Княжья доля

– Княже, спишь ли?

– Да разве тут заснешь, – недовольно проворчал Костя.

– А спросить тебя можно остатний раз?

– За спрос куны берут.

– А у меня нет, – ойкнула она растерянно и тут же приглушенно хихикнула. – Да ты все шуткуешь, а я по правде узнать хочу.

– Ну, если только в остатний, – предупредил он ее. – Сама сказала. Спрашивай, и спать будем.

– А на кой я тебе понадобилась-то? – подала она робкий голос.

«Наверное, не спрашивала бы, если бы чудес не было и я в этой шкуре не оказался», – подумал Костя, а вслух ответил:

– Покормить тебя решил. А то гляжу, кожа да кости, аж смотреть тошно.

– То-то ты накинулся сразу, – проворчала она.

– Так я тебя хотел на колени посадить, чтобы покормить. Думал, у самой-то сил, поди, и вовсе нет, даже ложку поднять не сможет.

– А чего ж под юбку полез? – не отставала она и добавила лукаво: – Сам же говорил, что только собаки на кости бросаются.

В ответ раздалось глухое княжеское рычание. Получилось вроде бы убедительно. Во всяком случае, Доброгнева, приглушенно пискнув, окончательно затихла и больше вопросов не задавала.

Наутро Константина, как обычно, разбудил Епифан. Первый вопрос, который он ему задал, был следующий:

– Княже, а где ведьма-то?

Константин рывком поднялся со своей лежанки и увидел только ворох скомканных шкур на соседней лавке. Его ночной собеседницы и след простыл. На секунду стало чего-то жалко и немного обидно. «Хоть бы попрощалась», – подумалось ему, но потом он ее понял. И впрямь вчера один, а сегодня – совсем другой. А ну как на следующий день вновь на нее полезет? Что тогда? И пожаловаться некому. Он – князь, а она – внучка ведьмы. Нет ни заступников, ни защитников. Наверное, правильно сделала. Тем более что в один прекрасный день он из этого тела исчезнет, и что тогда с нею будет? Получится еще хуже. Приручил, прикормил, а потом на тебе. Поэтому Костя как можно равнодушнее зевнул и лениво пояснил Епифану:

– Да отпустил я ее. Она со мной ночью сполна за все рассчиталась, вот я ее под утро на все четыре стороны и отправил. Ну, чего стоишь как вкопанный, давай кувшин – мыться буду. Поди, на охоту уже пора?

Оный Константин словеса рек сладко, душу имея гнусную. И о ту же пору изловиша служка княжий и убивец, прозвищем Гремислав, девицу пригожую, на коей свой алчный взор остановиша Константин князь, и достави оную в светлицу к ему, и учал нечестивец изгалятися над несчастной, потешая ненасытну похоть свою. Пред заутреней Гремислав же тайно бездыханно тело, обернувши в рогожу, вынес из терема и захорониша в лесе. Константине же рек братьям тако, де отпустиша ее вовсе, не карая, ибо тако и Христос заповедал. И зрели князья, како безбожник сей крест на себя кладе рукотворный, и дивились вельми сей лжи подлой, ибо, памятуя нрав буен Константинов, не усомнишася нисколько, что сей изверг деву оную умучил и живота лишил.

Тако сей княже поступиша не по покону Ярославичей, но по милосердию и правде Христовой, ибо Иисус рек: «Не до семи, но до семижды семь грехов прощать должно врагам нашим», и девица оная, коя лишити князя живота могла, имея в руце силу помогутнее, прощена им бысть и на волю пущена вовсе без виры.

Кажется, что именно тогда состоялось одно из последних злодеяний Константина, учиненное им в гостях в Переяславле-Рязанском у своих двоюродных братьев-князей, хотя и данный факт летописи трактуют очень разно. И о причинах злодейства, и о нем самом летописцы говорят туманно, к тому же весьма и весьма противореча друг другу. Столь сильное расхождение в описании событий позволяет задать, на первый взгляд, парадоксальный, но если вдуматься, то вполне естественный вопрос: «А была ли вообще оная девица?»

