Сладкий привкус яда

Я вышел в коридор и по скрипучей лестнице спустился в холл, здорово напоминающий подземный гараж, только без торцевых стен. За столиком, сервированным кофейным набором, сидели два седовласых джентльмена с полными ртами ослепительного фарфора. Они кивнули мне и приветствовали: «Хай!» Кажется, это были англичане, которые строили в деревне школу. Китченбой в приталенной рубахе навыпуск предложил мне ужин из отварного риса и рисовой водки, но я отказался.

– Если меня будет кто-нибудь спрашивать, – сказал я официанту, – инспектор или… или русская девушка, скажи, что я вернусь минут через сорок.

Шансы, что в столь поздний час я буду нужен этим людям, были ничтожны, но я преследовал другую цель: поставив рядом с собой имя инспектора полиции из Катманду. Теперь моя ночная прогулка по деревне уже не должна была вызывать недоумение и вопросы.

Сунув руки в карманы, я вальяжной походкой пошел по улице и, едва плотная тень скрыла меня от взглядов англичан, ускорил шаги. Призрачно-синий конус горы, нависающей над деревней, освещал улицу ровно настолько, чтобы я сослепу не налетел на какой-нибудь забор, ограждающий тихое бормотание скота, но больше я ничего не видел, и глаза привыкали к темноте очень медленно. Дорога не отличалась идеальной ухоженностью, и всякий раз, когда я спотыкался о колдобины, намеревалась встать дыбом и припечататься к моему лицу. Проще было купить эфирное время, думал я. Мысль эта была бесполезной и вредной, но именно такие сидят в мозгу особенно крепко.

Я скорее почувствовал, чем увидел, что дорога пошла вверх. Темный овал бугра постепенно опускался, и словно из-под земли вырастал силуэт «STATION-MASTER». На фоне холодного свечения горы дом напоминал часовню или избушку на курьих ножках, которая от стылого холода эти самые ножки поджала под себя.

Поднявшись до пожухлых кустов, я остановился, огляделся по сторонам, но мало что увидел и пожалел о том, что не захватил с собой спички или зажигалку. Лунный свет, на который я надеялся, либо вовсе не проникал в это ущелье, либо проникал ненадолго и строго в определенное время, как сеанс связи с Катманду.

Если бы не знакомые мне бочки, выполняющие роль античных колонн, мне пришлось бы долго искать дверь. Как я и ожидал, трухлявая перегородка охранялась горбатым Буратино, которого я вежливо отшвырнул ногой. Зайдя внутрь помещения, где было темно как в могиле, я начал продвигаться по периметру вдоль стены, пока не нащупал штору, отделяющую заветный угол.

И только когда я сел на стул перед радиостанцией и нащупал тумблер включения, то вспомнил, что электрификация этой деревне еще только снится в сладких снах и коммуникационный гроб времен английского колонизаторства работает от генератора, который стоит на улице в собачьей будке.

Надо было видеть, как я схватил себя за волосы, взвыв дурным голосом! Генератор, если я его заведу, наполнит спящую деревню таким оглушительным треском, что на Ледовой Плахе проснутся клаймберы в своих высотных палатках. И нет никакой гарантии, что инспектор не войдет в служебный экстаз и не кинется за мной в погоню на одной ноге.

Я сидел перед станцией и решал дилемму: связываться с Хэдлоком или же сохранить отношения с инспектором в удовлетворяющем обе стороны вакууме. Конечно, очень соблазнительно было услышать протяжно-ленивый голос Родиона и в крепких выражениях высказать ему, что не по-товарищески оставлять меня на высоте семь двести без кислорода и жратвы. Опустив подбородок на кулак, я стал думать над тем, как грохнуть двух зайцев сразу: и станцию включить, и вовремя ноги унести.

Пока я думал, ноги уже вынесли меня на улицу. По кабелю я добрался до будки, нащупал рукоятку запуска с тросиком, подбодрил себя тем, что это не бог весть какой криминал, и рванул ручку на себя.

