Страница 9 из 55
— У тебя есть пять минут?
Николя почувствовал, что должен воспротивиться, и склонился к Жозе:
— Я малость перебрал вчера, сегодня весь день псу под хвост. Так что я пошел домой спать.
— Только не это! Клин клином! Садись.
Николя Гредзински так и не научился отвечать «нет», это был один из извращенных результатов его нервозности.
— Что ты вчера пил?
…Что такое он пил вчера, чтобы сегодня быть в таком состоянии?
— Кажется, водку.
Жозе обернулся к официанту и заказал ледяной водки, чтобы примирить бабушкины рецепты с мировым алкоголизмом. Остальные смотрели на толпу спешащих домой служащих «Группы», и некоторые лица провоцировали безжалостные шуточки. В этой игре Николя был не на высоте. Как все люди, у него была своя доза злословия, но врожденная застенчивость, усиленная присутствием Режины и Сандрин, мешала ему подыскать убийственную характеристику. Зато Жан-Клод Маркеши за словом в карман не лез, он сделал это практически своей профессией. Воротила в отделе «Объединения и приобретения „Группы Парена“, точнее, Managing Director of the Merger and Acquisition Departement, он жонглировал финансовыми рынками, покупал и продавал любые компании по всему миру. Маркеши приносил „Группе“ немалый доход, и, в частности, большая часть сидящих за столом была обязана ему своей зарплатой. Пока официант ставил перед Николя запотевший стакан, все почтительно слушали, как Маркеши поливает финансового директора трех кабельных каналов, принадлежащих „Группе“. Улыбнувшись его колкостям, Николя отхлебнул первый глоток жидкости без цвета, запаха и, похоже, без души, несущей разочарование. Выходило так, что рот — это просто разверстая рана, которую надо лечить алкоголем.
— Магда уже выясняла у вас насчет отпуска? — выпалила Режина.
— Первые две недели в июле на мысе Агд, — ответил Жозе. — Потом две недели в сентябре в Париже, мне надо ремонт закончить.
После первого глотка Николя словно получил апперкот — он на мгновение прикрыл глаза и задержал дыхание, ожидая, когда утихнет жжение.
— А я со своими еду в Киберон, там такой расслабленный отдых, как раз то, что мне надо, — объяснил Арно,
И это жжение несло в себе неминуемое наслаждение, а именно избавление. Очищающий огонь сжигал все на своем пути: потерянный день, угрызения совести, мрачные мысли. Все.
— Были б деньги, махнула бы со своим в Гваделупу, — заявила Режина.
Пожар быстро утих, оставив после себя лишь маленькие всполохи где-то глубоко внутри. Стало лучше. Он чувствовал это каждой частичкой тела. Не отдавая себе отчета, он испустил вздох облегчения, словно сердце наконец успокоилось и забилось ровное. Вздох умиротворения.
— Для меня отпуск — это море, — сказала Сандрин. — Не важно какое. Иначе мне кажется, что это не отпуск.
Только сейчас он начал ощущать вкус. Перец, пряности, соль, земля. Жесткая сила.
— Я пока не решил. Меня зовут спускаться по горным ущельям на джипах в Альпах по реке Вердон, но еще есть возможность отправиться в Севилью посмотреть корриду, — сообщил Маркеши.
Так что в этом подлунном мире есть волшебная жидкость, способная разжечь пожар в наперстке и избавить его от груза, который он тащил всю жизнь. Он допил стакан, стараясь удержать последние капли счастья на кончике языка.
— Николя, ты снова поедешь к своим приятелям в Пиренеи?
Он даже не успел задуматься, вся его жизнь вдруг понеслась без тормозов, открылись немыслимые прежде горизонты, он почувствовал в себе силы справиться со всем.
— Я еду на Тробрианские острова играть в крикет с папуасами.
Такой ответ пришел ему в голову неожиданно и показался самым захватывающим, а значит, и самым искренним.
— Вы что, никогда не слышали про Тробрианские острова в Новой Гвинее? В Папуа? Бывшая английская колония, до начала века. Со времен колонизаторов ничего не осталось, кроме крикета, который аборигены переделали в национальный ритуал.
— Крикет?
