Кинжал и яд

Именно это и произошло мартовским утром 1445 года с послом английского короля Уильямом де ла Полом, графом Суффолком, у подножия главного алтаря в соборе города Нанси. Опытный воин был захвачен врасплох. Он прибыл во Францию в дурном расположении духа, ибо никогда не любил французов, с которыми воевал всю жизнь. Не нравилась ему и сама страна, которая была уже почти завоевана, но пренебрегла своим счастьем и ухитрилась выскользнуть из рук английского монарха. Конечно, всему виной была эта ведьма Жанна по прозвищу Дева! Именно она под Орлеаном разбила наголову не только его самого, но и старого полководца Джона Толбота — до той поры непобедимого. Сверх того, эта наглая девчонка, как ему донесли, осмелилась именовать его «Пулем» , чем и доказала полное свое невежество, — подумать только, до такой степени не знать благородного британского языка!

— Чтобы я еще когда-нибудь отправился в эту проклятую страну! — сказал себе Суффолк, вернувшись в родной дом после перемирия. — Да пусть меня лучше повесят!

Однако именно Суффолка кардинал Уинчестер, дядя молодого короля Генриха VI, назначил послом и представителем монарха во Шранции — ему предстояло от имени своего сюзерена заключить брачный союз с французской принцессой. Хуже этого и быть ничего не могло!

Впрочем, следовало учитывать, что времена изменились… Этому браку юного Генриха VI с Маргаритой Анжуйской, племянницей короля Карла VII, придавали чрезвычайно большое значение в Лондоне: партия мира прилагала все усилия, чтобы завершить наконец войну, которая продолжалась сто лет. Да и сколько можно было упорствовать? Англичане были изгнаны отовсюду, в стране воцарилась анархия, и обескровленное королевство, растратившее попусту золото и войска, медленно клонилось к упадку. Между тем в силу поразительного стечения обстоятельств жалкий французский принц, признаваемый только в Бурже, стал после коронации в Реймсе помазанником божьим. Его окружали теперь преданные и доблестные полководцы, его сундуки ломились от золота благодаря казначею Жаку Керу, его пушки были лучшими в Европе благодаря оружейнику Жану Бюро…

Для англичан мир был жизненной необходимостью, и грозный кардинал Уинчестер сумел убедить в этом буйный парламент, королевский совет и, главное, дядю молодого короля герцога Глостера, извечного смутьяна и признанного вожака реваншистов всех мастей.

Сначала хотели просить руки одной из дочерей Карла VII, но Уинчестер быстро отказался от этой мысли, поскольку алчность французского короля превзошла все границы. В конце концов выбор пал на племянницу Карла VI Маргариту, дочь Рене Анжуйского, короля Сицилии и графа Прованского, и Изабеллы Ло-тарингской. За этой принцессой давали хорошее приданое, и она, несмотря на юный возраст, считалась общепризнанной красавицей. Вот и пришлось раздраженному до крайней степени Суффолку отправляться во Францию, чтобы заключить брак с этим сокровищем от имени своего повелителя.

«Если эта девчонка вздумает вертеть мною, как захочет, я быстро вправлю ей мозги! — мысленно повторял он, желая хоть как-то утешиться. — А уж путешествие в Лондон она долго не забудет!»

Но когда Суффолк увидел Маргариту в блеске свечей, с короной на голове и в белой вуали, ему захотелось протереть глаза, чтобы убедиться в реальности этого дивного видения. Казалось, сама Дева Мария спустилась с небес и вложила свою сверкающую руку в его дрожащие пальцы…

Красавица? О, жалкие глупцы! Эта девушка источала свет, ослепляла громадными озерами глаз, сиянием чарующей улыбки. Маргарите было пятнадцать лет, и она словно воплощала собой изящество, юность, свежесть. У Суффолка внезапно защемило сердце, и он невольно подумал, как повезло его молодому господину. А этот взгляд! Когда она на него взглянула, все в нем перевернулось. И он понял, что никогда уже не будет прежним — таким, каким был всего секунду назад. Отныне ему суждено быть верным слугой и покорным рабом этой девушки, которая стала его королевой…

Между тем Маргарита Анжуйская тоже была потрясена: ее поразил этот мужественный гигант. Его светлые волосы посеребрила седина, грубое лицо было испещрено шрамами — следами множества сражений, но взгляд голубых глаз был простодушен, как у ребенка. Ей говорили, что ему почти пятьдесят лет, и она ожидала увидеть согбенного старика, однако гибкому и мускулистому телу этого мужчины мог бы позавидовать любой юноша, и принцессе вдруг стало жаль, что он ведет ее к алтарю лишь как представитель короля.

