Кодекс экстремала

«Акционерное общество «Милосердие», – мысленно повторил я и вспомнил огромные рекламные щиты с крупной фотографией симпатичной бабушки в цветастом платочке, пьющей чай на веранде с видом на море. Самое популярное на побережье АО, обещавшее что-то около трехсот процентов годовых по частным вкладам. Наши местные пенсионеры из-за своей нищеты, кажется, совсем с ума посходили – все повально стали акционерами «Милосердия». Я помню, как поселок регулярно обрастал легендами про каких-то счастливцев, которые всего за год баснословно разбогатели на акциях.

К причалу быстро приближалась злополучная яхта, окруженная эскортом милицейских быстроходных катеров. Метров за сто она снизила ход и дала пронзительный сигнал. Народ затих, все повернулись в сторону моря. На причал пробивалась еще одна машина «Скорой помощи», часто и нервно сигналя, заставляя людей расступиться.

– Извини, потом! – бросил мне Кныш и быстро пошел по причалу.

Яхта медленно приблизилась, коснулась амортизационных шин, и причал дрогнул, скрипнул ржавыми опорами. Швартовы принял какой-то штатский в голубой рубашке и галстуке. Стало тихо. Из обеих машин «Скорой помощи» вышли люди в белом, двое из них, схватив носилки, побежали к яхте. На судно их не пустил милиционер, принял носилки и передал кому-то в рубку.

Сначала с кормы на причал спрыгнул штатский в темных очках и с короткой, под «ежик», прической. За ним – два милиционера. Они шли к машинам неторопливой, расслабленной походкой, не оглядываясь, не проявляя интереса к процессу выноса тела, как будто им все уже было ясно и преступник был практически уже в их руках.

Через минуту на кормовой палубе показались два милиционера с носилками. Белая простыня закрывала то, что осталось от головы, и большую часть туловища покойницы, неприкрытыми оставались лишь ноги в туфлях. Их носки раскачивались из стороны в сторону, будто убитая дразнилась и хвастала своей дорогой обувью.

Люди замерли. Какая-то бабка слева от меня стала неудержимо креститься и нашептывать молитву. Милиционеры подошли к краю борта и стали прицеливаться на причал. Яхта равномерно поднималась и опускалась на слабых волнах. Милиционеры топтались по палубе, не решаясь прыгнуть одновременно. Наконец первый шагнул на причал и едва не выронил носилки. Ему пришлось повернуться к яхте, а носилки приподнять до уровня лица. Второй сошел с борта удачней.

Меня кто-то тронул за руку. Я обернулся и увидел Лешу. Он часто дышал – наверное, ему пришлось пробежаться.

– Кто? – одними губами спросил он меня.

– Милосердова, – ответил я.

Леша вопросительно посмотрел на меня. Он, как и я, впервые слышал эту фамилию. Я посчитал, что здесь и в такой момент объяснять Леше, кто такая Милосердова, будет неэтично, и приложил палец к губам. Он кивнул и уставился на причал.

Покойницу поднесли к машине «Скорой помощи» и загнали носилки внутрь. Милицейский «уазик» завелся и дал задний ход, раскидывая вспышки света из установленной на крыше «мигалки». Люди снова расступились – на этот раз без команды и окриков милиционеров, пропуская машины. Старая женщина, которая крестилась рядом со мной, вдруг прижала руки к груди и дурным голосом завыла:

– Кормилица ты наша-а-а! Матушка-голубушка-а-а! Как же мы теперь без тебя-я-я!..

Комок встал в моем горле. Я искоса взглянул на Лешу. Он побледнел, а пальцы, которыми он нервно теребил усы, мелко дрожали.

Не успели все три машины скрыться за поворотом, как из притихшей толпы снова раздался вопль фиолетовой провокаторши:

– Кто теперь вернет наши денежки? Загубили женщину, а мы ей так верили! С кого теперь спрашивать? Где кассиры и бухгалтеры? Сюда их! На народный суд!!

Мы с Лешей поспешили отойти в сторону.

– Ну что, частный детектив, берешься за это дело? – спросил Леша, жадно затягиваясь сигаретой.

– Сам бог велел, – ответил я. – Меня пытались здорово подставить, но, к счастью, у моих недоброжелателей произошла осечка.

– О чем ты? – не понял Леша.

Я рассказал ему о письме, найденном в кармане накидки. Леша никак не отреагировал на это сообщение. Мне показалось, что он был больше озабочен собственными мыслями. У меня вдруг мелькнуло подозрение, что Леша испугался нашей с ним дружбы. Быть рядом с человеком, на котором лежит тень подозрения в убийстве, – малоприятно. Могут затаскать на допросы в качестве свидетеля.

Я человек от природы несдержанный и обычно говорю то, что думаю.

– Вот что, – сказал я таким тоном, словно все уже было давно решено. – Тебе больше не стоит так часто общаться со мной. Мне не хочется, чтобы тебя в чем-либо заподозрили: в содействии, в соучастии. Не дай бог!

– Что-что? – произнес Леша, и по его губам скользнула снисходительная усмешка. – Не стоит с тобой общаться?.. Да-а, низкого же ты обо мне мнения.

Я прикусил язык. Леша нахмурился. «Ну вот, обидел человека», – подумал я, прикидывая, как теперь исправить положение.

Минуту мы молчали. К нам шел Кныш, все еще прижимая рацию к щеке. Я знал, что Володя не станет разговаривать в присутствии незнакомого ему Леши, и пошел ему навстречу.

– До самого основания размозжен череп, – сказал Кныш, отводя меня в сторону открытого кафе. – Ориентировочно: вчера в полдень на Диком острове.

– А кто опознал тело?

– Ее брат. Он уже вчера вечером заявил, что сестра отправилась на остров и не вернулась. Крутился здесь только что, в черном костюме. На острове, говорят, в обморок упал, когда увидел, что от сестры осталось.

– Кто он такой?

– Москвич, кандидат наук, в недавнее время преподавал в МГУ философию, а сейчас занимается политикой, возглавляет партию радикальных мер.

– Вот как? У Милосердовой, оказывается, влиятельный родственник.

Кныш усмехнулся.

– Без влиятельных родственников она бы не открыла акционерного общества.

– Следы какие-нибудь нашли? – как бы между прочим спросил я.

– Да, на яхте следов много.

– Какие же, интересно? – Я почувствовал, как внутри меня все похолодело.

– Отпечатки пальцев. И все они идентичны отпечаткам пальцев трупа.

– И больше никаких?

Кныш отрицательно покачал головой.

– Штурвал, рычаг скоростей чисты, словно к ним вообще никто не прикасался. Наверняка убийца работал в перчатках… Что интересно – убивали ее на острове, а потом труп спрятали в трюме.

Мы дошли до столика под зонтом.

– Выпьешь чего-нибудь? – спросил я.

– Не могу. Я же на государственной службе, а не в твоей фирме.

– Не жалеешь, что ушел?

Кныш усмехнулся.

– Так ты же не платил три месяца подряд! А детишки, между прочим, кушать хотят каждый день… Ну, ответь честно: ты в самом деле хочешь взяться за это дело? И есть заказчик?

– Заказчика нет. Причина в другом. Но об этом позже. Скажи, Володя, кто управлял яхтой? Не одна же Милосердова поплыла на остров?

Кныш крякнул с досады и почесал затылок.

– С капитаном вообще запутанное дело. Моргун утверждает, что Караев снялся вчера с якоря около одиннадцати часов утра и взял курс на Ай-Фока. А спустя часа три Дима видел капитана на берегу в пивбаре. Когда спросил у него, где «Ассоль», тот ответил то ли в шутку, то ли всерьез: «Сдал в прокат».

– Допросили Караева?

– В том-то и дело, что Караев исчез. Дома его нет, соседи говорят, что сегодня не ночевал.

– Ты его подозреваешь?

– Пока для этого нет веских оснований. Версия, что убийство совершено с целью ограбления, отпадает. На пальцах убитой остались нетронутыми кольца из золота и серебра.

– А с братом Милосердовой говорили?

– Братишка покойницы – очень немногословный тип. Сказал лишь, что никого не подозревает, что явных врагов у сестры не было, а потом добавил, что, дескать, бизнес – это всегда риск и не стоит предавать это дело громкой огласке.

Я собрался с мыслями, посмотрел Кнышу в глаза и спросил:

– Ты мне доверяешь, Володя?

Кныш терпеть не мог подобные вопросы. Все правильно, профессиональный мент не должен никому доверять. И все же мне нужен был мостик, чтобы перейти к главному.