. В нее, конечно, многие влюбляются, да только она внимания не обращает.