Все для эго

«Марлен Киршенвальд, журналист, 3, улица дю Тампль, 75004, Париж».

Меньше чем за две минуты компьютер выдал мне номер красавицы.

– Алло, Марлен?

– Да.

– Это Алан Ле Гиррек, журналист с радио 99.1.

– …Кто?

Да уж, меня редко запоминают. Мне и так повезло, что я застал ее дома. Судьба…

– Мы встречались на вечеринке, посвященной выходу пилотного номера журнала Батиста.

– ?..

– Он только что дал мне подписать петицию об освобождении Хосе Фаменнеса, ты идешь на демонстрацию?

– …Да.

– А я не могу, беру интервью у Харрисона Форда как раз в это время.

(Должно сработать, должно сработать, должно сработать…)

– У Харрисона Форда? У самого Харрисона Форда?

(Я был уверен! Я был уверен!)

– Да, у того самого. Обычная работенка. Что касается Хосе Фаменнеса, мне кажется, что мы, журналисты, должны объединиться, сделать что-то сообща, а не кричать каждый из своего угла, понимаешь?

– Может, встретимся, обсудим все это, как только я закончу с Фордом?

– …Где?

(Я просто гений! Я просто гений!)

– Ну, в каком-нибудь баре, например, в «Палантино», это в Маре.

Внизу Роже принялся сигналить как сумасшедший.

– Во сколько?

– В восемь пойдет?

– Договорились, – ответила она и повесила трубку.

Нашего первенца мы назовем Хосе.

Чтобы наверстать упущенные минуты, я гнал машину как сумасшедший, не переставая мечтать о бедрах Марлен, о глазах Марлен, о щиколотках, хрупких, как ножка бокала, о всех мелких радостях, что ожидают меня в ближайшем будущем. Обеспокоенный Роже все твердил мне о своей жизни, что он всегда хотел умереть во сне на хуторе в Нуармутье в возрасте восьмидесяти лет, а не в машине, которую ведет маньяк, в погоне за актером, снявшимся в «Звездных войнах». На месте уже готовили павильон, царило веселье, светило солнце. Я спросил, где же звезда.

– В ресторане с директором студии. Никто не знает, где именно. Мы слегка запаздываем со съемками из-за погоды, вам придется подождать часиков до шести вечера.

Этот добродушный парень только что объяснил мне, что моя жизнь – пропащая. В этом мире некоторые встречи никогда не случаются, и я был идиотом, когда решил, что я исключение. Я слишком взывал к судьбе, она почувствовала себя загнанной в угол и не смогла подарить мне сразу два невероятных события в один день. Что я скажу Бержерону? И что я скажу Марлен?

Что Форд предпочел моим вопросам десерт? Я на секунду присел на рельсы операторской тележки, чтобы смягчить боль отчаяния. Видя мое разочарование, Роже дипломатично, как мог, стал меня утешать:

– Не вешай нос, старик. У нас осталось интервью с ди-джеем.

В этой пустыне я заметил фотографа, который, казалось, был осведомлен лучше других. Он заверил меня, что Форд не из тех, кто «кидает», и раз он сказал, что будет здесь в шесть вечера, значит, будет, профессионал все-таки. Нам оставалось только ждать три часа, потягивая кофе и жалуясь на жизнь. И тут Роже предложил:

– Ты делай что хочешь, а я пока заскочу в свой клуб, это единственное место, где я могу расслабиться. В двух шагах отсюда.

– Какой, к черту, клуб?

– Чудное место, суперчастное заведение, я хожу туда два раза в неделю. Пошли, развеешься немного, а то будешь тут, как тигр в клетке.

– Мой бедный Роже, мне хочется кого-нибудь придушить, а ты предлагаешь мне расслабиться в каком-то паршивом клубе.

– Именно. Это единственное место, куда надо бежать со всех ног, когда ты хочешь кого-нибудь убить. – Он понизил голос: – Но только между нами. Никто, даже моя жена, не знает, что я туда хожу. Мой сосед предложил мне однажды пойти туда, и с тех пор… я подсел.

Как вы понимаете, отказаться было невозможно.

Пять минут спустя мы входили в развалюху из красного кирпича. Обшарпанный коридор заканчивался бетонной лестницей, по ней мы спустились в звуконепроницаемый ангар. Четырнадцать мужиков, все в бесшумных шлемах и с огромными винтовками, стреляли как помешанные по картонным фигурам, висящим на тросах. Когда я вошел в тир, мне показалось, что шальной пулей пробило барабанную перепонку.

