Степная дорога

Собравшись с силами, больной заговорил снова:

– Купец… аррант… завещал вам один манускрипт…

Соллий так и подскочил на месте, выронив кису. Балдыка усмехнулся, откровенно довольный произведенным эффектом:

– Что, удивил я тебя напоследок?

Соллий вдруг весь напрягся. Шею вытянул – да так и застыл. Почуял нутром: услышит сейчас что-то настолько важное, что и загубленное, пропавшее для работы утро покажется светлым. И даже лекарское бессилие перед смертью, торжествующей здесь победу, – даже оно не в силах омрачить надвигающейся радости.

– Под периной у меня поищи, – сказал Балдыка. Чуть повернув голову, ревниво стал следить, как Соллий торопливо шарит под пышной пуховой периной. – В головах смотри, непутевый, – добавил досадливо.

Соллий наконец нащупал и вытащил сверток, перевязанный широкой шелковой лентой.

– Этот? – выдохнул он, поднося к глазам Балдыки драгоценную находку.

– Да ты разверни… разверни… – попросил Балдыка.

Соллий осторожно снял обертку, отложил в сторону ленту – да так и задохнулся. Перед ним оказались те самые сорок листов книжных миниатюр с недостающим текстом и пояснениями. Прикасаясь к ним с благоговением и опаской, как к сокровищу, и все еще не веря, что не грезит от усталости, пав лицом на рукопись в библиотеке Дома Близнецов, Соллий трясущимися пальцами перебрал листы. На каждом подолгу задерживал взгляд, любуясь тонкой, почти ювелирной работой художника.

Не только точность деталей, сразу проясняющая более половины тех невнятных рассуждений, над расшифровкой которых столько времени бился Соллий, но и своеобразный, довольно острый юмор отличали стиль неведомого мастера. Вот больному желчекаменной болезнью делают сложнейшую операцию, а молоденький помощник лекаря выпучил от удивления и ужаса глаза – кажется, вот-вот бедняга хлопнется без чувств. А вот лекарь рассматривает на просвет мочу больного в банке, а кошка вьется у него под ногами, явно изнывая от любопытства…

– Нравится? – спросил Балдыка.

Ученик Богов-Близнецов вдруг обнаружил, что, потрясенный чудесной находкой, совершенно позабыл о том, в каком месте находится. Голос Балдыки вывел его из оцепенения.

– Как к тебе попали эти листы, почтеннейший? – не удержался от вопроса Соллий.

Балдыка усмехнулся и потер бороду.

– Видишь ли, сын мой, я работал секретарем у покойного Гафана.

– У того купца, что завещал рукопись Мотэкеббера нашему Дому? – переспросил Соллий озадаченно. – СЕКРЕТАРЕМ?

Да уж. В такое непросто было поверить. Больно уж не вязался облик Балдыки, схожего со старым, отошедшим от дел цирковым борцом или, к примеру сказать, заслуженным вышибалой в каком-нибудь придорожном трактире, с мирным, требующим тишины, терпения, известной гибкости ума секретарским ремеслом.

Балдыка, конечно, знал об этом не хуже Соллия. И потому хмыкнул.

– Удивлен? Эх ты… Ученик. Многому еще научат тебя твои Боги… Да, я грамотен – можешь себе представить! Из всех людей Гафана – да ляжет звездный свет ему, милостивцу, под ноги! – я один и умел кое-как сложить буквы в слово, да так, что после это слово еще и разобрать можно было… Потому и поручил он мне эту книгу.

– А книга… Как рукопись Мотэкеббера оказалась у Гафана? – спросил Соллий. Заранее – нутром! – чуял: ох, не след любопытствовать об этом. Ну, добыл купец Гафан книгу – и добыл. дело прошлое. Главное ведь не то, каким образом и где завладел купчина сокровищницей человеческого знания. Главное – оказалась она в конце концов именно у тех людей, которым нужнее всего: у лекарей. Служителей Младшего из Братьев. И уж Дом Близнецов сумеет сберечь лечебник для будущего. Перепишет, снабдит комментариями, дополнит. Сделает достоянием многих.

И имя купца Гафана, записанное на полях первой страницы, будет сохранено потомками. С благодарностью сохранено! И потому незачем вдаваться молодому Ученику в совершенно излишние подробности.

И это Балдыке было ведомо. Прожженная бестия, отменный знаток людей – и особливо слабостей человеческих – таким и должен быть "секретарь" такого человека, каким являлся купец Гафан.

– Покойный Гафан книгу эту сменял у одного дурака, – промолвил больной и закашлялся. Долго кашлял, нехорошо, взахлеб, платок к бороде прижимая. А когда отнял – и платок, и борода оказались окрашены кровью.

