Мой Рагнарёк

– Почему? – удивился я.

– Ну хотя бы потому, что меня нет, – туманно пояснил он. – В отличие от всех остальных действующих лиц предстоящего этому миру финала, я – не настоящий бог. Так, наваждение, нечаянно осуществившаяся мечта одного сумасшедшего Вершителя по имени Мухаммед.

– А откуда вы знаете о Вершителях? – обомлел я.

– Ну положим, невелика тайна. А вот термин я изъял из твоего собственного лексикона, вместе с кучей других полезных словечек, для удобства общения, – пояснил Аллах.

Я вспомнил синоним слова «конец», несколько минут назад извергшийся из божественных уст, и виновато отвернулся. Но Аллах не обращал внимания на мое смущение.

– У почитающего меня народа есть миф об абдалах, так называемых «скрытых святых», тайно управляющих миром, – продолжил он. – О, эти умники, суфии, отлично знали, на что способны Вершители! Этот переменчивый мир всегда становится таким, каким вы хотите его видеть, – рано или поздно, так или иначе. Неудивительно, что он подошел к концу: вас много, а ваши желания, как правило, еще более безумны и нелепы, чем бесхитростные просьбы прочих детей человеческих. В общем, что касается меня – бедняга Мухаммед так хотел, чтобы я был! Дело кончилось тем, что мне пришлось возникнуть из небытия. Если уж Вершителю по-настоящему приспичит…

– Вы хотите сказать, что пророк Мухаммед вас создал?!

– Ну да. А что тут такого невероятного? Вспомни свои собственные наваждения, Вершитель! – усмехнулся он.

– Наваждения? Вы хотите сказать, что все, что со мной происходит…

– Я вообще ничего не хочу сказать, – отмахнулся Аллах. – Но говорю, поскольку тебе кажется, что именно это я и должен делать. И вообще, не обращай внимания на мою манеру выражаться – что тебе до нее?

– Да, пожалуй. Но я все равно не понимаю, почему бы вам самому не сразиться в этой Последней битве? Если вас нет, значит, вы неуязвимы и можете спокойно развлекаться – чего же еще?!

– Если я возглавлю одну из армий в грядущей Последней битве, это будет очень плохо для всех. В первую очередь для меня самого, поскольку ни одно наваждение не имеет права вмешиваться в так называемые «реальные события». А Последняя битва – самое что ни на есть реальное событие, можешь мне поверить. Если я отягощу себя активным участием в делах людей и богов, я стану слишком настоящим и никогда не обрету свободу, сладкая тень которой уже давно дразнит меня своими неописуемыми очертаниями.

– Да, это уважительная причина, – признал я. – Но с какой стати вы решили, будто из меня получится хороший заместитель главнокомандующего?

– А почему бы и нет? – улыбнулся он. – Ты вообще идеальный заместитель. Ты просто рожден для того, чтобы доводить до конца чужие дела. Между прочим, именно поэтому тебе никогда не удавалось привести в порядок собственные. И не удастся, я полагаю. Строго говоря, у тебя вообще нет своих дел. Только чужие, зато их ты можешь улаживать с пугающей легкостью.

– И то верно, – задумчиво согласился я.

Возражать не очень-то хотелось: у меня было достаточно поводов сделать примерно те же выводы касательно своей загадочной способности улаживать чужие проблемы. При этом страшно вспомнить, сколько лет я угрохал на жалкие попытки перевернуть мир, прежде чем понял, что мне вообще не стоит выпендриваться, убеждая себя и окружающих, будто у меня могут быть какие-то там «собственные дела».

– А гибель мира, который уже давно перестал быть твоим, – как раз то самое «чужое дело», которое просто необходимо довести до конца, – лукаво подытожил Аллах.

– Похоже, что так. И что от меня требуется?

– Просто повести за собой мое воинство. Даже еще проще: немного помочь Мухаммеду, который уже готов выступить в поход. Понимаешь, Макс, кто-то из нас должен все время быть рядом с ним. Он даже не может покинуть свою могилу, пока его не позовут. А позвать его могу только я. И еще ты. Для него это не имеет значения.

– Как это – «не имеет значения»? – насторожился я.

– Что, не верится? А вот послушай. Люди моего народа любят пересказывать историю о том, как однажды Мухаммед был у меня в гостях…

– Уже смешно! – фыркнул я.

