Гордая американка

– Да! Но лишь для того, чтобы разломать зонтик о тупую башку моего супруга, чтобы у него появилось-таки, в чем меня упрекнуть. Именно так надо поступить и тебе, как только Никола разберется со своими делами. Мы поедем вместе, как планировали.

– Вы меня не понимаете, тетя Эмити! Я глубоко оскорблена, я… – Ну да, уязвленная гордыня, кровоточащая рана в самом сердце… – В голосе мадам Риво звучала огромная нежность. – По-моему, Делия совершает грандиозную глупость. Конечно, от Питера Осборна трудно было сойти с ума, однако он был бы надежным супругом, не то, что этот Дон Жуан! Во всяком случае, любопытно будет узнать, как эта новость подействует на Джонатана! А потом можешь разводиться, сколько тебе заблагорассудится! Нечего сидеть здесь и чувствовать себя виноватой! Все надо делать при свете дня, на людях, под фанфары!

– Не стану же я портить Джонатану карьеру! Он этого не заслужил…

– У нас будет полно времени, чтобы поговорить на эту тему. Ты же будешь жить у нас! Какая глупость – платить Бог знает сколько за апартаменты, в которых ты не появляешься…

– Если Тони вам столько всего порассказал, то он не должен был упустить из виду и того, что…

– Что полиция не сводит с тебя глаз, как с бесценного сокровища? Пусть это тебя не тревожит. В своей огромной кухне на набережной Вольтера Урсула будет только счастлива, если у нее появится аудитория. Да ты не бойся: кофе у нее отвратительный, зато стряпня выше всяких похвал.

– А как мне поступить со всем этим? – спросила Александра, указывая на свои бесчисленные приобретения, из-за которых в гостиной шагу негде было ступить.

– Передашь специальной компании, которая все упакует и отправит в Гавр, где твое достояние будет ждать тебя на складе.

– Но, тетя Эмити, в Нью-Йорке мне больше негде жить! Наверное, Джонатан продал дом…

– А в Филадельфии? Бери мой, если желаешь…

– Желаю находиться поблизости от вас… во всяком случае, недалеко. Вы приобрели дом в Турени? Кажется, таково было ваше намерение.

– Приобрели. Старое, но изысканное сооружение неподалеку от Амбруаза. Я его уже обожаю; тебе оно тоже понравится.

– Тогда и я куплю что-нибудь неподалеку и буду смирно стариться под боком у вас и дяди Никола.

– Не болтай ерунды! В двадцать два года похоронить себя в глуши? И потом, ты слишком любишь Америку. Клянусь, мы с Никола обязательно отвезем тебя туда. А пока добро пожаловать на набережную Вольтера! Отведаешь кофе Урсулы…

Если в «Ритце» и были довольны возвращением апартаментов, которые можно было уже неоднократно сдать другим постояльцам, привлеченным здешним рестораном и винным погребом, то никто не упомянул об этом вслух. Александра с Эмити спустились пообедать, пока из номера убирали покупки Александры, а горничная набивала ее чемоданы. Гостиница попрощалась с постоялицей карточкой, в которой содержалось пожелание скорой встречи. Для мадам Риво Оливье Дабеска лично припас бутылочку столь любезного ей старого портвейна.

– Непорядок! – со смехом воскликнула Александра. – Разве дядя Никола не изгнал из вашего сердца Джефферсона?

– Из сердца, но не из души. Он навечно остался для меня совершеннейшим воплощением Соединенных Штатов. Кроме того, этот портвейн – лучшее из того, что мне когда-либо доводилось пить. Никола наверняка будет от него в восторге…

Свое парижское жилище тетя Эмити демонстрировала племяннице с законной гордостью. В этом доме, бывшем когда-то собственностью маркиза де Вийетта, встретил смерть Вольтер – об этом свидетельствовала мемориальная доска на фасаде. Уже много лет Риво снимал здесь два нижних этажа, которые, будучи связаны внутренней лестницей, представляли собой просторную квартиру, вполне приятную, но слишком просторную для хозяина и двоих слуг. После гибели сына и первой мадам Риво хозяин подумывал, не съехать ли ему отсюда, однако никак не мог решиться: очарование старого дома и вид на Сену, величественный Лувр и павильон Марсан заставляли его колебаться. Появление Эмити Форбс привело к тому, что он принял решение не отказываться от этого жилища – одного из самых завидных во всем Париже. Однако, будучи человеком тактичным и деликатным, он распорядился отремонтировать комнаты, не считавшиеся памятниками истории, пока он будет в свадебном путешествии. Новый облик приобрели спальни, ванные комнаты, кабинет и кухня. В обеих гостиных остались нетронутыми позолоченные панели, расписные потолки и ценные паркетные полы, укрытые старинными коврами приглушенных тонов.

Комната, выделенная Александре, была затянута сверху донизу небесно-голубыми гобеленами, пришедшимися ей по душе. Мебель в стиле «директория», покрытая серебристым и голубым лаком, была проста и элегантна – как раз в ее вкусе. Перед холодным камином стояла огромная зеленая ваза с невиданных размеров букетом пестрых георгин. Плюс к тому великолепный вид на каштаны вдоль Сены, по которой медленно проплывали баржи… Александра немедленно влюбилась в свою новую обитель и уже со свойственным ей эгоизмом мечтала, чтобы Риво задержался в Бордо подольше.

Несколько дней она просто отдыхала, пользуясь услугами Урсулы и ее мужа Фирмина, плененных ее красотой. Она никуда не ходила и не ездила, несколько не хотела таскать за собой господ Дюпэна и Дюбуа, полицейских, которым было поручено не спускать с нее глаз и которые блаженствовали на кухне, напоминая два подсолнечника, завороженных светилом, не жалеющим для них вкусных кушаний и тонких вин. В благодарность за труды Дюпэн, в молодости побывавший в Италии, научил Урсулу варить сносный кофе. Когда ей и Фермину нечем было заняться, все четверо усаживались вокруг кухонного стола и до одури резались в манилью. Ночь один полицейский коротал на походной койке у Александры под дверью, а другой бдил на нижнем этаже.

Комиссар Ланжевен захаживал вечерком и нечасто отказывался от ужина, который ему предлагала отведать мадам Риво. В трапезах участвовал также Антуан, который, желая развлечь Александру, а также из любви к искусству, принялся писать ее портрет. Так безмятежно и текло их житье-бытье в Париже, разморенном августовской жарой. Одни лишь газеты кипели энтузиазмом: их вдохновляли третьи Олимпийские игры, открытие которых намечалось в американском городе Сент-Луисе 29 числа. Выражалось сожаление, что спортсменов на них будет меньше, чем на предыдущих, Парижских играх, однако были и другие темы, куда более любопытные: недавнее закрытие во Франции религиозных школ и поражение русского флота у Порт-Артура. Япония восторжествовала в тот самый момент, когда заканчивалось строительство Транссибирской железнодорожной магистрали, благодаря которой снабжение царских войск могло бы радикально улучшиться. Что же касается прогремевшего «убийства на улице Кампань-Премьер», то после опубликования приблизительного портрета преступницы, вызвавшего живой отклик и завалившего стол префекта десятками писем, газеты посвящали этому делу от силы несколько строк.

Дела дяди Никола приняли, по всей видимости, непростой оборот, так как его возвращение все откладывалось. Время от времени он звонил по телефону, и жена всякий раз подбадривала его, говорила ласковые слова, сообщала новости и просила не тревожиться за нее: главное – раз и навсегда разобраться с делами, чтобы со спокойной душой отправиться в Америку.

Александра была несколько удивлена тем, как хорошо прижилась во Франции тетя Эмити.

– А как же столь любезный вашему сердцу дом, сад, лошади с собаками? Вы обо всем этом позабыли! – Вовсе нет! Да будет тебе известно, я с ностальгией вспоминаю Америку, но ведь мы решили проводить в Филадельфии не меньше четырех месяцев в году! К тому же я намерена переправить во Францию моих любимых лошадей и собачек. Им понравится в Турени! Там отличный климат и мягкая травка. Сама все поймешь, когда там окажешься. Вот только жаль, что нельзя повезти тебя туда прямо сейчас – тебя же охраняют!

Охрана начинала надоедать Александре, хотя она находила некоторое удовольствие в своей новой жизни, в которой с нее сдували пылинки. Даже боль от неразделенной любви становилась менее острой. Делия, Фонсом, сладостные туманы, окутывающие лагуну, – все это постепенно растворялось, сменяясь всего лишь сожалением об утрате. По вечерам, садясь за старинный туалетный столик, в зеркало которого когда-то смотрелась, как гласила легенда, прекрасная креолка, которой была обещана императорская корона, она вспоминала нью-йоркские вечера: там, вернувшись вместе с ней с приема или с бала, Джонатан присаживался рядом с ее столиком, заваленным бесценными мелочами, и наблюдал, как она снимает с себя драгоценности, а то и помогал расплетать волосы. При всем своем «self-control»[14] он был без ума от ее красоты! Видимо, ему была дорога только ее внешность, поэтому старая пословица «с глаз долой – из сердца вон» подходила ему как нельзя лучше. Достаточно было появиться на горизонте другой красотке – и случилось непоправимое: от великой любви Джонатана не осталось и следа, не считая горького запаха остывшего табака… Ей предстояло строить жизнь заново, но где, как? И зачем? Вокруг себя Александра видела одни руины, поэтому она спрашивала себя, не лучше ли было бы зарыться в них, на время полностью сменить личину? Раз средства позволяют ей излишества, то почему бы не купить, скажем, замок в Турени? Надо будет обсудить это с маркизом де Моденом: вот кто лучший на свете советчик…

14

Самообладание (англ.)