– Чем занимается твой сосед?

– Он – полицейский.

Роже чувствовал себя здесь как рыба в воде. Он представил меня всем стрелкам, и через секунду у нас в руках оказались револьверы. Я подумал, что неожиданности сегодняшнего дня на этом не заканчиваются.

– Как ты считаешь, что я должен с этим делать? – спросил я, показывая ему «пушку».

– Попробуй – увидишь. Это как в кино. Даже Форд учился стрелять в таких местах. Увидишь, как успокаивает.

– Роже, я не вижу в этом ничего хорошего. Вместо ответа он на одном дыхании разрядил обойму, так что мне пришлось заткнуть уши. Больше никто не обращал на меня внимания, я остался один с револьвером в руке, как с собеседником, который слишком долго молчал. В чем-то Роже оказался прав: возможно, этот тир объяснит мне что-то главное о том, как становятся героями. Ничего случайного не бывает.

А потом я уже ни о чем не думал, я палил, и палил, и палил, и мир испарился облачком дыма.

Роже вытолкнул меня в реальность, но все всплыло в памяти только с дневным светом. Я весь провонял порохом, а в глазах у меня все еще приплясывали отблески. Это продолжалось некоторое время, пока мы снова не попали на съемочную площадку с декорациями и массовкой поистине голливудского размаха. Посреди этого водоворота фотограф кивнул мне на агента Форда, который выкрикивал нечто странное в сторону фургона. Я быстро сообразил, что за драма здесь разыгралась: по причинам, известным ему одному, самый выдающийся современный актер наотрез отказался выходить из своей гримерной. Люди вереницей проходили под окошком, умоляя его вернуться. Я хотел затесаться в толпу, протянуть микрофон, сказать, что сейчас решается моя судьба, что ему достаточно произнести несколько слов для 99.1, чтобы сделать меня знаменитым, но, увидев горилл Форда, смотревших на меня, я отказался от этой затеи. Апатия моя разом сменилась слепой яростью. Я уже начал подозревать, что Форд умрет раньше, чем я смогу взять у него интервью, и я, как все бумагомаратели мира, напишу некролог, такой же тривиальный, как сотни ему подобных, а много позже, укрыв ноги пледом, перед камином, буду вспоминать, как прошел всего в нескольких шагах от кумира.

– Это уж слишком, – пробурчал Роже, мечтавший только о том, чтобы вернуться домой после довольно бессмысленного трудового дня.

И был прав. Главный оператор заявил, что солнце садится, план все равно потерян и пора сворачиваться. На мгновение я представил себе, как возвращаюсь в тир, забираю револьвер и начинаю палить в этот чертов фургон, пока оттуда на коленях не выползет Индиана Джонс, умоляя меня выслушать его.

На часах 19.30. Я прошляпил главное интервью в своей жизни, но я не собираюсь упустить женщину моей мечты. Фотограф утешил нас, что еще не все потеряно: продюсер организовал вечеринку в ночном клубе «Уайатт» в центре Парижа, вся съемочная группа приглашена, и Форд обещал зайти.

– Харрисон – человек непредсказуемый, он может дать интервью и в ночном клубе, на вашем месте я бы не вешал нос.

Я пожал плечами, но все же поблагодарил его и отчалил в направлении бара «Палантино» – Роже обещал меня подкинуть. Я причесался, почавкал жвачкой, чтобы освежить дыхание, и снял рубашку, чтобы проветрить ее, опустив стекло в машине.

– Не переживай, будут другие. Мерил Стрип! Джек Николсон! Послушай, у меня есть приятель, который ходит в ресторан, где часто бывает Депардье!

Естественно, мы попали в пробку, и я в который раз убедился, что закон наибольшего невезения невозможно обойти.

– Это еще что за дерьмо? Толпа преградила нам дорогу.

– Демонстрация!

Роже попытался прочесть надпись на транспаранте.

– Освободите… Хосе… Хосе… Фарреса? Что это за чувак?

Машина влилась в людской поток, и я увидел постепенно исчезающее – как бывает во сне – лицо Марлен, одиноко сидящей с рюмкой текилы в руке. Лицо исчезло и больше не появлялось.