– Возможно, – спокойно согласился он. – Тем не менее… Считается, что в ходе его визита я скрывался за занавеской, поскольку никто из людей – даже Мухаммед! – не может лицезреть мой облик. Когда перед Мухаммедом появилось блюдо с угощением, он сказал, что ему неловко есть одному. И тогда из-за занавески появилась рука и взяла с блюда горсть риса. Мухаммед узнал в ней руку своего родича по имени Али – твою руку, Макс! Не могу сказать, что эта история так уж правдива, но как метафора она вполне годится.

– Подождите! – попросил я. – Как я могу быть каким-то там родичем Мухаммеда? Может быть, я сегодня неважно выгляжу, но я не настолько стар, чтобы фигурировать в мифах и легендах… И потом, я не так уж хорошо знаю историю своей семьи, но мы с вашим Мухаммедом – люди разных национальностей, вам так не кажется?

– Ну при чем тут твоя национальность? – вздохнул Аллах. – Ты говоришь ерунду и готов тараторить до вечера, лишь бы заглушить настойчивый шепот своей собственной памяти, которая твердит тебе, что когда-то мы с тобой были хорошими друзьями и в те дни тебя действительно звали Али. Ты боишься этих воспоминаний, да? Они разрушают последний бастион твоего здравого смысла.

– Какой «последний бастион»? – я окончательно растерялся.

– Твердую уверенность в том, что тебя зовут Макс и тебе недавно исполнилось тридцать три года. Кажется, ты готов до последней капли крови сражаться за право и дальше оставаться при своей незамысловатой биографии. Забавно: с новостью о предстоящем конце мира ты смирился довольно легко!

– Я вас не понимаю, – упрямо сказал я и сам не узнал собственный шепот.

– Ничего страшного. Когда-нибудь поймешь.

– А как меня зовут на самом деле?

Смешно сказать, я смертельно боялся, что он ответит на мой вопрос. Казалось бы, что может изменить какое-то имя, упорядоченный набор звуков, изобретенный людьми для того, чтобы как-то обращаться друг к другу?

Но Аллах только улыбнулся и покачал головой.

– Как тебя только не зовут! Впрочем, как тебя зовут на самом деле, я, откровенно говоря, не знаю. Боюсь, что вообще никак. Видишь ли, ты – очень древнее существо, Вершитель. И когда-то – бесконечно давно! – ты нашел способ убежать от смерти, которая до сих пор страшит тебя чрезвычайно.

– Какой способ?

От всех этих неземных откровений меня колотило так, что от попытки внятно произносить слова скулы сводило.

– Это был простой и гениальный способ. Ты научился быть наваждением. Ты позволяешь снова и снова придумывать тебя – людям, богам, другим Вершителям и вообще всем кому не лень. А в те дни, когда тебя звали Али, ты был моей собственной фантазией. В ту пору я выдумал тебя, чтобы ты помог мне справиться с Мухаммедом, а Мухаммеду – с дэвами, драконами и прочими напастями, которые он сам изобретал с удивительным проворством! Разумеется, они тут же обретали плоть: Мухаммед был очень могущественным Вершителем. Лучшим из всех, кого мне доводилось видеть в деле… Хочешь сменить тему?

Я молча кивнул. К этому моменту я был почти уверен, что умру, если услышу еще хоть слово о своем славном прошлом. Или, чего доброго, действительно вспомню все эти вещи, о которых он начал говорить. Почему-то мне казалось, что это будет даже хуже, чем смерть.

Мой собеседник великодушно умолк. Я взял банку с тоником. Рука противно дрожала, но я собрался с силами, поднес жестянку к губам и мелкими глотками допил остатки горьковатого лимонада. Когда я поставил пустую банку на стол, рука вела себя вполне прилично. Так мило с ее стороны!

– Ладно, – вздохнул я. – Может быть, все, что вы говорите, и все, о чем вы, к счастью, умолчали, – правда. Не хочу об этом думать. Не сейчас!.. Но в настоящий момент я не ощущаю себя таким уж могущественным существом. И как, интересно, я буду воскрешать этого вашего мертвого Мухаммеда, вести за собой солдат, готовых умереть за мою улыбку, отдавать приказы и все в таком духе? Я не потяну…