Констанция. Книга пятая

Калиостро, который было развеселился, снова упал духом. Очевидно, рассказ о печальном финале господина де Жансона, слишком явно напоминавшем итальянцу его собственную историю, не принес ему особой радости.

— И что же, этот бедняга до сих пор сидит в тюрьме?

Рето пожал плечами.

— Не знаю. Я уже давно не получал от него никаких известий. Думаю, что у него вряд ли есть шанс выбраться оттуда.

Калиостро помрачнел еще больше и, задумчиво глядя на дно кружки, произнес:

— Не смешно. Рето, прошу тебя, больше не рассказывай мне об этих мерзавках. Я больше не желаю иметь дело с женщинами.

Де Виллет пожал плечами.

— Ну хорошо. В таком случае, могу рассказать тебе про моего хозяина, господина Робеспьера. Тоже, между прочим, весьма занятный человек. Если за то время, которое я живу на этой земле, я научился хоть немного разбираться в людях, то думаю, что, улыбнись господину Робеспьеру фортуна, он далеко пойдет…

Беседа Калиостро с Рето де Виллетом была прервана появлением в номере итальянца его преданного и немногословного слуги. Последние дни он неотлучно дежурил возле дома графини де ла Мотт, наблюдая за тем, что там происходит.

— Граф де ла Мотт вернулся, — сообщил он.

— Как он выглядит? — спросил Калиостро. — Граф де ла Мотт относится к той категории людей, по внешнему виду которых легко определить, как у них идут дела, — пояснил итальянец Рето де Виллету.

— Он весел, — ответил слуга.

— Весел? — переспросил Калиостро. — Значит, нам с тобой, Рето, нужно в ближайшие дни ожидать известий от графини де ла Мотт, если она, конечно, намерена сдержать свое слово.

— А если не намерена?

— Тогда я просто убью ее.

— Может быть, не стоит так сразу? — миролюбиво сказал Рето. — Кстати, у меня есть кое — какие мысли по этому поводу. Не дождаться ли нам возвращения кардинала из его путешествия и рассказать ему о том, что графиня — мошенница?

Калиостро хмуро покачал головой.

— Я уже думал над этим. Пока мы ничего не можем сделать. Но если она не отдаст мне мою долю — клянусь, я убью ее. Она обманула меня, и не один раз, а дважды. Еще никому не удавалось обманывать меня два раза подряд. Во-первых, она обещала довольствоваться комиссионными кардинала и той суммой, которую я выделю ей сам. Кроме этого, мы собирались вместе уехать из Франции. А что в результате? Нет, я этого так не оставлю. Она еще пожалеет о том, что так обошлась со мной. Между прочим, я, кажется, по-настоящему был влюблен в нее. Какой идиот, какой глупец.

Герцогиня д'Айен-Ноайль по-прежнему оставалась первой статс-дамой ее королевского величества Марии-Антуанетты Французской. Однако, это была лишь формальная сторона дела. Фактически, дела по ведению канцелярии королевы перешли в руки графини Констанции де Бодуэн.

И это нельзя боло назвать дворцовым переворотом, потому что Констанция никого не смещала и не свергала. Молодость и энергичность позволяли ей без особого ущерба для себя выполнять широкий круг обязанностей и при этом успевать везде и повсюду. Она вела жизнь не просто придворной дамы, а доверенного лица королевы.

Мария-Антуанетта дала Констанции самостоятельно давать ответы на письма, приходящие на имя королевы, разбираться с жалобами и т. д. Констанция по-прежнему занималась драгоценностями для королевы, а потому ее часто могли видеть в ювелирных мастерских Парижа.

Однажды, в середине лета, разбирая корреспонденцию, поступившую на имя Марии — Антуанетты, Констанция увидела небольшой голубой конверт с двумя хорошо знакомыми ей фамилиями — Люсьена Бассеижа и Марселя Бемера. Констанция заинтересовалась этим посланием.

Ведь она лично бывала у Бемера и Бассенжа каждые две недели, и последняя встреча в их мастерской состоялась не далее, как несколько дней назад. Однако ни Бемер, ни Бассенж не говорили ей, что собираются писать что-либо королеве.

Письмо заинтересовало ее больше остальных, и она отложила его в сторону. Проделав несколько обязательных в таких случаях процедур, Констанция приступила к чтению письма. Оно было написано круглыми буквами, из чего Констанция сделала вывод, что писал, наверное, высокий полный Бемер.

В письме говорилось:

«Мы, нижеподписавшиеся члены парижской гильдии ювелиров, Люсьен Бассенж и Марсель Бемер, выражаем вам нашу глубокую и искреннюю признательность за то что вы изволили отметить своим вниманием лучшее творение, когда-либо сделанное нашими руками. Мы горды тем, что бриллиантовое ожерелье, сделанное нашими руками, теперь принадлежит самой прекрасной и лучшей из королев. Еще раз нижайше благодарим и остаемся с глубоким уважением. Марсель Бемер и Люсьен Бассенж. Писано в Париже двадцатого июня 1785 года от рождества Христова».

Констанция прочитала короткие строчки письма и недоуменно пожала плечами. О каком ожерелье идет речь? В последнее время она не приобретала у Бемера и Бассенжа никаких ожерелий для королевы. Если же упоминается то самое бриллиантовое ожерелье, которое она предлагала королеве еще весной, то над этим стоило задуматься. Неужели вновь всплывают на свет дела двухмесячной давности, которые привлекли внимание Констанции, однако не получили никакого завершения? Или ей только так показалось?

Но могло б случиться и другое — учитывая, что ожерелье было изысканным и очень дорогим, а денег на покупку в казне — мало, королева, действительно, могла поручить кому-то из придворных покупку ожерелья в обход государственной казны. Вероятность этого была очень мала, однако Констанция все же не исключала ее. Это могло произойти еще до того, как Констанция стала пользоваться почти неограниченным доверием Марии-Антуанетты.

Во всяком случае, немного поразмыслив, Констанция решила, что необходимо показать это письмо ее королевскому величеству и прямо спросить о том, давала ли Мария-Антуанетта поручение кому-либо из своих придворных заняться покупкой ожерелья так, чтобы не привлекать внимание к своей собственной персоне. Констанция даже знала, о ком конкретно спрашивать.В последнее время графиня Женевьева де ла Мотт стала крайне редко появляться при дворе. С нее не снимались обязанности статс-дамы, однако она старапась не появляться в Версале, приводя самые разнообразные причины своего отсутствия. И, в то же время, до Констанции доходили слухи, что на приемах в городских салонах графиня де ла Мотт блистает новыми платьями и украшениями. Ее супруг, граф де ла Мотт, который не находился ни на какой государственной службе и поэтому не имел твердого источника доходов, несмотря на все это, жил на широкую ногу, хотя и не раскошествовал. Судя по тем же слухам, граф де ла Мотт расплатился со всеми своими кредиторами. То же самое касалось и графини.Все это, вместе с благодарственным письмом от Бемера и Бассенжа, возбудило в Констанции прежнее подозрение. Но она даже представить себе не могла, что это связано с кардиналом де Роаном и грандиозной аферой, связанной с полутора миллионами ливрами.

Наступило время все выяснить. Констанция, ни секунды не сомневаясь, отправилась с письмом Бемера и Бассенжа к королеве Марии-Антуанетте.

В этот момент ее величество принимала ванну. Но Констанция больше не хотела ждать. Она была в таких отношениях с Марией-Антуанеттой, что могла позволить себе даже такое.

Впрочем, ничего необычного в этом не было — дела государственной важности, требовавшие срочного решения, довольно часто приходилось обсуждать в ванной комнате.

Констанция вошла в ванную и кивком головы отослала за дверь камеристку королевы. Вопрос требовал конфиденциальности.

— Ваше величество-Констанция продемонстрировала королеве конверт. — Это пришло с последней почтой. Я хотела бы поговорить с вами настолько откровенно, насколько это возможно.

Мария-Антуанетта, нежившаяся в теплой воде, даже не шевельнулась.

— Что это? — одними губами проговорила она.

— Вы, разумеется, помните этих двух парижских ювелиров — Марселя Бемера и Люсьена Бессенжа?

— Да.