Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 75 из 94

— Жив Ферроне или мертв, но мы должны его найти не позже, чем через неделю. Как думаешь, это возможно?

Карие глаза Седины взглянули на молодого хозяина с грустью и жалостью.

— Все возможно, ты избежишь любой ловушки недоброжелателей, если боги на твоей стороне. А теперь я пойду. Спрошу их об этом.

— А если нет?

— Тогда проси о помощи своего Господа и положись на оружие. Но не надо отчаиваться. Мы все будем с тобой: нет на плантации ни одного чернокожего, который не был бы тебе благодарен за то, что ты увидел в нем человека и дал возможность по-человечески жить.

Снова раздался рокот тамтамов.

— Меня зовут, — сказала Седина. — Ступай с миром и спокойно спи. Я сама расскажу всем о том, что произошло на плантации. Мы прочешем весь Большой Холм — рытвину за рытвиной, листок за листком, овраг за оврагом, и, если так будет угодно богам, старый хозяин вернется в могилу до того, как сюда явятся твои погубители.

Изобразив рукой нечто, удивительно напоминавшее благословение, жрица в красном, как кровь приносимых в жертву, платье величаво удалилась, сопровождаемая девочками, — те послушно дожидались, сидя на траве, пока она закончит беседу.

Трое мужчин с уважением и надеждой провожали взглядом величественный силуэт — Седина постепенно скрывалась за деревьями, поднимаясь по наклонной тропинке, и вместе с тропинкой словно уходила в небо и терялась в ночи.

А наутро лесоруб Гийотен нашел на этой дорожке изувеченное тело жрицы. Прекрасный головной убор из перьев исчез, платье было изодрано, девочки же бесследно пропали.

ПРИВИДЕНИЕ СРЕДИ БЕЛА ДНЯ

Ярко светило солнце, цвели цветы, нежно ворковали горлицы, порхали колибри, вспыхивая разноцветными точками на густой зелени трав и деревьев, но смерть Седины придавила свинцовой тяжестью обитателей «Верхних Саванн».

Жиль был сражен: жрица унесла с собой его, возможно единственную, надежду расстроить дьявольские козни врагов, стремившихся лишить Турнемина прекрасного имения, — оно досталось ему волею судеб и долгое время казалось небесным даром. Но теперь Жиль уже стал подумывать, не являются ли так любимые им розовые стены особняка заманчивой, но смертельной ловушкой: он начинал бояться за свою душу и веру.

Жиль не стал рассказывать женщинам об угрозах брата Игнатия: они такие хрупкие и так мало приспособлены к странностям этого края, пусть лучше считают смерть Седины несчастным Случаем. Однако, когда Моисей и Шарло — сам Турнемин и Понго шли за ними — принесли на носилках бескровный труп, накрытый толстым одеялом, возле домов для слуг их уже дожидалось человек пятьдесят рабов под началом одного из «старших», негра Фула Франсуа Бонго.

Новость облетела поместье со скоростью пушечного ядра. Жилю это не понравилось, но он не показал виду. Эти люди были трогательны в своем горе и гневе, направленном, естественно, не против Жиля, а против загадочного убийцы или убийц той, которую многие чернокожие на острове почитали как святую. Франсуа Бонго выразил словами чувства своих товарищей.

— Наша находить убийца! Уничтожать без пощада! Твоя нас не мешать! — добавил он, обращаясь к Турнемину, и в голосе его послышалась угроза.

— Я не стану вам мешать, клянусь! Я тоже любил Селину. Она спасла мне жизнь, и я не меньше вашего хочу, чтобы ее убийца понес достойную кару. И чем скорее, тем лучше. Но сначала давайте воздадим ей почести, которых она заслуживает. Бонго, иди в селение у Красного Холма и скажи всем, что завтра работа отменяется — каждый, кто хочет, должен иметь возможность проводить Селину в последний путь, — а сегодня ночью попрощайтесь с ней, как велят ваши обычаи. Моисей даст нужные распоряжения. Можете немедленно начать приготовления.

Жилю ответил дружный согласный гул голосов, потом чернокожие образовали траурный кортеж и последовали за носилками во двор между особняком и кухней, где Селине предстояло провести ночь на импровизированном катафалке из ветвей, листьев и цветов.

