Страница 16 из 16
Сел я, спросонок мало что понимая. Решил поначалу, что упал с коня, ушиб голову – и сон мне приснился.
Но голова у меня не болела, руки-ноги казались целы, так что, похоже, ни с какой лошади я не падал. Зато рядом, на мху, оказалась лютня, точь-в-точь такая, как памятна мне по подземным чертогам.
Коротко говоря, направился я прямиком в Сливицы, торопясь рассказать моему пану о том, какое мне выпало приключение. И вот подхожу к Сливицам и ничего вокруг не узнаю. Где был амбар – там ничего нет, а где испокон веку ничего не было – понастроили каких-то домов. И народ одет как-то странно. То есть, простой люд – он как обычно, рубаха да штаны, а вот кто побогаче…
От всего этого я чуть с ума не сошел. И торопясь поскорее разрешить загадку, принялся колотить в ворота барского дома.
Отворил какой-то незнакомый слуга. Окинул он меня взглядом с головы до ног и спрашивает:
– Что это ты, огородное пугало, стучишь?
А я, надо вам сказать, одет был очень даже неплохо, по самой последней моде – облегающие штаны в клеточку и все такое. И потому заслышав насчет «пугала», я, господа мои, даже не рассердился, а ощутил в животе леденящий ужас. Совладав с собою, однако, я подбоченился и отвечал нахалу:
– Да ты здесь, никак, новенький? Что-то не припомню я тебя. Ступай и доложи пану, что вернулся Гловач!
А он, представьте себе, только глаза на меня таращит:
– Какой такой Гловач? – говорит. – И кто это здесь новенький? Да я здесь двадцать лет состою на службе, а тебя, образина ты эдакая, и в глаза не видывал.
Худо мне тут стало, потому что чувствую: не врет.
– Позови, – прошу, – пана. Пусть он самолично скажет, что знать меня не знает.
Лютню зачем-то ему показываю и объясняю, что я, мол, музыкант хороший.
Слуга ушел, а я остался ждать в тоске и недоумении.
Вскоре проводили меня в барские комнаты. Гляжу я на Сливицкий замок и не узнаю его. Все по-другому стало! Но главное – сам пан. Пан другим стал. И он меня не узнавал, да и я его, признаться, тоже. Вот так и выяснилось, что пробыл я в холме у фей без малого триста лет…
Приобрел я там лютню да десяток веселых песен. А потерял весь мир, в котором вырос и который был моим. Не попал я на войну – она успела начаться, кончиться и забыться. Давно умерла девушка, которая мне нравилась, а от прежнего пана остались только оленьи рога, совершенно не похожий на него портрет и вот эта сабля, которую пан Борживой носит теперь при себе.
Да, если бы не пан Борживой, пропасть бы мне в этом незнакомом времени. Он один не счел меня сумасшедшим и оставил при себе.
А теперь, когда это новое время настигло и его, я отправился вместе с ним на поиски такого места, где уродливый торгашеский мир нас не догонит…
– Это правда, – пробасил Борживой. – Вся моя дворня разбежалась. Две собаки были – тех украли, а лошадей еще раньше увели. – Он в сердцах плюнул и замолчал.
– Но как это удивительно, – произнесла девица Гиацинта. – Вы были у фей, сидели с ними за одним столом…
– Удостоился, – подтвердил Гловач.
– Расскажите, расскажите подробнее, как они выглядели, во что были одеты… Ах, Гловач, миленький, поднатужьтесь – вспомните…
Гловач смутился:
– Ну, как выглядели? Обыкновенно. Феи и феи. Красота неописуемая… В такое, знаете, одеты… нечеловеческое. Такие, знаете, разноцветные… И сеточка золотая… Красиво.
Девица Гиацинта мечтательно затуманилась, пытаясь представить себе разноцветное с золотой сеточкой. Что-то, видать, представляла.
– Да феи-то что, – вступил в разговор пан Борживой. – Вы только представьте себе, как это все вышло! Хо-хо! Сижу я у себя в парадном зале, кормлю собаку, и вдруг является какой-то лютнист в клеточку, разодетый как на ярмарку, и называет себя добрым сподвижником моего предка… Собака – и та изумилась. Нашли мы с ним этого предка в картинной галерее. Я поначалу что подумал? Ну, думаю, этот малый изобрел новый способ попрошайничать. А что? За хороший рассказ охотно накормят. Однако, смотрю, знает мой лютнист такие вещи и про Сливицы, и про предков, какие постороннему человеку знать уж никак не положено. Вот где, по правде сказать, самое удивительное! А феи – что? Фей всякий видел.
– И все-таки триста лет в подземном чертоге у фей – это очень необычно, – возразила девица Гиацинта.
Гловач отвесил ей старинный поклон со множеством всяких финтифлюшек и выкрутасов и ответил так:
– Вы чрезвычайно добры к бедному музыканту, прекрасная дама. Но возьму на себя смелость обратить ваше внимание на то обстоятельство, что настала очередь господину Вольфраму Какаму Канделе поделиться с нами историей своей жизни. Клянусь зубочисткой старого тролля, вот от кого вы услышите много странного!
5. Злоключения судебного исполнителя
Все повернулись к невысокому мужчине лет сорока, одетому в строгое платье из черного сукна очень высокого качества. Возможно, в молодости он и был хорош собой, но с возрастом начал полнеть, лысеть и приобрел «бульдожьи щеки».
Он обвел сидевших у костра насмешливым и немного жалостливым взглядом и заговорил:
– Все это время я слушал вас и задавался одним-единственным вопросом: ну неужели взрослый человек может быть настолько обделен разумом, чтобы в одночасье бросить и дом, и прежнее житье, пусть даже не очень счастливое, но налаженное, и отправиться в путь? Куда вы все идете? Скажите мне на милость, где она, вожделенная цель вашего путешествия? С чего вы взяли, что она вообще существует? Феи, разочарование в любви – это все прекрасно! А каков результат? Вот уже второй день сидим мы на берегу мертвой реки и ждем переправы…
– А почему это вы, господин хороший, называете реку «мертвой»? – перебил его Гловач. – А кубышки, а лягушки, а стрекозы?
– Я, милейший, назвал эту реку мертвой, потому что она мертвая, – отрезал Кандела. – Ни паромщика на ней нет, ни лодочника, ни рыбаков каких-нибудь. И мельницы на ней не поставишь.
– Следовательно, – с ледяной вежливостью произнес философ Штранден, – мертвы суть любые объекты, где визуально не наблюдается ни одного налогоплательщика…
Но господина Канделу не так-то просто было сбить с толку.
– Если угодно, да, – резко ответил он. – Вы отрицаете порядок? Замечательно! В таком случае, не поделитесь ли вы своими соображениями касательно того общественного устройства, которое бы вас удовлетворило? Насколько я понимаю, вы все тут предпочитаете брать деньги в долг без отдачи, выскакивать замуж за первого встречного хлыща, пьянствовать в сомнительном обществе, отлынивая от работы, и прикрывать свою полную несостоятельность высокими философскими идеями. Я в восторге от вашей жизненной позиции, господа! Сколько благородства! Только у кого вы станете занимать деньги и кто захочет вас кормить ради красивой болтовни? Вы называете себя мечтателями, а я вам скажу, кто вы на самом деле. Вы – паразиты. На ком вы будете паразитировать теперь, когда отринули общество добропорядочных граждан?
Пан Борживой краснел все сильнее и наконец заревел:
– Я его убью!
Господин Кандела слегка отстранился и неприятно прищурился:
– Что, милейший, правда глаза колет?
– Правда?! Правда?! – задыхался Борживой.
– Пусть лучше расскажет, как он очутился среди нас, – вмешалась Гиацинта.
– В самом деле, – поддержал ее философ. – Вы, кажется, выступали тут за порядок? Вот и подчиняйтесь порядку. Ваш жребий пятый. Рассказывайте.
– Ну что ж, раз вы так настаиваете, расскажу и я печальную историю, вследствие которой я имею сомнительное удовольствие находиться в вашем обществе. Но уж попрошу тех господ, которым эта история известна, не перебивать меня замечаниями. У вас, как говорится, своя правда, у меня – своя.
В муниципалитете города Кейзенбруннера я уже восемь лет занимаю ответственный пост судебного исполнителя. Добавлю также, что должность эта выборная и добрые жители нашего города уже второй раз отдали за меня свои голоса. Может быть, для кого-то это ничего не значит, но я этим горжусь. Да, горжусь.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.