Любовь, только любовь

Жюльетта Бенцони

Любовь, только любовь

Пролог

DIES IRAE (1413 г.)1

Глава первая. ПЛЕННИК

Двадцать сильных мужчин взвалили на плечи таран – огромное дубовое бревно, которое они взяли с ближайшего дровяного склада. Они отступили на несколько шагов и, бросившись вперед, изо всех сил ударили им в железные ворота, отозвавшиеся на эту атаку подобно гигантскому барабану; их хриплые возгласы сопровождались ритмичными ударами. Подгоняемые яростью толпы, они удвоили силы, и ворота, не выдержав напора, дрогнули, заскрипели. Одна трещина, несмотря на тяжелые железные полосы из крученого железа, укрепляющие двери, была уже хорошо видна.

Ворота состояли из высоких двойных створок массивного дуба, увенчанных каменным стрельчатым сводом, охраняемым двумя коленопреклоненными ангелами с молитвенно сложенными руками по обеим сторонам французского королевского герба, чьи золотые лилии на голубом фоне мягко мерцали в лучах апрельского солнца: Еще выше, за зубчатыми стенами, где лучники королевской гвардии нацелились в толпу, шпили и высокие крыши дворца Сен-Поль вычерчивали на небе свой пламенеющий причудливый контур. Среди вершин деревьев развевались расшитые щелком знамена.

Над всем этим царила тишина весеннего дня, солнечный свет играл на расписных, ярких, как страницы иллюстрированного требника, стенах, небо прочерчивали ласточки… а там, внизу, текла кровь, бушевала ярость, и пыль от сотен ног поднималась вверх душными облаками.

Просвистела стрела. Рядом с Ландри и Катрин тяжело упал человек, его горло было пробито, страшный крик, который он издал, вдруг перешел в странное бульканье. Девочка закрыла лицо руками и прильнула к Ландри, его рука успокаивающе обняла ее за плечи.

– Не смотри туда, – посоветовал Ландри. – Бедная малютка, не надо было брать тебя с собой. И это не последняя смерть, которую ты сегодня увидишь.

Они забрались на каменную тумбу, которая стояла как раз у входа в темный, пыльный и продуваемый проход между домом портного и лавкой аптекаря, сегодня тщательно закрытой на тяжелый висячий замок. С этой тумбы они могли лучше все видеть и с интересом следили за каждым ударом тарана. Неожиданно с каким-то остервенением лучники открыли стрельбу. Смертельный град стрел и более тяжелых арбалетных дротиков посыпался на толпу, образуя в ее рядах огромные бреши, которые тотчас же заполнялись. Вполне благоразумно Ландри заставил Катрин слезть с тумбы, и они смешались с толпой в поисках места, где бы стрелы не могли их достать.

Они стали уставать. Всю эту авантюру они затеяли, пока их родители, охваченные той же лихорадкой возбуждения, которая в последние двадцать четыре часа сотрясала весь Париж, разошлись в разные стороны… один в ратушу, другая помогать соседке при родах, а еще один на дежурство в городскую милицию.

Воспользовавшись отсутствием родителей, они ускользнули из своих домов на мосту Менял еще рано утром. Ни Ландри, ни Катрин не узнавали Париж в этом взрывоопасном городе, где необдуманное слово или случайная песенка могли вызвать кровавую резню у соседнего угла.

Их привычным местом был мост Менял – узкий и беспокойный. Мост – улица с выстроившимися в ряд старинными домами с остроконечными крышами – связывал старый королевский дворец с замком Гран-Шатле. Гоше Легуа, отец Катрин, был золотых дел мастер, чью мастерскую узнавали по вывеске над дверью, изображавшей дарохранительницу. Дени Пигасс, отец Ландри, тоже имел дело с металлом, и их лавки стояли рядом, дверь в дверь, напротив заведений ростовщиков Нормана и Ломбарда, которые занимали другую сторону моста.

До сих пор Катрин в своих прогулках с Ландри никогда не покидала района Нотр-Дам с его сетью зловонных закоулков вокруг больших боен. Она никогда не осмеливалась перейти за подъемный мост, который вел к Лувру. Ландри же, которому было пятнадцать лет, знал о городских кварталах с сомнительной репутацией гораздо больше, и к этому времени каждый уголок Парижа изучил как свои пять пальцев.

Это была его идея взять с собой свою маленькую подружку в пятницу утром 27 апреля 1413 года ко дворцу Сен-Поль.

– Пошли со мной, – настаивал он. – Кабош грозился сегодня взять дворец и арестовать злых советников дофина. Мы пойдем с ним и сможем не спеша осмотреть дворец.

Симон Кожевник, по прозвищу Кабош-Мясник, занимался освежевыванием туш на бойне. Сын торговки требухой на рынке Нотр-Дам, он смог в одиночку поднять народ Парижа на восстание против иллюзорной власти сумасшедшего короля Карла VI и зловещей силы Изабеллы Баварской.

Французское королевство действительно находилось в плачевном состоянии. Король был безумен, королева безрассудна и порочна, страна со времени убийства герцога Орлеанского герцогом Бургундским находилась в плену дикой анархии. Пренебрегая все еще существующей угрозой со стороны Англии, сторонники этих двух принцев, «арманьяки»с одной стороны и «бургундцы»с другой, безжалостно убивали друг друга по всей Франции, беспрепятственно грабя и опустошая страну.

Сейчас арманьяки окружили Париж. В осажденном городе жители горланили о своей вечной верности опасному демагогу Жану, герцогу Бургундскому. Именно он, поддерживаемый гильдией мясников, теперь раздувал мятеж и сеял беспорядки. Формально власть была в руках семнадцатилетнего дофина Людовика, герцога Гиэньского, но события явно вышли из-под его контроля. На самом деле королем Парижа был Кабош-Мясник, поддерживаемый ректором мятежного университета Пьером Кошоном.

Оба, Кабош и Кошон, были в первых рядах атакующих дворец. Кабош находился там, где несколько здоровенных подмастерьев мясника, еще не снявших своих окровавленных передников, охраняли дворцовых гвардейцев, которых они схватили и связали, как подготовленных к насадке на вертел птиц. Отсюда он отдавал команды, направляя неистовые удары тарана.

Когда Ландри тащил Катрин в поисках места, откуда они могли бы видеть все происходящее вне досягаемости стрел, девочка видела впечатляющую фигуру Кабоша, маячившую над массой раскачивающихся голов. Зеленый плащ с нашитой эмблемой Бургундии – белым андреевским крестом – обтягивал его могучие плечи. Потное, искаженное яростью лицо Мясника, было багровым от напряжения. Он грозно размахивал белым знаменем – символом Парижа.

– Сильней! – ревел он. – Раскачивайте таран сильнее! Разбейте это поганое гнездо, смерть им!.. Еще сильнее! Они уже трещат!

Пока он выкрикивал это, страшный треск, идущий от ворот, возвестил, что они готовы поддаться. Осаждавшие собрались с силами и отступили назад в толпу, чтобы увеличить разбег. Едва Ландри успел оттолкнуть Катрин за колонну часовни, чтобы ее не смяла толпа, как люди снова навалились на ворота. Катрин послушно спряталась, не теряя из виду Кабоша, чьи команды из-за все возраставшей ярости стали неразборчивыми. Она увидела, как он рывком расстегнул куртку, обнажив мощные мускулы, покрытые рыжими волосами. Он засучил рукава, воткнул древко знамени в землю и кинулся вперед, схватившись за бок тарана.

– Вперед! – заорал он. – Вперед, и пусть святой Яков благословит нас!

– Ура святому Якову! Ура гильдии мясников! – возбужденно заорал Ландри. Катрин гневно взглянула на него.

– Если ты будешь кричать «ура» Кабошу, я уйду домой и брошу тебя!

– Почему? – спросил пораженный Ландри. – Он великий человек.

– Нет, он грубиян. Мой отец ненавидит его, как и моя сестра Лоиз, на которой он собирается жениться. Он перепугал меня до смерти! Он так безобразен!

– Безобразен? – Ландри вытаращил глаза. – Какое это имеет значение? Чтобы стать великим человеком, не обязательно быть красавцем. Я думаю, что Кабош – герой.

Девочка гневно топнула ногой.

– Хорошо, я не буду! Но если бы ты видел его прошлой ночью в нашем доме, орущего на моего отца и угрожающего ему, ты не поступал бы так.

1

«Dies Irae» (лат.) – «День Гнева» – начальные слова средневекового церковного гимна, второй части реквиема (заупокойной мессы).