— Их крикет не имеет ничего общего с любимой игрой англичан. Обычно в него играют двумя командами — два воюющих друг с другом племени. Число игроков может доходить до шестидесяти вместо одиннадцати. У них боевая раскраска и одежда. Над клюшками произносятся магические заклинания, мячи из дерева, отполированного бивнями кабанов. После каждого забитого мяча отличившаяся команда танцует и поет: «Мои руки намагничены! Мяч приклеился!» Судья принадлежит одной из команд и сам может играть и кидать жребий.
Николя забавляла внезапная неподвижность вокруг стола. В общем-то сам не желая того, он оказался в центре разговора, который перестал быть таковым. После долгой, бесплодной борьбы с неудачным днем он наконец расслабился. И начинающийся вечер был для него восходом.
— Ты там уже когда-нибудь был?
— В том-то и дело, что нет.
Жозе спросил, идет ли речь о заветной мечте, просто в голову ударило или он давно уже все это решил и обдумал.
— Все вместе. Пятнадцать тысяч франков за все — это, считай, даром. Сначала самолет из Парижа в Сидней, потом из Сиднея в Порт-Моресби, столицу Папуа, потом кукурузником до Киривины, главного острова Тробрианы. Потрясающие пляжи и девственно чистые леса. В крикет играют две деревни. Живешь у аборигенов. Конечно, оттуда не будешь звонить каждые пять минут, а в остальном это просто счастье.
Его стали расспрашивать, откуда эта бредовая идея, привык ли он к долгим путешествиям, один ли он туда поедет и т. д. От всех этих вопросов он почувствовал себя искателем приключений. На самом деле Николя Гредзински был полной противоположностью. Он не смог бы ни найти на карте Найроби, ни пережить путешествия в Непал, у него не было ни малейшего желания гонять чаи на украинской даче, он заскучал бы в музее современного искусства в Чикаго, на карнавале в Рио, на религиозных шествиях в Киото. Дожидаясь приема у врача, он листал, конечно же, «Пари Матч», а не National Geographic. Но когда National Geographic был единственным доступным журналом, Гредзински мог прочесть статью о нравах туземного населения и запомнить оттуда самые сочные подробности. Мысль поехать посмотреть, как папуасы играют в крикет, казалась ему настолько соблазнительной, что он не мог найти причины, по которой не стоило бы, пока не стало слишком поздно, посетить Тробрианские острова.
Сидя в одиночестве за столиком в кафе неподалеку от Сент-Женевьев, Николя пристально разглядывал рюмку «Выборовой», Уже темнело, вечер был теплым, усталость, накопившаяся за день, улетучилась. Ему не хотелось идти домой, и он желал только остановить мгновение, почувствовать его в руках, до того как оно исчезнет навсегда. Всполох безмятежности, секунды, украденные у самого себя. Выпив глоток, он благословил всех, благодаря кому этот нектар пролился ему в рот. Конечно, без божественного вмешательства тут не обошлось: создав человека, Он создал пьянство. Или человек создал его сам, что еще больше забавляло Николя. Однажды кто-то дистиллировал пшеничные зерна в перегонном аппарате, и остальные люди впали в транс. Николя не забыл ни водителя грузовика, который доехал от Варшавы до этой улочки в пятом округе Парижа, ни официанта, который заблаговременно поставил эту бутылку в холодильник, чтобы она была еще лучше. Третья рюмка принесла ему чувство настоящего спокойствия. В «Немро» он ощутил лишь его слабое предвестие. Он пил эту рюмку удивительно медленно и сосредоточенно. Этим вечером у него было все время мира. И пусть бы этот мир провалился в тартарары, Николя это больше не пугало.
Спокойствие.
Еще вчера это слово было для него под запретом. Он едва осмеливался произнести его, из страха прогневить своих демонов. Спокойствие античных философов, спокойствие до сильного удара, спокойствие, которое смакуют с закрытыми глазами. Почему жизнь не такая все время? Если единственный ответ стоил того, Николя желал его знать.
Вдруг он вспомнил то, что произошло накануне. Как там звали этого чудака? Брен? Блен? С огромной бородищей и глазами хорька. Сегодня утром он небось тоже проснулся с тяжелым похмельем, стыдясь глупостей, произнесенных вчера вечером. Хороши же они были оба, если им пришло в голову такое безумное пари. В таком состоянии они могли бы попытаться влезть на Триумфальную арку или петь серенады под окнами бывшей подружки, недавно вышедшей замуж. Вместо этого они размечтались о том, как стать кем-то другим.