– На бочонок грошового вина сменял, – добавил Балдыка. Поморщившись, отложил платок, потянул витой шелковый шнур, висящий возле постели.

Вошла все та же служанка. Испуганно глянула на Соллия. Тот почувствовал себя неловко. Каким-то боком все время так выходило, словно он, Соллий, виноват в том, что Балдыке ничем нельзя помочь и спасти его может только чудо. А творить чудеса – не в смертного лекаря власти. К великому огорчению Соллия. Ибо многое он сейчас бы отдал за возможность если не полностью избавить Балдыку от жестокой участи, то, по крайней мере, облегчить его страдания.

Девушка подала умирающему воды и свежее полотенце, а окровавленный платок поскорее спрятала и унесла.

– Ну вот, – как ни в чем не бывало продолжал Балдыка, – стало быть, досталась книга Гафану, покойничку, самым что ни есть гнусным обманом… Он-то, хоть и был не бог весть каким грамотеем, хоть и подписывал свое имя двумя корявыми загогулинами, а оценить драгоценную рукопись сумел. А страницы с рисунками я украл у него давно. Когда забрал свою долю из гафановых денег и своими делами жить начал. Теперь уж недолго осталось… Пусть, думаю, послужат эти листы людям. Прежде-то я от них оторваться не мог. Всякий вечер, как лавку запру, так сундук открываю и разглядываю. Веришь ли, всегда там что-нибудь новенькое отыскивалось. То вдруг птичка, раньше не замеченная, выскочит, а то приметишь, какое потешное лицо у слуги на рисунке – и смеха не удержишь… А теперь вот и я… по примеру Гафана, значит… по его следу…

Соллий встал. Собрал листы, разложенные на постели больного, прижал их к груди и низко поклонился старому торговцу.

– Святы Близнецы, чтимые в Трех мирах, – медленно, торжественно возгласил он, ибо ничего более подходящего случаю, чем братское благословение Учеников, на ум ему не пришло.

– И Отец Их… – прошептал Балдыка. – Живи, молодой Ученик, с доброй памятью обо мне, разбойнике…

Соллий еще раз поклонился ему и поскорее вышел, унося с собой драгоценную находку.

Оказавшись в библиотеке Дома и вложив чудом обретенные листы в те места книги, где их так недоставало, Соллий открыл первую страницу рукописи. Перечитал словно бы новыми глазами давнюю запись на полях: "ДА ПОСЛУЖИТ В НАЗИДАНИЕ ЗДОРОВЫМ И К ИСЦЕЛЕНИЮ СТРАЖДУЩИХ. ДАР ДОМУ БЛИЗНЕЦОВ В МЕЛЬСИНЕ ОТ ГАФАНА-КУПЦА."

Соллий обмакнул в чернила остро отточенную палочку и твердым почерком приписал:

"…И БАЛДЫКИ СОЛЬВЕННА, ТОРГОВЦА ТКАНЯМИ В МЕЛЬСИНЕ. МОЛИТЕСЬ, БРАТИЕ, ЗА ОБОИХ – ДА ЛЯЖЕТ ЗВЕЗДНЫЙ СВЕТ ИМ ПОД НОГИ! ПО ГРЕХАМ И ДОБРОДЕТЕЛЬ; НАМ ЖЕ ЗАВЕЩАНА ЛЮБОВЬ".

Несколько дней спустя брат Гервасий прочитал эту приписку, когда зашел в библиотеку продиктовать Соллию новые комментарии к его труду. А прочитав, вдруг как-то просиял: возможно, и поторопился старый наставник с грустными выводами насчет Соллия. Не исключено, что именно в служении Младшему на многотрудном поприще милосердия Соллий обретет истинное свое призвание.

Все в новой его жизни казалось Салиху дивом. Казалось, не нашлось бы среди окружающих его сейчас вещей, людей и их обычаев такого, что не вызывало бы у него искреннего и глубочайшего изумления. Алаху же невежество чужака попеременно то смешило, то раздражало.

Заметив висящих у входа в юрту Трех Небесных Бесноватых – наиболее чтимых в роду Алахи идолов – Салих остановился, поглядел на них с каким-то непонятным для Алахи умилением и уже потянулся было, чтобы взять их в руки, когда девочка, опомнившись, хлопнула своего раба по спине.

– Стой! Что ты делаешь?

Он обернулся, все еще глупо улыбаясь:

– Разве это не твои куклы, госпожа?

– Это… это духи! Боги! – оскорбленно ответила Алаха. На ее щеках вспыхнул румянец. Какой беды мало не натворил! И то неизвестно, не прогневались ли Трое – норов у них покруче, чем у Алахи и ее брата вместе взятых, а могуществом они превосходят самого великого из хаанов Вечной Степи! Что с того, что на сторонний погляд кажутся они малы и неказисты!