Страница 4 из 7
В чистенькой каюте американца он пил сладкий кофе с кексом и даже рискнул выпить рюмку ликера. После этой рюмки он сразу загрустил. Ему вспомнилась его жалкая берлога на Молдаванке, где сидит вечно голодная Рахиль с девятью ребятишками. Вспомнилось, что поблизости от берлоги есть полицейский участок, а в нем господин пристав и что господину приставу нужно каждый месяц нести десять рублей, чтобы господин пристав был благосклонен к Лейзеру. И что нужно еще нести пять рублей господину околоточному и три рубля господину городовому. И от этих мыслей Цвибелю стало так тяжко, что он, забывшись, начал, ломая слова, рассказывать механику о своих горестях. Американец слушал вежливо, но, видимо, скучал.
Лейзер заметил это, сконфузился, заторопился и встал, чтобы проститься.
Но дверь каюты распахнулась, и на пороге появился тот же кочегар.
– Простите, сэр… Немедленно спуститесь вниз.
– Зачем? – с явным неудовольствием спросил О'Хидди.
– Там неприятность. Один из мальчиков завяз в трубе и не может выбраться.
– Что?.. Damn! [Черт!] – выругался механик и выскочил из каюты.
В кочегарке он застал машинистов, кочегаров и быковских мальчишек. Все они тесным кружком столпились у отверстия трубы.
– В чем дело? – сердито спросил О'Хидди. – Почему толкучка? Как это случилось?
– Мальчик был уже глубоко в трубе, – степенно объяснил старший машинист, – и вдруг начал кричать. Мы сбежались, но не понимаем, что он кричал. Теперь он плачет. Очевидно, завяз и не может продвинуться.
– Ой, что такое? – вскричал Лейзер, сползший вниз вслед за О'Хидди. Мальчики, скажите мне, что это такое?
– Митьку в трубе затерло.
– Залез, а вылезть не может.
– Ревет.
– Вытаскивать треба, – загалдели котлоскребы на разные голоса.
Лейзер ткнулся головой в трубу и, услыхав тихое всхлипывание, взволнованно спросил:
– «Крыса»!.. И что же это такое значит? Что с тобой Делалось, чтоб тебе отсохли печенки, когда ты так срамишь мене и хозяина?
Тонкий, прерываемый плачем голос «Крысы» глухо отозвался из трубы:
– Сам понять не можу, Лейзер Абрамович… Я, ей же богу, не виноватый. Лез по ей, как повсегда, а тут рука подвернулась под пузо… никак выдрать не можу… Больно! – И Митька опять заплакал.
Лейзер всплеснул руками.
– Она подвернулась!.. Вы видали такие штуки? И как она могла подвернуться, когда ты таки получаешь гроши, чтоб она не подвертывалась. Вылезай, чтоб тебе не кушалось, цудрейтер! [Сумасшедший! (еврейск.)] В трубе зашуршало и застонало.
– Ой, не можу… Ой, кость поломается, – донесся оттуда голос.
Лейзер задергался.
– Ты хочешь меня погубить, паршивец? – закричал он в трубу. – Так ты лучше вылезай, а то я скажу Прову Кириаковичу, он тебе уши оборвет.
– Не можу!
– А?.. Он не может… Вы такое слыхали? Петька! Лазай в трубу, цапай его за ноги, а мы будем тебя вместе с ним вытягивать. Полезай, паскудник! Ой, горе мне с такими детьми!
Петька полез в трубу.
– Держи его за ноги! Крепче! Не пускай! – командовал Лейзер. – Ухватил? Ну, мальчики, тащите Петьку, за ноги. Чтоб вы мне его так вытащили, как я жив.
Мальчишки с хохотом ухватились за торчащие из трубы Петькины босые грязные пятки и потащили. И вдруг из трубы вылетел раздирающий, мучительный вопль Митьки:
– Ой, мальчики, голубчики… оставьте… больно мне… рука… Ой-ой-ой!..
Котлоскребы растерянно выпустили торчащие из трубы Петькины ноги и не по-детски угрюмо переглянулись. Лейзер побледнел.
– Вы не беспокойтесь, мистер механик, – быстро заговорил он, – это ничего… Это совсем пустяки… Я сейчас привезу господина Быкова, он его вытащит в одну минуточку.
Он метнулся к трапу и побежал по нему с быстротой, которая сделала бы честь самому О'Хидди.
Оставшиеся молча стояли у рыдающей трубы.
– Нужно залить смазочным маслом, – предложил машинист, – она станет скользкой, и тогда мальчугана можно будет выволочь.
