Сынок

У самого подъезда Гешку едва не сбил с ног какой-то плечистый парень в куртке с высоким воротником. Он неожиданно вынырнул из темноты и с ходу врезал кулаком Гешке в плечо. Метился, конечно, в лицо, но Гешка, к счастью, успел увернуться, в три прыжка достиг двери, влетел в фойе и исчез в кабине лифта. «Могло быть хуже», – думал он, машинально разглядывая выцарапанную на стенке надпись: «Я готов целовать песок, по которому ты ходила».

Какой-то идиот еще полчаса орал под окнами: «Ростовцев, высунь харю», – или что-то в этом роде.

Военкома не было, у входа в его кабинет сидело несколько человек. Гешка спросил «Кто крайний?», сел рядом с заплаканной теткой, которая мощной рукой прижимала к себе худенького мальчика. Тот беззвучно шевелил губами, читая военные плакаты на стенах.

Время тянулось утомительно медленно. Длинный и смуглый офицер, неловко передвигая левую ногу, будто прятал в штанине метровую указку, прошел мимо кабинета военкома, взглянул на Гешку и остановился.

– Ты, – сказал он, показывая Гешке на грудь. – Значок инструктора от балды прицепил?

– Ничего не от балды, – грубо ответил Гешка, потому что был прав.

– Какой спорт? – спросил длинный уже тише.

– Альпинизм.

Офицер скрипнул несгибающейся ногой, положил свою руку Гешке на плечо.

– Идем со мной.

– Мне надо дождаться военкома, – ответил Гешка.

– Мы тут все военкомы, – улыбнулся офицер. – Пошли, не пожалеешь.

Гешка пожал плечами, предупредил на всякий случай заплаканную тетю, что еще вернется, и пошел вслед за хромым офицером.

Они зашли в узкий, как пенал, кабинет.

– Альпиниста нашел тебе, Саня.

– Как фамилия? – спросил хозяин кабинета, раскладывая на столе какие-то карточки и потому не поднимая головы.

– Ростовцев, – представился Гешка. Офицер сразу поднял голову.

– Какое отношение имеете к генералу Ростовцеву? Родственник? Однофамилец?

Он говорил нервно, отрывисто. Один глаз его не был похож на другой. Гешке этот человек не понравился.

– Родственник, – ответил он.

Офицер долгим взглядом осмотрел Гешку с ног до головы, достал из кармана пачку, тряхнул ею, вытащил губами сигарету. Потом, как фокусник, работая только пальцами одной руки, извлек спичку, чиркнул ею о коробок и прикурил. Гешка только тогда обратил внимание, что вместо правой руки у офицера пустой рукав.

«Сплошные инвалиды», – подумал он.

– Родственник, значит? – переспросил однорукий и удивительно приятно рассмеялся. – Ну, молодец, молодец. Садись… А моя фамилия Суслов. Я тоже, значит, вроде как родственник… Ну что, альпинист, на Эльбрусе был?

Гешка снисходительно фыркнул.

– Молодец, – одобрительно кивнул офицер, – а мне вот не довелось, хотя мечтал в молодости… В горах служить хочешь?

– Хочу, но…

Гешка хотел добавить, что, к сожалению, в этом районе, где по замыслу папика он должен служить, самая большая возвышенность – здание СЭВ, но однорукий надолго взялся за телефон:

– Я все понимаю, но брать больше некого, понимаете? – устало говорил он в трубку. – Кто вместо него служить пойдет, а? Вы?.. Это не колония, мамаша! Армии тоже умные люди нужны, и с высшим, и с самым высшим образованием. Даже космонавты, между прочим, тоже служат…

Удерживая трубку между плечом и щекой, однорукий в то же время перелистывал Гешкин паспорт, заполнял какие-то справки, анкеты. Потом он протянул ему стопку бумажек, на одной из которых было очень неразборчиво нацарапано: «в ком. 13».

Гешка так и не понял, надо ему идти к военкому или же вопрос уже решен.

Он попал в команду, которую увозили куда-то на юг – то ли в Фергану, то ли в Термез. Отец Гешки все еще не вернулся из командировки, а мать, разговаривая с сыном по телефону, раздраженно сказала, что уже ничего не понимает, что пусть отец сам разбирается в этой путанице.

Тамара приехала на призывной пункт за час до того, как Гешкину команду повезли в Домодедово. Просунула руку через ограду, погладила Гешкину колючую голову.

