Страница 3 из 6
Потом Лесь сбежал на ракушечный тротуар, уронил сандалии, сделал из кулаков «бинокль» и оглядел окрестности.
Это было его пространство, его земля, его мир…
Место, где стоял дом Леся, называлось Французская слободка. Давным-давно, во времена Первой осады, здесь располагался военный лагерь французов. На склонах балки, среди осыпей, до сих пор попадаются иногда иностранные пуговицы со скрещенными сигнальными рожками, с якорями не нашей формы и выпуклыми номерами полков и дивизий.
Целые улицы слободки тянулись по склону вдоль Древней балки, а крутые переулки-лестницы пересекали их.
Справа, на востоке, слободка примыкала к новому району с многоэтажными корпусами (солнце между ними светило уже горячее, без малиновых оттенков). Слева балка плавно переходила в просторные каменистые пустыри, на которых лежал Заповедник – остатки ужасно странного греческого города, где велись теперь раскопки. Среди заросших фундаментов и рассыпавшихся крепостных стен торчали одинокие мраморные колонны. Они были похожи издалека на воткнутые в серую траву сигареты.
За пространством Заповедника лежало очень синее море.
Раньше на западе был виден невысокий Казачий мыс, а на нем – решетчатая башенка с зеленым маячным фонарем. Это нижний знак Казачьего створа. (Верхний знак стоял высоко и далеко, на пологой верхушке горы Артура.) Мыс и маяк Лесь привык считать своими. Башенку с блестевшим изумрудным стеклом он раньше каждый день видел из окна – с тех пор, как помнил себя. Но этой весной между мысом и Заповедником выросло серое девятиэтажное здание. И закрыло створный маяк от Леся. Лесь был раздосадован так, словно кто-то нахально забрался в его собственный дом и заколотил окно. Один раз он даже уронил злую слезинку. И с тех пор на серый дом старался не смотреть.
Он и сейчас отвел глаза от этой дурацкой, бесцеремонно воткнувшейся в старинный берег новостройки. Подхватил сандалии и поскакал к лестнице – она вела вниз по склону балки.
В балке кучками рос мелкий орешник и всюду подымалась перепутанная овражная трава (у которой никто не знает названия). Где по колено, а где и по пояс. Она прятала под собой тропинки. В траве было множество колючек, но они ничего не могли поделать с прокаленной крепкой кожей мальчишки. В травяных зарослях еще не высохли росинки. Они чиркали Леся по ногам словно длинными прохладными язычками. Но сверху трава высохла, и запах ее тоже был сухой – солнечный и горьковатый.
Одна тропинка вела вдоль каменного моста с тяжелыми арками. Это были остатки старинного водопровода, пересекавшего балку. (По нему и сейчас шла труба, одетая в деревянный кожух.) Лесь забрался на угловатую глыбу ракушечника, что лежала у каменной опоры. Сел на корточки, посвистел, позвал:
– Витька, Витька…
Из травы прыгнул крупный кузнечик лимонного цвета. Скакнул на камень, потом на лаково-коричневое колено Леся.
– Здравствуй, – заулыбался Лесь. – Как живешь?
Желтый кузнечик Витька, подскочил, опять сел на колено и прострекотал, что живет отлично.
– С зелеными не ссоришься?
Витька новым стрекотаньем сообщил, что живет с местными кузнечиками душа в душу.
– Никто тебя слопать не пробовал?
Витька пострекотал насмешливо: пускай, мол, только сунутся.
– Значит, зарядов у тебя хватает? Ну-ка… – Лесь поднес к Витькиной солнечной головке мизинец. – Ай! – Головка тут же стрельнула в палец крошечной молнией. Искра была чуть заметна, однако мизинец кольнула болезненно. Лесь взял палец в рот.
– Я же только спросил, а ты…
Витька стрекотал виновато: прости, не рассчитал маленько.
– А не забыл, чему я тебя учил? Давай-ка. Хоп…
Лесь отставил руку. Витька высоко подпрыгнул, сделал в воздухе сальто и приземлился Лесю на ладонь.
– Хоп!
Витька тем же способом вернулся на колено. Сел в горделивой позе, стрельнул глазками: ну как?
– Молодец! В будущем году, когда выведу много твоих братишек, устроим цирк солнечных кузнечиков.
Витька радостно попрыгал на колене.
