Псевдоним для героя

Но грянул кризис, бульварные газеты упали в цене, и редакторы вежливо отказывались от услуг талантливого, но левого автора. Даже родной «Рассадник» в любую минуту мог стать чужим, Цветковская все чаще поглядывала на дверь. Заказные статьи на политические или коммерческие темы на страницах ее журнала смотрелись бы как корона на свинье, реклама удобрений не делала погоды, а рассчитывать на самоокупаемость было по меньшей мере нелепо.

Вновь обострился вопрос всех времен и народов – деньги, вернее, где их взять. Родителей Шурик не тревожил, хотя мать помощь предлагала. На разгрузку вагонов рассчитывать уже не приходилось, там существовала очередь из желающих потаскать мешки и ящики. Оставался еще один проверенный способ – долги, но круг кредиторов был ограничен, и в ближайшем будущем журналист предполагал услышать твердое «нет».

Личная жизнь, в серьезном понимании этого слова, пока не ладилась. Единственная и неповторимая дорогу молодому человеку до сих пор не перешла, хотя Шурик настойчиво шарил глазами по местам ее возможного появления. Года три назад вроде нашарил. В читальном зале библиотеки университета. Классическое место. Она сидела рядом и читала труды Вольтера. Он расчихался, она предложила ему «Колдрекс» (НЕ РЕКЛАМА!). Впоследствии выяснилось, что это был не «Колдрекс», а обычный аспирин, а Вольтер – не Вольтер, а развлекательный журнал «Бенгальские огни». Ну и что, в конце концов? Главное, познакомились. Он проводил ее до дому и влюбился. Она призналась, что тоже. Роман продолжался неделю, ровно до того дня, когда Шурик пригласил ее домой, то есть в общежитие. Семь квадратных метров сделали свое черное дело, убив любовь на корню. Она заявила, что ошиблась в чувствах, находясь под впечатлением от Вольтера, и ушла насовсем.

После этого урока Шурик не спешил раскрывать приглянувшимся дамочкам душу и заводил с ними исключительно дружеские контакты, как правило, переходящие в физические, но не более. Сегодняшняя история с Ковалем Шурика совершенно не удивила. И Коваля он где-то понимал.

На государственных харчах с голодухи опухнешь. А заказные статьи?.. Шурик был уверен, что их не пишут только те, кому не предлагают. Либо предлагают, но задешево. И он бы, наверно, написал. Стоит ли перед самим собой лицемерить? Жрать захочешь – сбацаешь. А какую силу имело газетное слово, никому объяснять не надо. Посильнее танков и бронебойной артиллерии будет. Особенно когда в нужное время и в нужном месте. Правительства в отставку гуртом уходят после маленькой заметки на первой полосе. Пятая власть.

Правда, осознание этого факта пока никак не сказывалось на судьбе маленького, безработного, никому не известного журналиста из провинциального города Новоблудска.

ГЛАВА 3

Вернувшись в общежитие, Шурик не обнаружил на вахте денежных переводов на свое имя, поднялся к себе и завалился спать. Никаких снов ему не снилось. Разбудил журналиста неназойливый стук в дверь. Шурик взглянул на будильник, зевнул и пополз открывать. На пороге стоял Генка-борода, бездомный мужчинка сорока лет, которого Тамара по доброте пустила жить в кладовку на первом этаже. В кладовке хранился казенный инвентарь типа швабр, ведер, ломаных стульев и прочего дворницкого барахла. Генка соорудил из стульев лежак, на котором и коротал долгие ночи. Разумеется, не за так, каждое утро он подметал территорию вокруг общежития, ибо штатный дворник отказался это делать. Мол, здание ведомственное, заводское, а раз ведомство мне не платит, пускай само хабарики с собачьим дерьмом и убирает. Генка не отлынивал, метлой владел в совершенстве и крышу отрабатывал на совесть. Никто не знал, откуда он появился, сам же Генка на эту тему не распространялся. К Шурику он заглядывал частенько, как к малосемейному. Сначала по чисто бытовым вопросам, а после просто так, поболтать или опростать рюмку в маленькой, но компании. Шурик заподозрил в Генке признаки хорошего образования, поднимая стакан с бормотухой, тот не ограничивался линялым «будь здоров», а цитировал Кафку и Шопенгауэра, что, впрочем, не мешало ему надираться до примитивной отключки. Однажды Генка похвастался, что закончил театральную студию, но в институт поступить не смог по причине отсутствия блата. При этом добавил, что никакой институт не превратит бездарь в талант, ибо талант категория не материальная и от блата независимая. Шурик, естественно, поинтересовался, откуда Генка родом и как его занесло в Новоблудск. Генка ответил по-сократовски: «Я родом из Вселенной». Больше об этапах своего жизненного пути он ничего не говорил, беседуя с Шуриком на отвлеченные темы философского направления.