Могилу Жиль приказал вырыть на маленькой лужайке, где стояла усыпальница Ферроне: ему казалось, что место верной Селины возле ее старых хозяев. Четверо мужчин с лопатами и кирками немедленно отправились выполнять распоряжение, но только они ушли, как в кабинет Турнемина постучалась Дезире: Жиль заперся у себя, чтобы попытаться нащупать связь между обрушившимися на него и на плантацию потрясениями. Бывшая прислуга Симона Легро попросила хозяина, чтобы тот разрешил охранять могилу великой жрицы в течение нескольких ночей — никто не должен завладеть ее телом.

Жиль лишь устало пожал плечами: история с извлеченными из гробов и разгуливающими как ни в чем не бывало покойниками окончательно измучила его.

— Селину убили жутким ударом мачете, — сказал он. — Голова чуть не полностью отделена от тела, кровь вытекла почти вся. Ее невозможно вернуть к жизни никакими чарами, в этом смысле она в безопасности, как если

бы уже начала разлагаться. Даже еще вернее!

— Тут ты прав, — ответила Дезире, — но это не все. Те, кто убили Седину, наверняка не дадут ей почить с миром. Они выкрадут из могилы ее тело, разрежут на кусочки и приготовят из них страшное приворотное зелье — зелье, против которого не устоять, ведь Седина была могущественна. Нельзя допустить, чтобы величие жрицы послужило грязным делишкам черной магии.

Слушая Дезире, Жиль думал про себя, как все же много общего между их весьма далекими друг от друга религиями. Дезире боится, что тело Седины разрежут на куски… а разве христиане не кромсают точно так же своих святых, чтобы превратить их останки в реликвии? Но тут Жиль встряхнулся и попенял себе за то, что поддался царящей на острове полуязыческой атмосфере.

— Пусть будет, как ты просишь, — сказал он. — Охраняйте могилу Седины. Я и сам приму участие в бдении, но при одном условии: тот, кто будет стоять на страже, должен спрятаться, и никто, кроме тебя, пусть ни о чем не узнает. Только так я согласен. Не спрашивай почему и держи язык за зубами.

Негритянка поклонилась.

— Никто ничего от меня не услышит, хозяин!

Я, кажется, понимаю, зачем это тебе и почему ты хочешь сам принять участие в охране: надеешься, что убийцы Седины попадутся в ловушку.

— Вот именно…

И в самом деле, именно такая мысль пришла ему в голову, она вернула ему отвагу и веру в будущее. Если удастся схватить палача Селины, можно выйти через него на Легро и его дьяволицу Олимпию — Жиль был уверен, что все удары, обрушившиеся на «Верхние Саванны», исходят от этого негодяя. Тем хуже для того или для той, что попадет ему в руки. Он без малейших угрызений совести поручит убийцу заботам Понго — уж тот сумеет вытянуть из него признания.

Появилась надежда открыто схватиться с противником, и Жиль сразу же снова почувствовал вкус борьбы: он будет защищаться до конца, и, если придется превратить «Верхние Саванны» в поле боя, он будет биться до последней капли крови, но никому — будь то священник или сам дьявол — не позволит выгнать себя из собственного поместья. Ни за что! Понемногу сам собой сложился план боевых действий.

Прежде всего, надо ненадежней укрыть женщин, потом все же попробовать заручиться поддержкой официальных властей. Пока готовились похороны Седины, Турнемин успел написать письмо Жеральду де Ла Валле с просьбой принять у себя на несколько дней не только Жюдит с горничной, но и мать и дочь Готье. В том, что Ла Валле и его жена согласятся. Жиль не сомневался ни минуты — они были самыми гостеприимными хозяевами в мире, а их дом в поместье «Три реки» вместил бы без труда и четыре семьи. Супруги жили там вдвоем: один из их сыновей путешествовал по Европе, а другой поступил в Пажеский корпус, предпочтя бурную светскую карьеру в Версале, обычную для господ пажей.

Письмо было немедленно запечатано и отправлено в «Три реки» с конюхом Купидоном, а сам Жиль тоже пошел на конюшню, оседлал Мерлина и поскакал в Кап-Франсе.

В порту еще гремел прощальный орудийный салют — огромный восьмидесятипушечный корабль под всеми парусами летел к темно-синей линии горизонта, весело хлопая яркими вымпелами. Господин де Ла Люзерн спешил занять пост министра военно-морского флота. А в городе о нем уже забыли, порт зажил своей обычной шумной жизнью, засновали туда-сюда тачки, перевозя грузы со стоящих у причала кораблей к магазинам, где тотчас же вывешивались листки с перечнем завезенных товаров и ценами.