Генератор завелся, как разбуженная сторожевая собака. Треск оглушил меня, и я до каждого нервного узелка прочувствовал масштабы своего хулиганства. Бегом к двери! Удар лбом о косяк. Табурет с грохотом упал на пол. Шторка на веревке треснула, как сарафан девки под гусаром… Я ощупывал приборную панель. Генератор заливался треском, будто воем сирены. Я надавил на тумблер. Внутри станции, за мутными стеклышками, медленно забрезжил рассвет. Лампы накаливания лениво сосали энергию. Я начал вращать ручку настройки. Хэдлок, шестьдесят шесть и две десятых мегагерца… В наушниках что-то треснуло. Я прижал к губам микрофон и надавил на тангенту.

– Хэдлок! Примите срочное сообщение! Хэдлок! Хэдлок!

Я так и не понял, ответил мне кто-то или нет. Генератор вдруг заглох, и смесь шума и голосов в наушниках стала быстро стихать, лампочки затухли, как в кинозале, и станция опять растворилась во мраке. Не успел я вскочить со стула, как мне в глаза ударил яркий луч света. Несколько сильных рук вытолкнули меня из помещения на улицу. Я не сопротивлялся и даже проявлял инициативу, помогая молодым и разогретым ракшой шерпам вести себя к инспектору.

Я неплохо позабавил деревню. Жители многих домов вышли на улицу и, завернувшись в одеяла, стояли по обе стороны дороги живой изгородью. Видя мое раскаяние и желание содействовать органам правопорядка, мои конвоиры перестали усердствовать, и я мог шевелить и даже помахивать над головой руками.

Свернув с главной улицы, мы подошли к двухэтажному дому с длинным балконом, протянувшимся вдоль всей стены под крышей. Узкий вход прикрывал сверху кусок жести. Дверь была открыта, и на пороге уже был выставлен трон для носителя справедливости и возмездия. Инспектор, завернутый в одеяло, был свиреп. Наверное, его разбудили совсем недавно, может быть, в тот момент, когда я запустил по гималайским ущельям первый пучок радиоволн.

– Ну в чем дело? В чем дело? Ну в чем?! – обрушил он на меня лавину вопросов, которые ровным счетом ничего не означали.

Конвоиры за моей спиной вполголоса комментировали мой поступок. Они говорили на непали, но меня это не смущало, и я соглашался с их комкообразной речью, кивая.

– Да, господин инспектор, я самовольно воспользовался станцией.

– Но зачем? Мы же с вами уже все решили! Я доложил так, как вы хотели! Ну что еще?

Один из шерпов снова вставил короткую фразу, и я разобрал слово «Хэдлок».

– Что? – недовольно воскликнул инспектор. Он сверкал в темноте сизыми белками глаз, переводя взгляд с меня на шерпов. – Опять Хэдлок? Что это значит? Почему Хэдлок?

– Не могу больше лгать вам, инспектор, – покаялся я. – В Хэдлоке на строительстве дороги работает англичанка, инженер из Ливерпуля. Мы с ней уже четыре года переписываемся…

– Какая дорога? – опешил инспектор и зашевелился в своем коконе из одеяла. – В Хэдлоке и тропы нормальной никогда не было. Горные козлы себе ноги ломают!

Врал я всегда вдохновенно, но малоубедительно. Обычно мне безоговорочно верили только одинокие женщины, мечтающие о большой и чистой любви. Перед инспектором я выдохся окончательно и принялся молча вытряхивать пыль из своих карманов.

– Идите к себе! – сердито приказал инспектор. – Утром с вами поговорю.

Я пожелал присутствующим спокойной ночи и пошел в отель. До того, как свернуть за угол, я дважды обернулся. Конвоиры и инспектор не сводили с меня глаз. «Как все это мне надоело!» – подумал я, мечтая забраться в спальный мешок с головой, уснуть покойницким сном и проснуться только в усадьбе князя Орлова, в ажурной беседке, на которой играют в догонялки тени берез и где вечный оптимист и чудак Святослав Николаевич прогуливается по гаревым дорожкам, выбирая среди деревьев подходящую натуру.

– Вами интересовался мальчик, – сказал мне китченбой, едва я занес ногу на ступеньку, чтобы подняться на второй этаж отеля.

– Кто? Мальчик? Какой еще мальчик? – не поверил я своим ушам.

– Это сын портера, который живет на краю деревни в каменном доме, – пояснил официант. – Там у него лавка по продаже горной обуви.

Я передумал подниматься наверх.

– И что спросил этот мальчик? – с неприятным осадком в душе выяснял я.

– Он спрашивал, проживает ли в отеле русский альпинист Стас Ворохтин и когда вы будете у себя.