– Шура, это я. Чего, разбудил? – Генка виновато смотрел на помятое лицо журналиста.

– Я уже просыпался.

– Ну, все равно извини… Ты счастлив оттого, что ты Александр Тихомиров, а? Шурик потер ладонью глаза.

– Ген, ты чего? Метлой перемахал?

– Хе-хе… Сальвадор Дали, просыпаясь по утрам, говорил: «Я счастлив оттого, что я Сальвадор Дали. Что бы мне сегодня гениального сделать?» Так я спрашиваю, ты счастлив оттого, что ты Александр Тихомиров?

– Ах, ты в этом смысле. Нет, Ген, не счастлив. И гениального сегодня ничего делать не собираюсь. Разве что побриться. Чего хотел-то?

– А я как раз собираюсь. И идея гениальная есть.

Генка вытащил из брезентовой штормовки, заменяющей ему почти весь гардероб, зеленую бутылку с этикеткой новоблудского портвейна и ласково погладил.

– Подфартило… А один не могу. Составишь коллектив?

Планов на вечер у Шурика не было, завтра он собирался проведать родителей, поэтому отошел от двери, пропуская Генку в комнату.

– Заходи, с закусью только беда.

– У меня есть, – Генка бросил на стол два кубика «Галины Бланки» (НЕ РЕКЛАМА!), – вприкуску схаваем.

От Генки несло целым букетом ароматов – хлоркой, запахом половых тряпок и даже средством для мытья посуды «Фейри». (НЕ РЕКЛАМА!) Шурик приоткрыл форточку.

– Почему лицом грустный? – спросил Генка, разливая мутно-розовый портвейн по стаканам.

– Козлов много, – Шурик присел на тахту.

– Не будь козлов, не было бы и волков. Экологическое равновесие называется. Давай за него и выпьем.

– Мне от этого не легче, – Шурик поднял стакан, – всю ночь пахал и за это же свои деньги максать должен.

Портвейн оказался не портвейном, а химическим составом, по вкусу напоминавшим подсоленный раствор марганцовки. Генка отломил кусочек «Галины Бланки» и с наслаждением разжевал. Шурик не стал.

– Подумаешь, ночь… Иногда полжизни отдать не жалко…

– А ты, когда просыпаешься, счастлив тем, что ты Генка?

– Ну, я, конечно, не Сальвадор Дали, но стать бы гением не отказался. Или хотя бы… Чтоб каждая бычара на рынке об меня ноги не вытирала.

Генка со злобой посмотрел на окно. Вероятно, сегодня с ним обошлись не совсем вежливо, примерно как и с Шуриком.

– А что касается счастья… Пока мне всего хватает. Вполне.

Он извлек из бездонных недр штормовки короткий окурок.

– Это только кажется, – Шурик взял стакан и допил марганцовку.

Василий Егорович Коваль, прочитав документы, собранные юристом редакции, остался вполне доволен. Теперь эта сволочь, подавшая на газету в суд, может подтереться своим стомиллионным иском. Честь и достоинство, видишь ли, уронили. Не путай ресторанную вазу с унитазом, и честь стоять будет. Подумаешь, президент компании. Сейчас этих президентов что ворон на свалке. Обидели беднягу, хулиганом назвали…

Коваль бросил папку с документами на дальний край стола и погрузился в материал об инициативах городской администрации. Задумки были хороши, особенно первая. В честь двухсотлетия великого русского поэта Пушкина планировалось возвести монумент на одной из ново-блудских площадей, таким образом отдав дань уважения всемирно признанному гению. Инициатором выступал один из вице-мэров города, отвечающий за финансовые вопросы. Автор статьи с яростью доказывал, что город не может оставаться в стороне, когда все прогрессивное человечество собирается отметить столь славный юбилей. «Мы говорим о духовном возрождении, но при этом забываем, что сейчас мальчишка с томиком Пушкина в руках дороже сотни мудрецов, кричащих, что шансы нации упали до нуля!..» Деньги на памятник предлагалось выделить из казны, и за этим процессом городской финансист поклялся проследить лично.