Кречет. Книга IV

С тех пор, как открылась любовь Финнегана к Мадалене, Жиль ни разу не пробовал поговорить с девушкой наедине, хотя ее ежедневные одинокие походы к часовне на берегу Лембе представляли для него большой соблазн. Он знал, что, несмотря на их дружбу, врач исподтишка наблюдает за ним, и к тому же боялся, что, оставшись наедине с Мадаленой, не сумеет совладать со своей страстью. Его словно мучил голод, ставший со временем болезненным, и часы, проведенные в спальне Жюдит, не утоляли его.

Он попытался перевести свою страсть исключительно в духовное русло: Мадалена — ангел чистоты, говорил он себе, кто же обнимает ангелов — им поклоняются. Но, к сожалению, у этого ангела были шелковистые светлые волосы, нежная персиковая кожа, вызывающе упругая грудь, а бедра такие, что, когда Жиль видел их колыхание, ему хотелось броситься на девушку и взять ее силой. Порой, просыпаясь утром, он сам стыдился своих снов. Ангел представал в них обнаженной вакханкой, извивавшейся под его ласками, отдававшейся ему бесстыдно и самозабвенно. В такие моменты он старался сам избегать Мадалены: она была для него вечным искушением и неразрешимой проблемой. Он даже стал подумывать, не отослать ли девушку с матерью обратно во Францию, — невозможно жить все время рядом с этим нежным орудием пыток. Наверное, ему удастся забыть Мадалену, если она будет далеко, но как сказать Пьеру, что он должен расстаться с двумя самыми горячо любимыми женщинами? Кроме того, сказать по правде, у него и самого не хватало духу позволить Мадалене покинуть поместье…

Запах кофе становился все сильнее и сильнее, и Жиль было сложил свою трубу, но тут увидел через круглое окошко грациозный женский силуэт на Вивиане. На эту картину стоило полюбоваться: Жюдит была великолепной наездницей, а ее изящная фигурка, увенчанная копной красно-золотых волос, отчетливо вырисовывалась на фоне густой зелени и белого крупа лошади и могла порадовать глаз самого придирчивого критика. Кобыла шла красивой рысью по дороге, ведущей к часовне Лембе и к Порт-Марго.

Ничто не предвещало трагедии. В тот самый момент, когда Мадалена на ослике показалась под зелеными кронами эвкалиптов, кобыла вдруг встала на дыбы, закусила удила и прыгнула прямо на девушку, подняв копытами целое облако красной пыли.

Вскрикнув от ужаса. Жиль выпустил из рук подзорную трубу, бросился к лестнице и вмиг очутился на улице. Купидон как раз вел в конюшню Мерлина — он прогуливал его вокруг полей индиго. Хозяин буквально взлетел на неоседланного жеребца и, отчаянно колотя его каблуками, поскакал по дороге.

Он в мгновение ока домчался до места трагических событий. Мадалена лежала на том самом месте, где, когда Жиль наблюдал с крыши, клубилась красная пыль, а рядом преспокойно щипал травку осел. Жюдит с кобылой исчезла. Лишь были видны в пыли следы копыт.

Спрыгнув с лошади. Жиль подбежал к девушке и обнял ее. Она была бледна, но дышала. Обезумев от страха за Мадалену, Турнемин искал глазе ми кого-нибудь, кто мог бы помочь, увидел негритенка — помощника Понго, он срезал траву под деревьями, и позвал:

— Малыш Жано!

Мальчик подбежал, глаза у него стали круглыми, когда он увидел лежащую на земле девушку с кровью на лбу.

— Что сьючаться? Мадемуазей умийать?

— Нет, не умерла, но может умереть. Беги в больницу! Приведи доктора Финнегана. Знаешь доктора Финнегана?

— Да, господина! Майиш Жано знать доктой!

Очень хойоший доктой…

— Ну так беги скорее! Девушка сильно больна.

Мальчик пулей полетел к больнице, а безутешный Жиль все старался привести Мадалену в чувство. Оставив ее на минуту, он намочил носовой платок в оросительной канаве соседнего хлопкового поля, вытер кровь со лба, прижал платок к ране и, не в силах больше сдерживаться, стал отогревать поцелуями белые холодные губы — им владели печаль и ярость. Он собственными глазами видел, как Жюдит направила кобылу на девушку. Она хотела убить ее… а может, убила. И он поклялся, что, если Мадалена умрет, Жюдит ждет та же участь. Он задушит ее собственными руками, гнусную убийцу, порешившую уже старую Розенну, но избежавшую заслуженной кары потому, что ее тело умело заставить его забыть о многом.