Вложив свою руку в его крепкую ладонь, Маргарита прошептала со свойственной ее возрасту невинной откровенностью:

— Мне бы хотелось, милорд, чтобы вы меня больше никогда не покидали!

— Если это будет зависеть только от меня, мадам, я с вами не расстанусь, разве что вы сами прикажете мне удалиться…

Но Суффолк знал, что ему не суждено долго быть рядом со своей маленькой королевой: надо было отправляться в Англию, где молодой король с нетерпением ожидал юную супругу.

5 апреля, в отвратительную погоду, корабль «Джоан Шербург» отплыл из Руана, который все еще принадлежал английскому королю, — впрочем, до освобождения города оставалось уже совсем немного времени. Увы! Казалось, небеса ополчились против свадебного кортежа: в Ла-Манше бушевал шторм. Маргарита много раз прощалась с жизнью, а Суффолк исступленно молился о том, чтобы корабль никогда не достиг берегов Англии, — он мечтал погибнуть, сжимая Маргариту в объятиях.

Наконец изрядно потрепанное судно было выброшено на берег у Рочестера, где, разумеется, его никто не ждал. Королева, измученная ужасными приступами морской болезни, с радостью ступила на английский берег, она забыла даже о том, что большую часть ее вещей смыло во время шторма.

Из соседнего городка прибежали люди с одеялами и теплым питьем, путешественников обогрели и накормили, а затем отправили вестника ко двору. В конце концов все благополучно погрузились на бот, который доставил их в Саутгемптон, где пребывал король.

Впервые увидев своего супруга, Маргарита испытала странное чувство. Это была не любовь, ибо сердце ее уже принадлежало мужественному Суффолку. Но она ощутила инстинктивную, почти материнскую нежность, а также острое желание оберегать и защищать своего короля.

Двадцатитрехлетний Генрих был по-своему красив, хотя красота его казалась болезненной: он был слишком тонким, слишком высоким, слишком бледным! Маргариту поразили его глаза — глаза настоящего библейского пророка: огромные, кроткие и очень печальные. В них раскрывалась его душа, исполненная христианского смирения и милосердия. Воистину это был странный король! Однако стал он таким не без причины, и Маргарита знала его историю.

Он родился через несколько дней после безвременной кончины своего отца, Генриха V Завоевателя, победителя в битве при Азенкуре, впоследствии воспетого Шекспиром. А матерью его была прелестная Екатерина Французская, дочь Карла VI Безумного и Изабеллы Баварской. Но ребенку не суждено было изведать материнскую нежность: после кончины супруга, которого Екатерина терпеть не могла, она влюбилась в Оуэна Тюдора и родила от него двоих детей. Глостер, лорд-протектор, приказал заключить королеву в монастырь, где она прозябала в страшной нищете и вскоре умерла, не вынеся голода и холода. Детство маленького короля было безрадостным: его жестоко муштровал опекун граф Уорвик — тот самый человек, чья ненависть обрекла на костер Орлеанскую Деву Жанну. Единственным прибежищем несчастного мальчика стал бог, и если бы не королевское предназначение, он охотно принял бы постриг. Обо всем этом Суффолк рассказал Маргарите еще до того, как они отправились в Англию, ибо угадал недюжинную силу в хрупкой на вид девочке.

— Вам придется защищать короля, мадам, — сказал он. — Генрих слишком мягок и добр. Некоторые люди этим пользуются.

«Некоторые люди»? Маргарита догадалась, о ком говорит Суффолк, — это был Глостер, вездесущий Глостер, известный своей злобой и мелочной мстительностью.

И молодая королева не сочла нужным скрывать свои чувства во время первой встречи с новыми подданными. Приветствуя Генри Бофорта, кардинала Уинчестера, она расцеловала этого великана с лицом таким же красным, как его кардинальская сутана. Ей было известно, что этот восьмидесятилетний старик сохранил всю силу души и тела — не случайно именно он был главным и любимым советником короля. Зато Глостера Маргарита приняла с ледяной холодностью и, небрежно протянув ему руку для поцелуя, сухо произнесла: