Карнавал

7

Человечество – не есть единый материк. Люди – не части одной земли, а, скорее, острова одного архипелага. Поэтому мы иногда понимаем, по ком звонит Колокол, но всегда понимаем это с опозданием.

– А может быть, не стоило этого делать? – спросила Одноклеточная, увидев идиота, наконец-то пойманного, связанного и доставленного в кабинет Листа. Это несчастное, дрожащее, искалеченное существо в первый и в последний раз показалось ей чем-то близким. – Может быть, не стоило обходиться с ним так? Может быть, мы не имеем на это права? Вы не боитесь, что и вас когда-нибудь ждет что-то подобное?

– Что меня ждет? – спросил Лист, не понимая.

– Я вдруг вспомнила слова того экстрасенса, который выступал перед вами. Вы помните – он сказал, что любое зло, причиненное человеку, обязательно вернется к тому, кто это зло совершил.

– Я не вижу здесь никакого зла. Конечно, мы немного помяли вашего последователя, но он же сам виноват, не нужно было ему забираться в вентиляционную трубу.

– Кажется, он верил мне, – сказала Одноклеточная. Она вспомнила, какое выражение лица было у идиота, когда она позвала его за собой, позвала войти во двор лечебницы. Так бездомная собака боится входить в подъезд, но все же входит, чтобы не обидеть доброго к ней человека. Шел мелкий снег и идиот все время проводил пятерней по лицу, чтобы смести щекотавшие снежинки. А потом появились два санитара, и он все понял. – Кажется, раньше он верил мне.

– Бросьте эти глупые сентиментальности. Мы собираемся его спасти. Это не зло, это благородное дело. Может быть, впервые после Господа мы зажигаем огонек разума.

– То есть мы занимаемся не своим делом. Может быть, это и есть зло?

Идиот сидел совершенно неподвижно и молчал. Видимо, он знал, что такое смирительная рубашка, и догадывался, что с ним будут делать дальше.

– Как вы думаете, – спросила Одноклеточная, – та капля разума, которую мы сможем ему дать, – достаточная ли это плата за его свободу? Вдруг он станет разумным лишь настолько, чтобы осознать свою ущербность? Ведь до сих пор он был здоров, потому что не знал о своей болезни, и был бессмертен, потому что не знал, что должен кто-то умереть. В этом он был счастливее нас. Вспомните всех крыс, которые, перенеся операцию, убивали своих сородичей. Почему это происходило? Мы не знаем. Какого монстра мы сделаем из этого безобидного несчастного существа?

– Вот это мы и сможем выяснить. Но если операция пройдет удачно, то мы получим не монстра, а почти нормальное человеческое существо.

– Через несколько дней? У вас есть донор? – удивилась Одноклеточная.

– Донором будет новорожденный ребенок.

– Вы хотите убить младенца?

Доктор Лист вспомнил свои сомнения по поводу этого. Для операции на человеке ему был нужен мозг новорожденного или еще не родившегося ребенка. По всем расчетам ребенок после операции погибал. Это было плохо. Но, кроме моральной стороны, была и чисто техническая: нужно было найти подходящего младенца. Ребенок мог быть смертельно больным или безнадежно травмированным, но клетки мозга можно было взять только у живого ребенка – в этом была одна из главных трудностей. Закон позволял брать органы только у умерших людей, а смертью человека считалась смерть мозга. Но мертвый мозг был бесполезен. Следовательно, нужно было нарушить закон. Но для того, чтобы нарушать законы, нужны деньги, поэтому еще неделю назад Лист не надеялся на удачу.

Второго марта машина, везущая домой мать с младенцем, врезалась в грузовик. Машину вел счастливый отец семейства, который успел выпить по поводу своего счастья. Отец семейства разбился в лепешку. Мать прожила еще несколько часов. Ее последними словами было: «Передайте ему, что я совсем не боялась умереть, потому что…» Никто так и не узнал почему. Ей не сказали, что мальчик тоже обречен.

Каким бы ужасным ни было несчастье, всегда найдутся люди, которых оно обрадует. Возможно, это безнравственно, возможно, это просто статистика – закон больших чисел. Почему-то статистика всегда безнравственна. Богу следовало бы задуматься над этой проблемой, если он действительно милосерден.

Мальчик мог прожить неопределенно долгое время, подключенный к аппаратам. Но мог и не прожить, потому что в эпоху экономического кризиса электроснабжение периодически отключается, и отключается непредсказуемо, по законам теории невероятности – в самые неудобные и невероятные моменты. У ребенка остались бабушка и дедушка. Доктор Лист попробовал уговорить их на авантюру и даже предложил деньги (собственные, отложенные на поездку к морю), но дедушка и бабушка были искренне возмущены. Их даже не обрадовала перспектива того, что часть их внука будет жить в чужом теле, а имя их внука навсегда будет вписанно в анналы истории золотыми буквами и каждая буква будет в метр величиною.

Лист совсем потерял надежду, но позавчера бабушка ребенка пришла в лечебницу и дала устное согласие. Лист был удивлен. Он было подумал о вмешательстве провидения и вежливо спросил о здоровье дедушки. Бабушка сказала, что дедушка, не выдержав несчастий, покинул этот мир. Бабушка хромала и имела большой синяк на лице. Это говорило о вмешательстве сил более материальных, чем провидение. Подробностей Лист выяснять не стал. В стране, где раскрывается одно убийство из двенадцати (очевидно, совершенное прямо посреди улицы и под окнами пункта Охраны Порядка), – в такой стране человеческая жизнь стоит примерно три минимальных зарплаты. Жизнь человека, который интересуется не своим делом и выясняет подробности, вообще ничего не стоит.

– Вы хотите убить младенца? – спросила Одноклеточная.

– Для операции подойдет обреченный ребенок, уже практически мертвый.

– А как же быть с законом? А ежемесячная инспекция?

– Ежемесячная инспекция ничего не понимает в медицине. В области более тысячи лечебниц и всего несколько десятков хороших специалистов. Поэтому комиссия будет верить тому, что я скажу. К тому же, это гуманно: один обреченный человек спасает жизнь другому. Это уменьшает количество зла в мире. Это мой моральный императив: делай все, что уменьшает общее количество зла на земле. И если для этого приходится иногда быть жестоким, то я буду жестоким, такая жестокость оправдана. Хирург обязан быть жесток.