Разведрота

Он хотел еще что-то добавить, но дверь распахнулась, и в кабинет вошел прапорщик, а следом за ним высокий, румяный, как с мороза, и обросший рыжей щетиной капитан.

– Рад тебя видеть, Блинов! – сказал комбат, поднимаясь со стула и пожимая капитану руку. – Возвращаешься с сопровождения?

– Возвращаюсь, Сергей Николаевич, – ответил капитан, широко улыбаясь, сел, точнее, грохнулся рядом со мной на стул и стащил с головы измятую панаму.

– Загорел, морду отъел до спелого треска.

– Как же, отъешь тут, – махнул рукой Блинов. – Вчера под Салангом ночевали… Всю ночь какой-то мудак по нас из ДШК стрелял. Выстрелит – и тут же сменит позицию. Так мы его и не вычислили… Ну а как вы живы-здоровы?

– Как всегда – между плохо и очень плохо. Вот, кстати, заменщик к Оборину приехал.

– Пашка, значит, Афгану низко кланяется?

Блинов повернулся ко мне, крепко пожал руку.

– Подбросишь его к озеру? – спросил комбат.

– Подброшу, – ответил Блинов. – Какой разговор! Замена – святое дело.

– И расскажешь заодно, откуда иногда вылетают пули и в каких ямах на дороге припрятаны фугасы. Ты у нас человек опытный.

– Добро, Сергей Николаевич!

Мы оба встали. Комбат провожал меня долгим взглядом.

Нет, совсем не таким представлял я себе Афганистан. Все оказалось как-то слишком просто и жестоко.

Мы ехали, сидя на броне боевой машины пехоты с капитаном Блиновым, этим улыбчивым парнем, обросшим недельной щетиной, в большом, не по размеру бушлате, и я смотрел на все то, что окружало, не понимая, во сне это или наяву. Нависшие над самой дорогой голые, изломанные скалы. Рев техники, отдающийся эхом. Приподнятые стволы пушек и пулеметов… Блинов мерз, ежился, но улыбался. Казалось, он радуется тому, что холодно, что навстречу нам дует пронзительный ветер, что от солярной гари слезятся глаза, и энергично двигал плечами, крутил головой, натягивал панаму на самый лоб.

– «Духи» как черти злые, не дают спокойно жить, – кричал он, наклоняясь ко мне. – Одно утешение – замена скоро. Эх, дружище, ты даже не представляешь, как это хорошо – замена!

Я действительно не представлял, что это такое. Я не знал, какой жизнью жил этот капитан до встречи со мной и что ему довелось испытать. Но что-то подкупающее было в его скуластом обветренном лице, усталых, но уверенных движениях. Он напомнил мне тех бородатых молодых ребят, снимки которых поместили многие газеты, – измученных и счастливых на снегу вершины Эвереста, первых советских альпинистов, покоривших высочайшую вершину Земли. Я посматривал на Блинова и с удивлением отмечал, что после двух лет рискованной службы со стрельбой, пороховой гарью, бессонными ночами, наконец, с потерями, он мог так просто и чисто радоваться жизни – даже тому, что его утомляет, знобит, угрожает опасностью. Мне это нравилось, хотя и было еще непонятно.

По разбитой гусеницами асфальтированной дороге мы поднимались все выше и выше в горы. Скоро и я стал мерзнуть. Блинов, видимо, угадал это по моему лицу, склонился над люком и крикнул:

– Кирюш, подай-ка нам бушлатик!

Я надел поверх кителя засаленный солдатский бушлат, еще не чувствуя тепла, но уже забыв о холоде, и подумал о том, что, к сожалению, не сумею познакомиться ближе с этим капитаном. Два, три часа от силы, и наши пути-дороги разойдутся, и кто знает, встретимся ли мы когда-нибудь снова. Трудно было сказать, чем пришелся мне по душе этот офицер, но я неожиданно поймал себя на мысли, точнее, на каком-то прозрачном желании быть похожим на Блинова.

– Стреляют здесь часто? – спросил я.

– Здесь нечасто. Последний раз – в мае – сожгли колонну афганских наливников. А вот дальше, километров через десять, будет Черная Щель. Там да, место удобное.

– Как это понять? – спросил я.

– Ну, для засады удобное. В начале лета дня не было, чтобы кого-нибудь не обстреляли… Главное быстро ее проскочить, а дальше, в зоне Оборина, хоть с девушкой под ручку гуляй.

Я спросил, почему не стреляют в зоне Оборина.

Блинов усмехнулся, показывая свои великолепные белые зубы, и как-то странно весело ответил:

– А его душманы любят!

Он опять поежился, поднял воротник и, сунув руку в карман, вытащил оттуда местами поржавевший старинный кинжал. Я думал, что Блинов сейчас начнет хвастать трофеем, но он протянул оружие мне.

– Возьми себе на память. Мне все равно домой скоро, а через границу эту херню не провезешь.

Я долго рассматривал кинжал, потом затолкал его поглубже, во внутренний карман. Действительно, херня. Для чего он мне? Разве что хлеб резать?

Где-то уже недалеко находилась «курортная зона» Оборина. Но то, что было сейчас перед моими глазами, никак не вязалось с рассказом о ней. Я уже знал от Блинова, что третья рота, теперь, значит, моя, живет на зависть другим в настоящем кемпинге у самой дороги, построенном еще при короле то ли западногерманской, то ли швейцарской фирмой. Там, у отвесных скал, в прохладе зелени и озерца редкой красоты со студеной родниковой водой проводили уикенд вельможи, богатые торговцы и прочая знать. На песчаном пляже в ярких шезлонгах загорали красивые женщины, наслаждаясь покоем, солнцем и целебным воздухом. Официанты подносили шампанское, джюс и колу со льдом…

Однообразие дороги мне уже порядком надоело. За каждым поворотом открывался все тот же дикий пейзаж. И тепло, хорошо хранившееся под бушлатом, мерный гул боевой машины незаметно и предательски убаюкивали меня. Время от времени я расправлял плечи, осматривался, кидал взгляд на спокойное лицо Блинова и снова закрывал глаза, о чем-то задумывался, но путался в мыслях, оборванных, перемешанных фразах, видениях и чувствах. И вздрагивал всякий раз, касаясь плеча Блинова…

Качнувшись, БМП остановилась. Я тряхнул головой и огляделся вокруг. Колонна стояла на узкой обочине, почти прижавшись к отвесной скале. Вдоль нее, запрудив всю проезжую часть дороги, вытянулся длинный караван афганских «наливников». Водители сидели на корточках у самых колес машин. За изгибом дороги чадил горящий бензопровод, а с почерневших, закопченных гор, сдавивших дорогу как в тисках, раздавались хлопки выстрелов. Черная Щель!

Я спрыгнул на асфальт и пошел к голове колонны. Вдоль машин с подчеркнутой невозмутимостью расхаживали солдаты, держа автоматы стволами вниз, сплевывали, курили и сквернословили в адрес «оборзевших душков». Молодой прапорщик в шлемофоне, сдвинутом на затылок, размахивал руками, словно дирижировал оркестром, и что-то орал властным тоном, хотя разобрать, что именно, было невозможно. Блинов быстро шел мне навстречу вместе с сухощавым хмурым подполковником, что-то объяснял ему, ударяя ребром ладони по руке. Подполковник, словно стыдясь своего высокого роста, шел пригнувшись и крутил во все стороны головой.

– Сейчас поедем! – бросил мне на ходу Блинов. – Далеко не уходи.

Я встал рядом с группой офицеров, которые под прикрытием брони громко и оживленно разговаривали, смеялись, травили анекдоты, беспрерывно курили и подшучивали над розовощеким толстяком в маскхалате, который стоял на башне БМП, обхватив обеими руками мощный казенник крупнокалиберного пулемета.

– Бача-а-а! – кричал он и, прислушиваясь к отдаленному эху в горах, открывал огонь короткими тяжелыми очередями.

– Ты их спроси: сала свиного хотите? Когда крикнут «Не-е-ет», тогда и стреляй! – советовали толстяку.

– Бача-а-а!!!

– Ген, остается штаны снять и повернуться…

– Бача-а-а! Это я, Геннадий Стрельцов!

И снова короткая мощная очередь.

А водителям «наливников» было не до шуток. Усталые, обреченно-смиренные, они сидели на земле уже, наверное, не меньше часа, глядя с суеверным страхом и надеждой на кощунственно-веселых светлолицых людей в военной форме. Смотрели они и на меня, но хоть убейте, я не знал, чем мог быть им полезен в те минуты и, вообще, что здесь произошло. Приставать с расспросами к Блинову мне не хотелось – ему было не до меня. Поговорить с солдатами?

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.