Страница 12 из 16
– Разумеется. Это поддерживает оргиастичность, – сказала Верховная. Подошла, взяла ее за потную руку, сама отвела на ложе и помогла улечься. – Какой тебе?
– Вон тот, в виде члена, – сказала Пиф.
Верховная подала ей кубок, звонко щелкнула младшую жрицу по лбу, будто ребенка, и еще раз повторила:
– Премиальные выпишу, не обижу. Гляди, не подведи, подруга.
И вышла.
Наступила неловкая пауза. Пиф развалилась на ложе и присосалась к вину. От духоты она почти сразу разомлела. Захотелось спать. Верховный сидел у стены и не шевелился. И молчал.
Ну не мог он сегодня. Ни с этой бабой, ни с какой иной.
Встал, походил по ротонде. Не обращая на него внимания, младшая жрица со вкусом пьянствовала. И персиками, сучка, чавкала. А музыка продолжала безумствовать из подмигивающего музыкального центра, свечи потрескивали вкрадчиво, благовония наполняли комнату, сгущая воздух.
Подумав, Верховный подошел к стене и снял телефонную трубку.
– Беренгарий? – сказал он.
Пиф не слушала. Ну его совсем, этого Верховного. А винцо прили-ичное… Даже очень.
– …Нет? А кто сегодня дежурит? Ладно, зови… Нет, скажи, чтобы поднялся на третий этаж… Сам знаю, что Покои Тайных Мистерий… Не найдет, так проводишь… Слушай, ты, умник!.. Поговори мне!.. На каменоломни продам…
И с треском шмякнул трубку.
Из этого разговора Пиф не поняла ровным счетом ничего. Да и понимать ей ничего не хотелось. А Верховный снова затих, и она о нем опять забыла.
Потом дверь Покоев отворилась. В комнату хлынула нежданная струя свежего воздуха. Кто-то неловко затоптался на пороге. Потом, охнув, стал разуваться. Звякнула пряжка брючного ремня. Чав-чав-чав – подошел по винограду к ложу. Присел рядом. Голый, теплый, потный.
– Привет, – произнес он неприятно знакомым голосом.
Пиф повернулась на ложе. Прищурилась (без очков плохо видела, а очки положила на столик рядом с бокалами, чтобы не мешали).
– Иди сюда, – сказала она. И протянула наугад руку, сразу коснувшись чужого покрытого мурашками бока с выпирающими ребрами.
Этот, с ребрами, осторожненько улегся рядом. Ему было неловко. Пиф поняла это. Ничего, сейчас они оба напьются, и все будет ловко.
Верховный Жрец подошел к ним поближе, поглядел, нависая из темноты над низким ложем и проговорил, явно цитируя кого-то из древних:
– "Любите друг друга, сволочи".
И бесшумно удалился.
Пиф на секунду нацепила очки, чтобы разглядеть, кого это ей подсунули. Даже привзвизгнула от изумления:
– Ты?..
Бэда покаянно кивнул.
– Слушай, – спросил он младшую жрицу, – что здесь происходит?
– Оргиастическое совокупление здесь происходит, – мрачно сказала Пиф, снимая очки, чтобы только не видеть эту постную морду с белыми ресницами.
– Что?..
– Да ты совсем дурак! – разозлилась Пиф. – Руководству положено совокупляться. Это в Уставе записано… От этого в Оракуле надлежащая атмосфера, понятно?
Бэде ничего не было понятно. Он так и сказал.
– А при чем тут ты и я? Мы с тобой еще пока не руководим этим бесовским кабаком…
– А вот при том. Верховная Верховного терпеть не может. Откуда я знаю, какая ей вожжа попала? Позвонила мне, вызвала с дежурства… Ну да, все равно безбрачные с меня сняли… По твоей милости…
– Я помочь хотел… – начал Бэда.
– Да молчи ты! Помочь… Я и должна быть такой сумасшедшей, как ты не понимаешь… Вот менады… Возьми со столика стаканчик в виде бабы танцующей, а то я не вижу…
Бэда приподнялся на локте, нашел пустой стакан, повертел в пальцах.
– Девка пьяная… – сказал он. – Ну и что?
– Вот именно! "Девка пьяная"! Это менада – служительница Диониса. Неистовые менады растерзали Орфея, ясно тебе? Кровь и вино! Вино и кровь! Он с ними трахаться не хотел, вот они его и… в клочья… А голову в реку бросили, голова еще долго плыла и пела, пела… "Так плыли – голова и лира…" А ты – "девка пьяная"…
Бэда поставил стаканчик на место. Улегся, заложил руки за голову, тоскливо уставился в высокий, скрывающийся за клубами дыма потолок.