О том, как на самом деле поступил с ней Константин, и говорить нечего, хотя в любом случае – даже смертоубийства – его поведение вполне оправданно. Ведь если судить по Владимирско-Пименовской летописи, то она ударила князя по голове, а это трактуется не иначе как покушение на убийство, согласно «Русской Правде». Впрочем, истина, по всей видимости, лежит, как и обычно, где-то посередине, просто суздальский летописец монах Филарет, относясь к Константину враждебно, усугубил наказание, которое она понесла, а Пимен владимирский по причине лояльного отношения к данному князю постарался вовсе обелить его.

Глава 5

Неудачная охота

Судьба способна очень быстро перевернуть нам жизнь до дна, но случай может высечь искру лишь из того, в ком есть она.

Двоюродные братья Константина отреагировали на побег юной ведьмачки по-разному, но в строгом соответствии со своим темпераментом. Юрий набожно перекрестился, сожалея, что еще не одной христианской душе сия чертовка вред принесет, Олег не поверил вообще – это Константин уловил по его недоверчивому прищуру глаз. Роман же с Глебом загорелись немедля догнать мерзавку и проучить. Почему-то им тоже не поверилось, что князь Константин отпустил просто так какую-то холопку, не воздав ей вдесятеро за тот злополучный удар в избушке. Судя по всему, репутация в отношении женского пола у Константина была еще та, причем прочная и надежная, не пошатнешь, заслуженная добрым десятком лет и – вне всякого сомнения – его тяжкими неусыпными трудами на этой ниве. Осторожный Ингварь, как всегда, ничего не сказал, только пожал плечами – мол, быть посему, выпустил так выпустил, и вскоре с этой щекотливой темы все переключились на обсуждение предстоящей охоты, тем более что сегодня она должна была стать не просто опасным развлечением, но и полезным мероприятием.

Медведь-шатун, который почему-то не залег в спячку, успел к февралю месяцу задрать не только с десяток овец, коров и лошадей, но и с пяток человек, которые попались ему в лесу не в добрый час под тяжелую лапу. Предстояло избавить смердов от сей напасти, ну и заодно повеселиться, душу потешить.

Некоторые проблемы возникли у Кости при переодевании, поскольку все его потуги помочь стремянному в деле собственного облачения заканчивались весьма плачевно, и под конец Епифашка робко намекнул, чтобы князь, образно говоря, не суетился под клиентом.

Увешанный оружием с ног до головы, Костя наконец спустился вниз, где его нетерпеливо ждали остальные участники мероприятия. Широкая санная колея была достаточно удобна для коней. Кавалькада лениво протрусила по узеньким улочкам города, затем, пройдя через ворота, двинулась по достаточно хорошо укатанным многочисленными санями дорожкам между домами, жавшимися к невысоким крепостным стенам, тоже деревянным, с большими валами, укутанными снежным покровом, и, наконец, вырвалась на простор.

Дорога больше напоминала широкую тропинку – видимо, зимой движение по ней было не столь интенсивным. Но спустя всего полчаса припекавшее совсем по-весеннему жаркое солнышко сменилось утренней прохладой дремучего леса. Со всех сторон стояли лишь деревья, которые совершенно одинаковы что в двадцатом веке, что в двенадцатом или тринадцатом. Они невольно навевали приятную, хотя и глупую мысль о том, что Костино путешествие в прошлое, весьма поучительное и в какой-то мере приятное, уже закончилось и он вновь оказался в своем столетии. Окончательно увериться в этом ему мешал лишь вороной конь, который, очевидно чувствуя, какая ерунда лезет в голову наезднику, время от времени иронично всхрапывал, сдержанно посмеиваясь над хозяином.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.