– Бедненький ты мой ежик! Гордись, я в финал попала.

– В какой финал? – не понял Гешка.

– Конкурса красоты. – Тамара оглянулась, махнула кому-то рукой. – Мне тебя жалко…

Она поцеловала Гешку, оставив на его губах запах мятной жвачки.

Гешка видел, как Тамара села на мотоцикл, держась за плечи парня в шлеме и черной прокнопленной куртке. Помахала напоследок рукой. Мотоцикл рванул с места, как на гонке. «И не страшно ей», – подумал Гешка, прижимаясь щекой к холодной ограде.

Когда взлетали, он посмотрел в иллюминатор и с удивлением заметил, что стал бояться высоты.

Гешка – похудевший и оттого казавшийся еще более высоким, сидел напротив командира полка подполковника Кочина под холодной струей кондиционера. Руки его были широко раскинуты в стороны и лежали на спинках стульев, будто он намеревался поднять их над полом. Его густо-зеленая, еще не выцветшая военная куртка была расстегнута наполовину, под ней лоснилась от пота смуглая грудь. Гешка закинул ногу за ногу, помахивая серым от пыли ботинком.

«Поразительно похож на отца!» – подумал о нем командир полка.

– …И вот комбат говорит мне: «Звони отцу, а то поедешь за речку», – продолжал рассказывать Гешка. – Отцу я, конечно, не дозвонился, в гробу видал я такую связь, и вот через пять дней перебросили нас в Ташкент. Оттуда я дал телеграмму в Москву. Батя через сутки прилетел.

«А глаза Любы», – думал Кочин.

– Но поезд ушел, и даже отец уже не мог вытащить меня из афганской команды… Сначала я должен был лететь в Джелалабад, но папик устроил так, чтобы я попал к вам.

– Он тебя проводил?

– Конечно! До самого самолета. Две бутылки коньяка передал для вас и письмо.

Гешка полез в карман, разгладил конверт на колене, протянул, не поднимаясь со стула.

– Вручаю вам, Евгений Петрович, из рук в руки.

«Евгений Петрович, – мысленно повторил Кочин. – Что ж, можно и так. Хорошо, что не дядя Женя».

– Жарковато у вас тут… Мне больше по душе ледники да морозец градусов под тридцать. Вы когда-нибудь бывали в высокогорье?

Гешка расстегнул куртку до пупа, стал махать на себя кепкой. «Бывал ли я в высокогорье?» – подумал Кочин, вскрывая конверт. Знакомый почерк, на «и», как всегда, нет шляпок.

«Ж еня, дорогой! Пишу впопыхах! Беда, Гена едет в Афг-н. Не пойму, как я его прозевал…»

«Сколько помню, Лева Ростовцев всегда писал мне впопыхах, – подумал Кочин. – Даже в отпусках».

«…единственная просьба к тебе – сбереги его. Сам понимаешь, Генка – это самое дорогое, что осталось у нас с Любой…»

В общем, все ясно. Можно было и не читать.

– Ну, как там мать поживает?

– Она еще ничего не знает, Евгений Петрович.

Кочин кивнул, сел за стол и придвинул к себе лист бумаги.

– По штату ты зачислен в разведроту. Послужишь там пару месяцев, на боевые ходить не будешь. А потом я переведу тебя в хозвзвод. Все ясно?

Гешка пожал плечами.

– А зачем переводить? Честно говоря, я бы и в разведке с удовольствием.

«Конечно, он еще не представляет, куда попал. – Кочин, не поднимая глаз, постукивал карандашом по столу. – Или же играет».

– Ладно, подумаем, – ответил он, но только для того, чтобы закончить разговор.

Гешка это почувствовал. Он смотрел на Кочина с недоверием, как пациент на стоматолога, который, стоя спиной, подбирает инструменты.

– Вам коньяк сейчас принести?

«Ах, Лева, Лева! – Кочину показалось, что у него вдруг начинает неметь спина. Он повел плечами, поднял руки вверх, потянулся всем телом. – Дурацкое сочетание просьбы и подарка…»

– Потом. Пусть пока у тебя лежит. – Гешка кивнул. Кочин увидел в изменившемся лице солдата и его настороженных глазах свою растерянность, свой внезапный конфуз. – А коньяк какой? Армянский? – вдруг полюбопытствовал Кочин.

– Да, – неуверенно кивнул Гешка. – «Ахтамар», кажется.