Зверь из бездны

Я отвел взгляд от постепенно зарастающего серым мхом Отшельника – это был уже почти бугор, а не статуя – и медленно повернул голову.

За моей спиной не было лесной поляны. И равнины тоже не было. Я успел разглядеть какие-то светящиеся шары – и грозный рев заставил меня вновь повернуться лицом к бугру-Отшельнику.

Бугор пропал. Пропали деревья. С каменистой кручи, вздымая пыль и быстро перебирая то ли шестью, то ли восемью лапами, спускалось чудище – помесь древних земных ящеров, сказочных драконов и длиннохвостых годзилл с Орлиного Глаза (впрочем, вполне безобидных). Чудище ревело, раскрыв пасть, утыканную частоколом острых зубов, чудище с остервенением било себя по шипастым бокам черными крыльями, чудище разбрасывало камни мощными когтистыми лапами. Его длинные кривые клыки были угрожающе направлены в мою сторону. Возможно, именно так выглядел библейский левиафан, но у меня не было времени долго размышлять по этому поводу, потому что левиафан быстро приближался.

Я все-таки не был твердо уверен в нереальности этого мира, так что рисковать не стоило. Тем более, что убежать от ревущей махины я бы не смог – левиафан передвигался гораздо быстрее, чем сумел бы я, – а о том, чтобы попробовать сразиться с ним врукопашную, речь вообще не шла. Поэтому я, чуть не порвав куртку, выхватил эманатор и направил его в раздираемую ревом пасть чудища. Прикоснулся пальцем к сенсору – выскочил короткий ствол оружия; прикоснулся к другому, настраивая эманатор на полную мощность – и тут же, третьим прикосновением, произвел целую серию выстрелов. Невидимые лучи ударили по несущейся на меня многотонной громадине, победно замигал красный индикатор, показывая, что все мои выстрелы попали в цель – а такие удары должны были разнести левиафана в клочья. И… все осталось по-прежнему. Чудище продолжало нестись на меня, не сбавляя скорости. В этом мире эманатор оказался совершенно никудышным оружием.

Я замер, глядя в выпуклые багровые глаза смерти, принявшей облик чудища. Глаза эти были уже в десяти шагах от меня. Оставалось только одно – успеть мысленно сказать: «Прими грешную душу мою, Господи…»

И все-таки я не собирался сдаваться. Не тому меня учили, и как бы я смел называть себя офицером Унипола, как бы я вообще имел право именоваться Леонардо-Валентином Грегом, если бы покорно принял смерть! Не-ет, не выйдет!

В тот момент, когда левиафан уже навис надо мной, я, изо всех сил оттолкнувшись ногами от земли, резко прыгнул в сторону и покатился прочь от промчавшегося мимо чудища. Вихрь, поднятый им, подхватил меня и я чуть не оглох от злобного рева левиафана, сообразившего, что жертва ускользнула прямо из-под самой пасти. Не знал он, разиня, что на тренировках в полицейском колледже мы проделывали и не такие штуки. А потом довелось мне проделывать подобное уже не на тренировках…

Впрочем, нужно было думать, как избежать новой атаки. Я открыл глаза – и тут рев прекратился и наступила удивительно приятная тишина. Песчинки кололи щеку и я поднял голову. Ну конечно! Мир ускользающих предметов продолжал радовать своей непрерывной изменчивостью.

Вообще-то я не люблю пустыни; бродить по пескам – не самое, по-моему, большое удовольствие из всех, что предлагает нам жизнь. Но сейчас я просто-таки не мог наглядеться с вершины бархана на вереницу таких же барханов, похожих друг на друга, как морские волны. Чудище пропало – и это было уже хорошо.

Зато эманатор не пропал. Он лежал чуть поодаль, зарывшись стволом в желтый песок – грозное оружие, бесполезное в этом мире. Я поднял его, сел на гребне бархана, под серым небом, которое по-прежнему скучало без солнца, стряхнул песчинки с индикатора – и задумался.

Эманатор не остался там, где он оказался не в состоянии поразить левиафана. Каменистый склон ускользнул, перетек в пустыню, предметы изменили облик, а эманатор, однако, не превратился в какую-нибудь ядовитую змею. С другой стороны, он не справился с левиафаном (который, возможно, был теперь вот этим барханом) – значит, левиафан, как и череда сменяющихся пейзажей, просто нереален. Стрелять по нереальному – все равно, что стрелять по отражению. А эманатор-то вполне реален. Но если я действую в нереальном мире – значит, нереален я сам! Я – собственное отражение, собственная тень… Здесь пребывает некая эфемерная часть моей сущности, а сам я все-таки нахожусь в пещере на острове Ковача…

Я ощупал свое лицо, похлопал себя по коленям. Все казалось вполне материальным. Казалось…

Что-то не так было в моих рассуждениях, я чувствовал, что им не хватает логики, но мне внезапно захотелось проверить их справедливость на себе. Выстрелить в себя – и получить результат. Если я эфемерен – выстрел не причинит мне вреда.

А если все-таки я ошибаюсь?..

Желание испытывать судьбу пропало. Я не знал, как выбраться из этого мира, но надеялся, что все же сумею отыскать выход. Потому что без такой надежды можно просто зарыться в песок и больше не вылезать из него. Но это было бы совсем уж грустно.

«Не все потеряно, Лео! – сказал я себе. – Могло выйти и хуже».

По крайней мере, путь из этой пустыни я знал. Достаточно было оглянуться. Возможно, встретится кто-нибудь еще, не такой странный, как Отшельник, и не такой агрессивный, как левиафан. В любом случае, надо было действовать.

Я спрятал эманатор в карман куртки, встал, набрал в грудь побольше воздуха, как перед погружением в водные глубины, и решительно оглянулся.