Кречет. Книга IV

— То есть, если я согласна, то все: и вы, и мама, и Пьер — тоже возражать не будете?

— Вот именно… но при одном условии — если вы сами желаете этого замужества. Я хочу, чтобы вы поняли, Мадалена: вы свободны, абсолютно свободны в выборе и можете распоряжаться своей жизнью по своему усмотрению. Вы не обязаны следовать за моей семьей. А теперь отвечайте. Хотите вы выйти замуж за Неда Биллинга?

Всем сердцем, всеми силами души Турнемин желал, чтобы прелестное дитя покачало белокурой головкой и чтобы девушка еще раз повторила, что она и так вполне счастлива и не желает менять привычного образа жизни на судьбу миссис Нед Биллинг. Но Мадалена лишь отвела взгляд и принялась вышивать на белом шелке ветку яблони.

— Благодарю, что вы так заботитесь о моем счастье, господин шевалье, но, как вы сами понимаете, я не могу дать ответ немедленно. Мне нужно подумать.

— Долго? — тут же спросил Жиль, представив с ужасом, какой невыносимой чередой потянутся полные неопределенности дни.

— Не знаю. Супружество влечет за собой большие перемены в жизни, но, кажется, миссис Хантер полюбила меня. Она наверняка поможет. И потом, мне надо повидаться с Недом. До сих пор я никогда не смотрела на него как на будущего мужа…

Теперь она говорила и говорила, и Жиль не знал, как остановить поток слов, рисующих планы новой жизни, от которых у него разрывалось сердце. В конце концов он решил спастись бегством. Открывая дверь, он лишь произнес:

— Вам предстоит взвесить все «за» и «против», Мадалена. Но… не заставляйте бедного парня ждать слишком долго. Не будьте жестокой. Подумайте: он любит вас… — добавил Турнемин, имея в виду, разумеется, себя.

Но решимости Жиля не хватило, чтобы переступить порог, покинуть нежное создание, и он не удалился, а прошелся по комнатке, разглядывая содержимое больших полок, корзины со свежевыстиранным бельем, очаг с утюгами… Здесь, и только здесь, он сможет разрешить сомнение, которое тяжелым камнем лежало у него на сердце и вместе с невозможной любовью составляло муку его жизни. Достав из кармана крошечный обрывок кружева, найденный в парке, он вернулся к Мадалене, не сводившей с него глаз.

— Через ваши руки проходит все белье в доме, не так ли? — спросил он спокойным тоном, вновь установившим между ними дистанцию.

— Все личное белье, господин Жиль, — ответила она, покраснев, поскольку речь шла и о его, Турнемина, белье, и о вещах его жены.

— В таком случае, не вспомните ли вы, откуда этот кусочек кружева? — задал он второй вопрос, вложив ей в руку невесомое вещественное доказательство, на которое, впрочем, она едва взглянула.

— Да, конечно, помню! — воскликнула она. — Он от одной из нижних юбок хозяйки. Мне было страшно неприятно, когда я обнаружила после стирки, что кусочек кружева оторвался. Он, правда, небольшой, но и не такой маленький, чтобы можно было незаметно зачинить это место. Теперь я смогу пришить его. Посмотрите сами.

Она подошла к шкафу, достала пышную батистовую юбку с тремя рядами кружева и показала Жилю вырванный клок на нижней оборке.

— Глядите, — добавила она, приложив обрывок к волану, — подходит, видите?

— В самом деле, подходит.

— А могу я спросить, где вы нашли его? Ваша супруга всегда очень требовательна к белью, и, боюсь, она или Фаншон заметят починку.

— Я нашел его в парке, должно быть, Жюдит зацепилась за куст, — ответил он рассеянно, потому что рассудок его был занят ужасным открытием, которое он только что сделал благодаря кусочку оборки, однако замечание Мадалены вывело его из задумчивости.

— В парке? Никогда не видела, чтобы госпожа Турнемин прогуливалась в парке, во всяком случае, пешком — на лошади она действительно часто выезжает или в коляске…

— Значит, один раз все-таки прошлась пешком. Не Святой же Дух прицепил к кусту обрывок кружева.

— А где именно вы его нашли?

— Неужели это столь важно? Забудьте об этом, Мадалена… Думайте лучше, как побыстрее дать ответ тем, кто его ожидает.

Жиль вышел, не оглядываясь, спустился в конюшню и нашел там Понго — тот никогда далеко не отходил от лошадей.

— Оседлай мне Мерлина, а для себя — мою лошадь, — приказал Жиль. — Надоело мне топтаться на одном месте. Давай поскачем немного по лугам. Да! Когда вернемся, перенесешь свои вещи в дом. Около моей спальни есть небольшая комната, тебе там будет хорошо…

— Но госпожа сказала…

Он подошел к индейцу чуть не вплотную.

— Помни хорошенько, Понго! Я не желаю больше слушать, что нравится, а что не нравится моей жене. Я здесь хозяин, и она первая обязана мне подчиняться. А я не вижу надобности изменять своим привычкам, чтобы угождать ей.

Понго скептически улыбнулся, обнажив большие заячьи зубы.

— Странные слова для молодой влюбленный муж… — сказал он.

— Влюбленный? Я действительно любил Жюдит, но теперь, думаю, от этой любви не осталось ничего. Или остается поверить поэту, что любовь и ненависть суть одно и то же! Иди за Мерлином.

Понго повиновался с удовольствием. А спустя несколько минут они уже оба скакали галопом через парк к парому, который перевезет их на другой берег Гарлема.

А в бельевой под крышей Мадалена заливалась горючими слезами.

Вдоволь наскакавшись по Бронксу и вдоль берега Ист-Ривер, Жиль скинул пропыленную одежду, нарядился в более элегантный костюм и, снова сев на лошадь, направил ее в город с твердым намерением утопить в роме все тревоги — женщины, похоже, ополчились на него. Только что он испытывал непреодолимое желание стремя к стремени скакать по американским прериям рядом с верным Понго, а теперь с наступлением вечера с такой же настойчивостью искал чисто мужской компании. К черту всех женщин с их причудами, жеманством, кознями и переменчивостью, хотя бы на час…

Где найти мужскую компанию, он знал от Тима. У него был даже выбор: «Кофейный дом» Освего Маркета или «Таверна Француза» на углу набережной и Брод-стрит, ставшая за короткое время любимым местом отдыха нью-йоркской знати. Был, правда, еще «Кеннедиз», но там танцевали, а потому женщин собиралось не меньше, чем мужчин.

Руководствуясь сразу несколькими соображениями, Турнемин выбрал «Таверну». Во-первых, между вылазками к индейцам туда непременно наведывался Тим Токер, чтобы съесть парочку печеных омаров и опорожнить кувшин-другой «Старой Мартиники», лучшего, по его мнению, рома во всем Нью-Йорке. Во-вторых, «Таверна» стала своеобразной морской биржей, и туда стекались все новости, и, наконец, если уж решаешься набраться, что с порядочным человеком случается нечасто, то лучше делать это красиво, в приличной компании, а не просто напиться, как свинья, в портовом кабаке или в пропахшей зловонием соседнего кожевенного заводика забегаловке среди охотников.

Не так давно «Таверна Француза» вошла в историю: в 1788 году, сразу после отбытия экспедиционного корпуса Рошамбо и флота адмирала Грасса, Джордж Вашингтон и де Витт Клинтон устроили тут банкет по случаю победы, празднуя одновременно и расставание генерала из Виргинии со своим войском. Долго еще будут тут обсуждать вечерами знаменитое меню того ужина, а еще больше — марки вин, которые подавал Сэмюэль Француз, прозванный Черным Сэмом, негр с Антильских островов французского подданства, о чем свидетельствовало его имя, — весьма колоритная фигура, к которой сам Вашингтон испытывал своего рода уважение .

Еще четверть века назад, приблизительно в 1762-м, Сэм Француз приобрел хорошенький кирпичный домик в джорджианском стиле, выстроенный лет за сорок до того французским гугенотом Юго де Лансеем — специально для таверны, так как у него был настоящий талант во всем, что касалось стола и приятной мужской компании.

Когда Жиль вошел в заведение, там уже собралось полно народу и шум стоял невообразимый. В большом зале первого этажа за широкими столами сидели небольшими группками в большинстве своем хорошо одетые мужчины, пили масляный пунш, высасывали устриц — трое чернокожих слуг безостановочно открывали раковины — или закусывали большими ломтями виргинского окорока. Через широко распахнутые двери кухни в зал залетали запахи из большой печи и жаровень, в которых крутились на вертеле куски говядины, цыплята, индейки и те самые омары с приправами, которыми славилось заведение Черного Сэма.