Констанция. Книга пятая

Сам Калиостро называл себя профессором магии и демонологии. О его спиритических сеансах и чудесах ходили самые невероятные слухи. Попасть на представления, устраиваемые Александром де Калиостро было очень трудно. Как это бывает со всякими модными вещами, граф Калиостро стоил дорого. Желающие поприсутствовать на его сеансах и представлениях должны были заплатить десять тысяч ливров. Это было месячное жалование крупного придворного сановника.

Несмотря на это, отбоя от желающих попасть на спиритические сеансы графа Калиостро в Париже не было. Обычно на таких сеансах присутствовало не больше пяти-семи человек, которым Калиостро и демонстрировал свои феноменальные способности. Говорили, что он может общаться даже с духами ада.

Но никто, кому уже удалось побывать на спиритических сеансах графа Калиостро, не признавался в том, что же именно там происходило.

Говорили также, что Калиостро может превращать в золото даже обыкновенный пепел, что в его силах за несколько мгновений избавить человека от болезней или вернуть ему молодость.

Рассказывали и об удивительном чуде, совершенном им во время одного из сеансов. Тогда граф Калиостро поставил перед собравшимися в одном богатом доме зрителями обыкновенную кадку для цветов, наполненную землей, и бросил в нее зернышко апельсина, разрезанного прямо на глазах у зрителей.

Спустя несколько мгновений, они увидели, как из зарытого в землю зернышка начинает прорастать тонкий стебелек. Он рос все выше и выше, увеличиваясь за минуту на несколько сантиметров. Спустя четверть часа, взорам изумленных участников сеанса предстало великолепное, пышное апельсиновое дерево полутораметровой высоты, на котором мгновенно образовалась завязь, превратившаяся затем в настоящий апельсин. На все это ушло не более получаса. Продемонстрировав это чудо, граф Калиостро сорвал зрелый плод с ветки выращенного им дерева и, разрезав его ножом, предложил каждому попробовать, чтобы убедиться в том, что все это происходило на самом деле.

Ни о чем подобном никто и никогда не слыхивал. Сам же граф Калиостро никогда не отвечал ни на какие вопросы, связанные с секретами своего искусства. Он говорил лишь о том, что все сущее в мире подчиняется законам вселенского разума, и что он — граф Александр де Калиостро — всего лишь покорный слуга этого разума, а уж никак не чародей и алхимик.

Его появление в Париже пришлось как раз на момент увлечения множества французов и, в том числе, придворных сановников идеями свободной философии и науки. Возможно, именно поэтому Калиостро был мгновенно окружен множеством почитателей и поклонников. Кстати, это были не только женщины, но и множество вполне образованных и даже богобоязненных людей. Да, этому итальянцу повезло. А может быть, здесь скрывалось что-то другое… Констанция, которая также слышала о появлении в Париже итальянского графа, обладающего сверхъестественными способностями, неожиданно вспомнила еще одну подобную историю.

Тот самый маркиз де ла Файетт, о котором лишь недавно шла речь, в свое время водил дружбу с неким Францем Мессмером. Этот Мессмер прославился тем, ото якобы мог лечить больных без помощи хирургических инструментов и, вообще, всякого физического вмешательства. Правда, некоторые из его пациентов после такого лечения нередко отправлялись на тот свет, но до поры до времени таких было не слишком много, и о Мессмере пошла слава по всей Франции, что он якобы непревзойденный врач.

В конце концов, мошенничество раскрылось, и Мессмера с позором изгнали из страны. Уж нет ли здесь чего-то подобного?..

Констанция еще не успела ни развеять собственные сомнения по поводу графа Калиостро, ни каким-либо образом убедиться в их обоснованности, когда дверь на противоположном конце зала широко распахнулась, и в проеме показались две фигуры облаченные в горностаевые мантии.

— Его величество король Людовик XVI и ее величество королева Мария-Антуанетта! — в мгновенно воцарившейся тишине объявил церемониймейстер.

Придворные немедленно склонились в глубочайших поклонах. Дамы опустились на одно колено и преклонили головы. Оркестр, располагавшийся на широкой галерее едва ли не под самым потолком зала, заиграл тихую и торжественную мелодию Рамо.