– И что теперь нам с тобой делать? – спросил он.
– Оргиастически совокупляться! – сердито сказала Пиф. Она тоже улеглась, вытянулась и уставилась в потолок. – Давай.
– Я не хочу… – растерянно проговорил он.
– Я больно хочу! – озлилась вконец Пиф. – Оргиастичность в учреждении кто будет поддерживать? Гомер с Еврипидом?
– А Верховный – он почему с тобой не стал? Не захотел?
– Импотент он! – взвизгнула Пиф. – Он ни с кем не хочет! Он только со своим серебристым "Сарданапалом" хочет!
– А… – сказал Бэда.
Они помолчали. В безмолвии пьяная Пиф начала засыпать. Бэда осторожно укрыл ее шелковым покрывалом, и она тотчас же открыла глаза.
– Ты чего? – спросила она шепотом.
– Ничего… Расскажи что-нибудь, если не спишь.
– Про что тебе рассказать?
– Как ты стала жрицей?
– Ну… – Пиф улеглась поудобнее. "Поудобнее" означало, что она прижалась к Бэде всем боком и положила голову ему на руку. – Просто нанялась. Прошла тестирование, медицинское обследование – и стала работать. Жрица – это ведь должность такая… в табеле… У меня даже посвящений нет. Кроме одного, самого низшего. Так оно у всех вольнонаемных в Оракуле есть.
– Понятно, – сказал Бэда.
– А ты? – строго спросила его Пиф.
– Что я… Меня не очень-то спросили, хочу я здесь работать или нет.
– Откупись, – предложила Пиф. – Пятьдесят сиклей не такие большие деньги.
– И что я буду делать, если откуплюсь? Здесь хоть кормят как на убой и за квартиру платить не надо…
– Получишь посвящение, сделаешь карьеру… В Оракуле очень хорошую карьеру сделать можно…
– Мне религия не позволяет, – сказал Бэда.
И обнял ее покрепче.
– Ну и дурак, – сказала Пиф. – А ты ничего, ласковый. Если очки снять и рожи твоей не видеть.
– А как ты видишь без очков?
– Пятна вижу. Белое пятно – лицо, темное – одежда.
Бэда погладил ее по лицу.
– А у тебя бабы были? – спросила Пиф, сомлев.
– Были…
– А какие тебе нравятся?..
– Которые в постели болтают, – сказал он.
Пиф хихикнула.
Завывающая музыка наконец иссякла. Только свечи трещали, но и они догорали. Постепенно становилось все тише и темнее.
– Иди ко мне, – шепотом сказала Пиф.
Он тихонько засмеялся.
– А я, по-твоему, где?
Пиф получила свои премиальные (в полтора раза больше безбрачных), дала подписку о неразглашении и честно постаралась обо всем забыть. Правда, часть премиальных ушла на покупку нового облачения – прежнее было не отстирать от пятен виноградного сока.
– Что самое удивительное, – говорила Пиф своей подруге Гедде, которой немедленно разгласила свое приключение, – так это ощущение, будто я нахожусь в эпицентре грандиозного любовного романа.
Гедда глядела на нее ласково и помалкивала, потягивая коктейль. Они сидели в маленьком кафе на углу проспекта Айбур Шабум и улицы Китинну (Хлопковой). Это было их любимое кафе, еще со школьных времен. Только тогда они заказывали здесь мороженое и сок, а теперь…
– Ты слишком много пьешь, дорогая, – заметила Гедда.
– Да? – Пиф нервно отодвинула от себя пальцем пустой стакан. – Я закажу еще, можно?
– Дело твое, – сказала Гедда.
Пиф заказала еще.
– И как будто ничего не случилось, – продолжала она, плюхаясь обратно в плюшевое кресло с новым стаканом в руке. – Верховная молчит, даже намеков не делает. Верховный – слишком большая шишка, он к нам и не заходит. Беренгарий только рожи корчит, но намекать не решается…
– А этот? – деликатно поинтересовалась Гедда, водя соломинкой по краю сткана.
– Этот? – Пиф вскинула глаза. – Вообще ни слуху ни духу. Может, его сразу после этого повесили, почем мне знать.
– А ты не спрашивала?
– У кого?
– У того же Беренгария, к примеру.
– Да? У Беренгария? Дать ему такой козырь в руки… Пиф интересуется каким-то безродным программистом, которому цена грош в базарный день… Очень надо!