Изгнанник

Если не считать Агнес, то единственная женщина, которой по-настоящему увлекался доктор Аннеброн, была мадемуазель Леусуа. Он больше всего ценил в ней юмор и ее выдержанную яблочную водку, ну и, конечно, профессиональную компетентность. Кстати, ей он обязан был тем, что нашел Сидони Пуэншваль, сестру трактирщика из Сен-Васта, засидевшуюся в девушках старушку, добродетельную, набожную и очень строгих нравов – в полную противоположность профессии своего брата, – но искусную кухарку и превосходную экономку. Посчитав за честь быть взятой на службу в дом к ученому человеку, а для нее это было так же почетно, как если бы ее взяли прислуживать кюре, она внимательно следила с тех пор за тем, чтобы ее хозяин и она сама получали от туземного населения определенную дозу почтения, которого заслуживали.

Вдова доктора Тостэна осталась жить в своем доме. Пьер Аннеброн обустроился вместе с Сидони в большом каменном доме, окруженном липами и расположенном немного в стороне от нагромождения людских поселений под Ридовилем в Амо-Сен-Васт и совсем рядом с замком Дюресю. Замок этот представлял собой величественное строение, построенное в эпоху короля Людовика XIV. Дом, который приглянулся Аннеброну, также принадлежал к строениям этого замка. Но хозяева замка месье Франсуа-Клеман де Буае де Шуази, капитан королевского корпуса в Генуе, и его супруга Каролин-Мари де Соторсвиль, которые жили здесь небольшую часть года, не возражали против того, чтобы продать ему этот дом.

Когда карета из Варанвиля остановилась перед дверью его дома, Аннеброн был в отъезде. Феликса встретила Сидони. Как всегда себе на уме и по долгу службы являясь верным стражем профессиональной тайны, она сначала не хотела говорить ему, где доктор. Но когда супруг Розы, сверкнув свирепым взглядом, сказал ей, кого они привезли в карете, и вдобавок пригрозил свернуть ей шею, если она не поможет срочно вернуть доктора, Сидони тут же заявила, что ее хозяин находится в То, где один фермер страдает спазмами желудка, и побежала скорей открывать одну из комнат, которую всегда держала готовой «на всякий случай». Затем вернулась, чтобы помочь перенести больного, и, наконец, разрыдалась, когда увидела, в каком он состоянии. За это на нее слегка рассердился бальи де Сэн-Совер:

– О-ля-ля! Любезная! Еще рано служить панихиду! Он ведь пока еще дышит… Лучше помогите мне положить его на кровать…

В это время Феликс распряг одну из лошадей, сел на нее верхом и поскакал во весь опор в направлении фермы в То, что была расположена недалеко, примерно в четверти лье езды!.

Полчаса спустя доктор Аннеброн уже был у постели больного. Отбросив в сторону стыдливость, с чисто романским самоотречением мадемуазель Пуэншеваль помогала бальи раздевать Тремэна, одежды которого теперь годились разве что для камина, и надевала на него рубашку своего хозяина. Сперва они вдвоем хотели помыть несчастного, но бальи велел отказаться от этой процедуры, когда Гийом в плену усилившейся лихорадки начал бредить, к тому же приступы кашля все еще мучили его.

Время, затраченное доктором на обследование Гийома, показалось Феликсу де Варанвилю вечностью. С тех пор как Аннеброн вошел в комнату, он не произнес ни слова, ограничившись приветственным кивком в сторону бальи.

– Ну как? – спросил Феликс, когда тот поднял на него озабоченный взгляд.

Доктор пожал плечами и тяжело вздохнул:

– Пока я могу вам сказать одно: слишком много времени упущено! Но мне хочется думать, что надежда пока есть…

– Вы ведь спасете его, не правда ли?