Бал был открыт.

ГЛАВА 2

Констанции показалось, что в эту минуту король и королева Франции были прекрасны, как никогда. На полном, не лишенном добродушного изящества, лице Людовика XVI красовалась широкая улыбка, которая внушала Констанции доверие и надежду.

Нет, король не смотрел на нее, но она чувствовала, что встречи с ним сегодня и, может быть, короткого разговора не избежать. Точнее, она даже надеялась на то, что хотя бы несколько слов короля помогут ей определить свою дальнейшую судьбу.

Правда, вполне могло получиться и так, что даже король не сможет ей помочь. Но это должно быть совершенно роковым стечением обстоятельств, о чем Констанция старалась не думать. Ее должны оставить при дворе, иначе просто быть не может! Если случится по-другому, то Констанции не останется иного выхода, как покинуть Париж и уехать в родовой дворец Мато. Но это означает добровольно заточить себя в каменных стенах далекого замка на западе Франции и позабыть о том, что тебе всего… двадцать… с небольшим лет.

Да, позади осталось многое. Но ведь жизнь еще не закончена, и добровольное рабство не должно быть спутником молодости и красоты.

Констанция вдруг почувствовала, как рука ее сама собой тянется к медальону с огромной жемчужиной, висевшему на шее. Дрожащими пальцами она принялась теребить жемчужину, которая тут же налилась теплым телесным светом. Охватившее ее волнение заставило Констанцию отступить на шаг назад, чтобы укрыться в тени. Сейчас ей не хотелось сразу же попадаться на глаза королю. Она должна успокоиться и прийти в себя. Лучшим средством был, конечно, танец.

— Королевский менуэт! — объявил церемониймейстер. Исходившие из сердца Констанции невидимые и неслышимые волны, казалось, достигли молодого человека, который стоял неподалеку.

Обратив внимание на прекрасную молодую даму, нервно теребившую медальон на груди, он с первыми звуками музыки подошел к Констанции и, почтительно поклонившись, пригласил ее на танец.

Графиня де Бодуэн с благодарностью посмотрела на молодого человека — почти мальчика — с тонкими чертами лица и живыми карими глазами и тут же приняла приглашение.

Как ни старалась Констанция оттянуть момент встречи с королем, получилось как раз наоборот.

В тот момент, когда она со своим юным партнером вошла в круг, произошел переход пар, и рядом с графиней де Бодуэн оказался не кто иной, как сам Людовик XVI.

Король протянул руку Констанции для следующего движения и она, почувствовав, что лишается сил, положила свою ладонь на его руку.

— Ваше величество… — едва слышно прошептала она, низко опуская глаза.

Все, что происходило после этого, Констанция вспоминала как сон. Она двигалась в танце, почти не понимая, что делает. Она переходила от фигуры к фигуре, меняла партнеров, и снова и снова оказывалась рядом с королем.

Казалось, он не выказывал никакого удивления, продолжая танцевать то с королевой, то с графиней де Бодуэн. Констанции все время хотелось спросить: «Вы помните меня, ваше величество? Однажды мы с вами уже встречались… Наверное, помните, иначе, почему вы прислали мне приглашение на этот бал?» Но во рту ее пересохло, язык отказывался повиноваться. Ей все сильнее хотелось что-то сказать, и все сильнее был страх, мучивший ее.

Нет, она совсем не боялась короля. Она боялась его решения. Впрочем, может быть, она боялась напрасно… Может быть, никакого решения еще и не было, может быть, она просто выдумала все это?

А что, если король даже не помнит, кто она такая? Что, если ему совершенно безразлично, какой будет ее дальнейшая судьба? Может быть, это приглашение на бал — дело рук кого-то из приближенных его величества? Но, тогда, почему сразу же после своего появления на балу, король танцует именно с ней? Ведь это королевский менуэт… Король сам имеет право выбирать свою партнершу. Он начал танец с королевой, а продолжает его с Констанцией де Бодуэн. Нет, это невозможно!.. Она должна ждать. Если король что-то хочет сказать, то он непременно сделает это. Сердце Констанции неожиданно переполнилось таким теплом и такой благодарностью по отношению к его величеству, что она мгновенно успокоилась и целиком отдалась во власть танца.