Стоя на одном колене. Жиль держал девушку в объятиях и старался согреть ей то руки, то лицо. Так и застал его Финнеган и посмотрел на Друга без особой приязни.

— Странный способ заботиться о раненом, — зло буркнул он. — Ты что, не мог положить ее на свою лошадь и привезти в больницу, вместо того, чтобы оставлять валяться в пыли, посылая за мной мальчика?

— Мне и в голову не пришло. Я был сам не свой… Умоляю, скажи, что она будет жить.

— Что произошло?

— Это Жюдит!

— Жюдит?

— Да… Я как раз был на чердаке и смотрел в окошко, так что сам все видел. Мадалена на ослике возвращалась из церкви, а Жюдит бросила на нее Вивиану. Сбила ее на землю и исчезла…

Встав возле девушки на колени, Финнеган с большой нежностью ощупал рану, мало-помалу перестававшую кровоточить, посчитал пульс и вытащил из кармана пузырек с нашатырем.

— Зачем ей это? — спросил он.

— Зачем? Но она же ее ненавидит… потому Что знает, что я ее люблю, вот и хотела избавиться от Мадалены, как уже избавилась от моей кормилицы. Она сумасшедшая! Убийца и…

— Замолчи!

Жиль в изумлении замолк, потом спросил:

— Что ты сказал?

— Я сказал, чтобы ты замолчал. Много я слышал глупостей в своей жизни, но такой — еще ни разу! Жюдит убийца? Да кто в это поверит?..

— Говорю же, я сам видел! Видел, как она бросила кобылу на Мадалену, она хотела ее убить.

— Странный способ убийства! Скорее всего, кобыла чего-то испугалась, змеи, например. Ты из своего окошка ее не мог разглядеть. И никого она не убила. Видишь, Мадалена приходит в себя. Надо отнести ее в дом. Я уже попросил, чтобы доставили сюда носилки…

— Это Бог вмешался, потому и не убила. Кстати, видишь, она же сразу скрылась. Она не могла знать, злодейка, что я вижу все из окна…

Финнеган вдруг вскочил на ноги, схватил Жиля за грудки и подтянул совсем близко к своему побагровевшему лицу.

— Значит, видел, говоришь? Видел, как кобыла Жюдит взбесилась… Именно это, вероятно, произошло, по той или иной причине! Но тебя устраивает мысль, что твоя жена хотела убить Мадалену, так можно целовать девушку сколько угодно, хотя поцелуями в чувство не приведешь. А Жюдит, значит, ускакала? И тебе даже не пришло в голову, что твоя супруга, возможно, лежит с разбитой головой под какой-нибудь пальмой, о которую ударила ее взбесившаяся лошадь? Или, может, это тоже тебя устраивает?

— Да как ты смеешь?

— Смею. Ты еще не то услышишь.

— Не надо, Лайам… вам его не убедить.

Голос, ответивший Финнегану, принадлежал самой Жюдит. Молодая женщина, слегка прихрамывая, только что появилась под эвкалиптами. Она вся была в пыли, а сквозь разорванный рукав амазонки сочилась кровь. Казалось, у нее подкашивались ноги, Финнеган, забыв о Жиле, бросился поддержать ее.

— Жюдит! Вы ранены… Где ваша кобыла?

Женщина указала здоровой рукой на туннель из зелени, а из глаз ее хлынули слезы, оставляя на запыленных щеках красные полосы.

— Там, чуть дальше… Со сломанным хребтом.

Она бросилась с утеса. Вивиана обезумела, я спаслась лишь потому, что вылетела из седла. Бедняжка! Я… я так ее любила, знаете?

— Как это произошло? — спросил Жиль, все же довольно подозрительно.

Черные глаза Жюдит облили его невыразимым презрением.

— Здесь не было змеи. А потому разве не вам лучше всех известно, что тут произошло? Я хотела, как вы сами сказали, убить эту курицу! Идите же к ней. Вон она закудахтала. Вас требует…

А обо мне можете больше не беспокоиться: я уступаю ей место. Предавайтесь радостям сельской любви.

— Жюдит! — сказал Финнеган. — Я должен вас перевязать… Давайте я отнесу вас в вашу комнату. Надо осмотреть вашу руку, а вы едва стоите.

— Я сама дойду, дорогой доктор, если только вы меня поддержите. Надеюсь, вас не посетила мысль уложить меня на носилки рядом с этой девкой?