– Откровенно говоря, я ничего не знаю. Единственное, на что я надеюсь, так это на то, что у него остались еще силы Для борьбы…

– Против чего? – спросил Сэн-Совер. – Что у него?– У него тяжелое воспаление легких, осложненное малярией, которую он подхватил, вдыхая воздух этих гнилых болот. Не говорю уж о его ногах! На левом колене образовалась опухоль, которая мне не нравятся, и ее нужно обследовать повнимательнее. А еще… Впрочем, ладно, там дальше будет видно, если…

Он не закончил фразу, которую ни один из присутствующих и не хотел услышать до конца, в страхе перед зловещими словами. Сейчас же бальи, желая прервать наступившую тишину, предложил свои услуги, чтобы дежурить у постели больного. Но доктор, поблагодарив его с грустной улыбкой, отказал:

– Вы уж извините меня, но я предпочитаю того, кто хорошо знает это дело. Если месье Варанвиль не откажет в любезности в привезет сюда мадемуазель Леусуа, я буду ему очень признателен. А вам, месье, предстоит трудная миссия в Тринадцати Ветрах. Мадам Тремэн должна быть предупреждена обо всем, но я бы предпочел, чтобы ничего не говорили малышке Элизабет…

– Она сейчас у нас и там останется! – резко сказал Феликс. – Ведь это именно из-за нее Тремэн, ненадолго придя в себя по дороге, захотел ехать к вам. Он не захотев, чтобы она видела его… под этим предлогом.

Доктор кивнул в знак согласия. Затем, чтобы показать, что намерен немедленно взяться за работу, разделся, засучил рукава у рубашки и крикнул своей помощнице, чтобы она принесла большую кювету с водой и подготовила соседнюю комнату для доброй старушки, которая приедет выхаживать больного, устроившись у его изголовья, – в этом он ни секунды не сомневался.

Другие двое поняли, что пора и им приниматься за дело и отправились выполнять то, что было им поручено. Чтобы дать себе время все обдумать, бальи предпочел дойти до Ла Пернеля пешком, в то время как Варанвиль в карете поехал за мадемуазель Леусуа, но в тот момент, когда они прощались перед дорогой, открылось окно на первом этаже и доктор Аннеброн, наполовину высунувшись оттуда, крикнул:

– Передайте мадам Тремэн, что я не хочу ее здесь видеть до тех пор, пока сам не попрошу ее об этом. Женские слезы пока еще никого не возвращали с того света. Скорее наоборот…

Он не стал добавлять, что чаще всего, когда он видит женщину, плачущую от своих тайных мыслей, он сам делается больным… В ответ на его просьбу бальи только скривился:

– То, что я собираюсь ей сказать, достаточно сложно. Может так случиться, что она… неправильно поймет…

– Мне это безразлично! Но тут она не нужна!

Окно захлопнулось с такой силой, что задрожали стекла.

– Во всяком случае, – вздохнул старый моряк, – вполне возможно, что она и сама этого не захочет.

– Какая жуткая история! – вздохнул Феликс. – Когда я вернулся и жена рассказала мне, что Агнес выгнала своего мужа из дома, я не поверил своим ушам! Она не имела никакого права так поступать…

– Я знаю, и тем не менее примите во внимание то, что ее гордость была ущемлена в большей степени, чем сердце…

– Можете быть уверены, что я принимаю это во внимание и не стремлюсь оправдать Гийома. Он не должен был жениться, раз уж был так верен своей юношеской любви!

– Но мог ли он представить, что она так внезапно вернется? Судьба – это старая ведьма, от которой никогда не знаешь, чего ожидать в следующую минуту. Будем надеяться, однако, что нашему другу не придется за это расплачиваться слишком дорогой ценой…

Окно распахнулось опять, прервав его на полуслове.

– Не могли бы вы немного поторопиться? – проворчал доктор. – Сейчас не время и не место, чтобы вести долгие разговоры!

Не осмеливаясь сказать больше ни слова друг другу, мужчины поспешили расстаться…

Предполагая, что Агнес не ослушается доктора, даже если запрет будет высказан им в самой дипломатической форме, Сэн-Совер не ошибся. Молодая женщина бесстрастно выслушала его рассказ. Но бальи был прекрасным знатоком человеческой души я умел читать по глазам – зеркалу душевных переживаний у мужчин и особенно у женщин. И потому он понял, до какой степени она была потрясена, увидев, как Агнес задрожала и как померкли ее прекрасные серые глаза. Однако для него все это явилось признаком того что тучи на грозовом небосклоне рассеиваются.

– Имеет ли доктор Аннеброн достаточно веские основания запрещать мне подойти к изголовью мужа?

– Борьба, которую он ведет за спасение его жизни, очень трудна. Мне кажется, он боится увидеть вас в слезах…