О'Хидди склонился над отверстием трубы. Он был огорчен, узнав, что в трубе застрял тот самый белозубый чертенок, который сразу привлек его внимание на улице. У механика засосало под ложечкой, и, чувствуя острое желание чем-нибудь помочь и досадуя на свое бессилие, он ласковым голосом позвал:
– Хелло, бэби! Здрастэй, как живьош?
Мальчики хихикнули. Из трубы вместе с плачем долетел грустный ответ:
– Плохо!.. Рука болит, чисто сломанная.
Ничего не поняв, О'Хидди еще больше огорчился и взволновался, угрюмо зашагал взад-вперед по тесному пространству кочегарки.
7
Перекладины трапа задрожали и загудели под самим Провом Кириаковичем.
Не взглянув на взволнованного О'Хидди, Быков сразу рыкнул на мальчишек, которые, притихнув, сбились у трубы.
– Это что? Баклуши бить будете? А работать кому? Лезай в трубы, собачьи выскребки, а то всех в шею потурю.
– «Крыса» завяз, Пров Кириакович, – жалобно пропищал Петька.
Рука Прова Кириаковича ощутительно рванула Петькино ухо.
– Ты еще балачки разводить, сопля? Тебя спрашивают?.. Завяз!.. Я ему покажу завязать… Марш в трубы! Вы мне гроши заплатите, коли в срок работу не кончу? У, сукины сыны!
Мальчишки сыпнули врозь и исчезли в трубах.
Пров Кириакович тяжелым шагом подошел к злосчастной трубе.
– Митька! – угрожающе позвал он. – Ты что ж, стервец? Пакостить вздумал? Вылезай сей минут!
– Пров Кириакович, миленький, родимый, не сердитеся. Я б сам рад, да не можу, истинный хрест. Совсем руку свернул, – услыхал он в ответ слабый, приглушенный металлом голос.
Быков налился кровью.
– Ты мне комедь не ломай, окаянный черт! Вылазь, говорю, не то всю морду размолочу!
В трубе заплакало.
– Лучше убейте, не можу больше мучиться. Ой, больно!
Пров Кириакович почесал в затылке.
– Ишь ты!.. И впрямь застрял, пащенок… Треба веревкой за ноги взять и вытягивать.
Лейзер осторожно приблизился сзади к Быкову.
– Такое несчастье, такое несчастье… Мы уже пробовали – не вытаскивается… Господин машинист говорит – нужно залить смазочным маслом, тогда таки будет скользко…
– Брысь, жидюга! – отрезал Быков. – Без тебя знаю. Скажи гличанам, чтоб несли масло.
Широкоплечий канадец-кочегар с ножовым шрамом через всю щеку принес ведро с густым маслом. Пров Кириакович сбросил люстриновый пиджак и с размаху выплеснул масло глубоко в трубу.
– Швабру! – крикнул он испуганному Лейзеру и, выхватив швабру из рук кочегара, стал пропихивать в трубу.
– Еще ведро!
Второе ведро выплеснуло в трубу скользкую зеленовато-черную жижу.
– Петька! Лезай, сволота, с канатом. Вяжи его за ноги!
Петька полез в трубу. По его грязным щекам катились капли пота и слез. Ему было страшно и жаль «Крысу». Вскоре он выбрался обратно, весь черный и липкий от масла.
– Завязал, – прохрипел он, отплевываясь.
Пров Кириакович навертел конец веревки на руку и, перебросив через плечо, потянул. Труба взвыла отчаянным воплем.
– Цыть! – взбесился Быков. – Барин нашелся. Терпи, чичас вытяну!
Он вторично налег на веревку, и кочегарку пронизало нестерпимым криком. Прежде чем Пров Кириакович успел потянуть в третий раз, О'Хидди схватил его за плечи и отшвырнул в угол кочегарки на груду шлака.
– Скажите ему, что я не позволяю мучить мальчугана! – крикнул он Лейзеру.
Быков поднялся, сине-пунцовый от ярости.
– Ты!.. Передай этому нехристю – ежели так, пущай сам копается. А не хочет – придется трубу выламывать.
Лейзер, оцепенев, перевел.
О'Хидди тряхнул головой.
– Хорошо! Я пойду доложу капитану.
Он взбежал по трапу и исчез в люке. Пров Кириакович хотел потянуть еще раз, но канадец со шрамом угрожающе поднял стиснутый кулак, и Быков остался недвижим.
В люке снова появилась голова О'Хидди.
– Мистер Цвибель, поднимайтесь и попросите с собой мистера Бикофа. Капитан желает говорить с вами.