– А пока не скучай… Хотел я тебе для компании Кузю принести, но он такой домосед. Поселился в старой сандалете и никуда из комнаты… А новичок вылупится еще не скоро…
Витька беззаботно потрещал опять. В том смысле, что вовсе он не скучает, у него тут среди местного населения множество друзей-приятелей.
– Ну и молодец. Тогда заряжайся на солнышке, а мне в школу пора.
Витька скакнул на камень, уселся попрочнее и широко развернул прозрачные, заискрившиеся крылышки – начал заряжаться. А Лесь по тропинке добрался до северного склона балки. И по каменному трапу стал подниматься к школе.
Невыносимый Вязников
Труба в деревянном кожухе, покинув каменный мост, проходила недалеко от школы. Метрах в двух над землей. Она опиралась на железные стойки. По нижнему краю кожуха сбоку тянулся широкий деревянный брус. На нем удобно было сидеть: привалишься спиной к обшивке и болтаешь ногами.
В одном месте водопровод нависал над тропой, что вела к калитке в школьной изгороди. Здесь у четвертого «Б» с давних пор было любимое место. Еще с того времени, когда он был первым «Б». В теплое время года народ всегда сидел там, дожидаясь звонка на уроки. Разговаривали, спорили, менялись вкладышами от заграничных жвачек и даже ухитрялись тут же, с тетрадками на коленях, скатывать друг у друга домашние задания.
Тем, кто подходил к школе со стороны балки, видны были из-под кожуха только болтающиеся ноги. Казалось издалека, что колышется коричневая бахрома. Внизу ее украшали разноцветные кроссовки, сандалетки и кеды. А сегодня бахрома была отделана еще и неровной белой оторочкой. По указанию Океаны Тарасовны четвертый «Б» надел белые носки и гольфы. Видимо, классная руководительница надеялась, что такая деталь костюма (вместе с белыми рубашками) придаст растрепанной, обжаренной солнцем вольнице хоть какую-то внешнюю благопристойность.
Не доходя до кожуха с полсотней качающихся ног, Лесь обулся. Потом прошелся по ногам одноклассников глазами: угадывал по башмакам, кто где. И с правого края увидел тощие «ходули» в черно-белых кроссовках. Это был, без сомнения, Вязников. И Лесь испытал примерно то же чувство, с каким недавно смотрел на серый дом. Он вспомнил, что сегодня седьмое сентября.
А может, Вязников забыл? Не то, что седьмое, а то, что он должен сделать.
Лесь взял левее, нырнул под кожух, пригнулся под чьими-то каблуками и без задержки зашагал к школе. Несколько голосов его окликнули, но Лесь не оглянулся: спешу, мол. Тогда позади застучали подошвы. Рядом оказалась Натка Мальченко – тощее хитрое существо с белобрысыми торчащими косами.
– Гулькин!.. Ой, то есть Лесь! Вязников хвастался, что на большой перемене опять напишет… то, что в прошлом году.
– Напишет – заработает, – самым беззаботным тоном отозвался Лесь. – Тоже, как в прошлом году…
Кто из них двоих «заработал» в тот раз больше, вопрос был спорный. И чем кончится нынче, тоже неясно. Лесь, однако, боялся не драки и синяков. Угнетала сама неизбежность скандала. И еще – то, что скандала этого ожидал весь класс. Интерес был сдержанный, деликатный такой, потому что и к Носову и к Вязникову относились одинаково хорошо. Но стычки все-таки ждали – как ждут результата увлекательного матча.
Лесь томился этим ожиданием, ловил на себе взгляды, но делал вид, что ему совершенно все равно. Он даже ухитрился получить пятерку на уроке географии.
В классе было прохладно. Старые акации укрывали окна от солнца. Пятерка приподняла настроение Леся. На Вязникова он принципиально не смотрел. Тот на Леся – тоже. И на третьем уроке Лесю стало казаться, что, может быть, все обойдется.
Но в начале шумной двадцатиминутной перемены все та же Натка с белыми тощими косами подскочила к Лесю в коридоре.
– Лесь! Он нарисовал и написал! Пойдем…
– Пойдем, – вздохнул Лесь. Потому, что от судьбы не спрячешься.
В дальнем углу горячего от солнца двора ярко белел школьный гараж – сложенный из брусьев известняка и похожий на маленькую крепость. Там толпился весь четвертый «Б». Когда Лесь подошел, все расступились со значительными лицами.