Страница 6 из 11
Стоило мне сделать один только шаг – как мир вокруг перевернулся.
Я сидела на скамеечке возле маленького грязного пруда. Утки переваливались с лапы на лапу, требовали хлеба. А у меня в рюкзаке завалялся недоеденный бутерброд…
По дорожке катилась, погрохатывая колесами, пластмассовая гусеница. Гуляющие мама с малышом брели вдоль озера обратно; как и раньше – как всегда, – я вернулась в свой мир именно в тот момент, из которого исчезла.
Только Гарольда рядом не было.
Меня вышвырнули!
Оберон меня прогнал. «Я просто верну тебя в твой мир – навсегда». Вот и вернул!
Я опустила лицо в ладони. Такого отчаяния – и такой обиды – мне очень давно не доводилось переживать.
– Ленка… Ты чего?
Проклятый Макс. Следил он, что ли, за нами?
– Ленка… Да что случилось? Из-за… того, да? Из-за того хмыря!
– Сам ты хмырь… Уходи.
У Макса, конечно, гордости немного, но кое-какая все же есть. Через минуту я снова была одна – только утки нахально требовали еды да грохотала в отдалении пластмассовая гусеница.
Я вытащила остатки бутерброда. Затвердевший сыр съела сама, крошки хлеба бросила уткам. Они тут же устроили драку – те, что посильнее, гоняли тех, что послабее. Ненавижу эти так называемые законы природы!
Жаль, что пруд в нашем парке махонький, грязный и мелкий. Будь он чуть побольше и поглубже – ухнула бы туда с головой – и привет. Одна мысль о том, что надо теперь идти домой и завтра будет новый день, а потом еще, и целая вереница дней, а Оберон, которого я любила и за которого сражалась, просто вышвырнул меня из Королевства… Одна такая мысль может кого угодно вывернуть наизнанку.
Утки наелись и ушли.
Солнце опускалось все ниже. Стало прохладно. Я застегнула куртку, надвинула на лоб капюшон. Скоро совсем стемнеет. Мама, наверное, уже вернулась домой с малыми. Увидела, что меня нет, и ругается. Говорит отчиму, что я неизвестно где гуляю и отбилась от рук. А если не приду к девяти – она с ума сойдет от беспокойства…
У меня есть телефонная карточка. Можно пойти на остановку и позвонить.
А потом что? Возвращаться и сидеть на скамейке до утра? Мало ли кто в этом парке ночует…
Идти домой? Тошно, если честно. Никого не хочется видеть.
А может, и не было ничего? Не приходил ко мне Гарольд, не уводил в Королевство? Скоро май, а там лето, каникулы…
Загорелись фонари над прудом. В полутьме не было видно пластмассовых стаканчиков, плавающих у берега, и разбитых бутылок в зарослях камыша. Огни красиво отражались в воде – можно было представить, что пруд чистый, и берег чистый, и вообще ничего плохого в жизни не произошло…
На поверхность пруда упала тень. Двое парней шли в глубь парка от автобусной остановки – двое почти взрослых, неряшливых, каких-то странных парней. Я поднялась со скамейки – что мне, ждать, когда они подойдут поближе?
– Эй, малая!
Я глянула направо, налево… Почти совсем стемнело. И кругом, как назло, ни души. Будь я магом дороги с боевым посохом в руках – испугалась бы хоть на минуту.
Но я была просто девчонкой и потому быстро-быстро пошла по аллее прочь.
Парни заржали. Может, они смеялись каким-то своим разговорам, но мне-то ясно было, что хохочут надо мной. И прибавили шагу не случайно – гонятся. А дорожка ведет в тупик… То есть ведет она к детскому аттракциону «Автодром», но он по будням не работает.
Я шла все быстрее, пока не побежала. Рюкзак тяжело подпрыгивал на плече. Мимо проносились кусты, деревья, скамейки. Это было как страшный сон какого-нибудь зайца – он бежит, спасая жизнь, а за ним собаки…
За спиной хохотали уже как-то с повизгиванием. Ноги у парней были куда длиннее моих.
Я чуть не налетела на железные ворота – второй выход из парка. Ворота всегда закрыты. Висячий замок намертво проржавел. Направо – стена «Автодрома». Налево – склон, колючие кусты, внизу еще одно озеро…
Задыхаясь, я перемахнула через кусты. Здесь, в чаще, еще не выросла трава – ноги мои тут же заскользили по мокрой земле и глине, я потеряла равновесие и покатилась, как мешок, вниз, вниз, в грязный, покрытый пеной пруд.
У самой кромки воды падение оборвалось: меня схватили за шиворот. Треснули нитки. Я рванулась, готовая биться не на жизнь, а на смерть. Парни перекрикивались и бранились где-то наверху, в отдалении, так кто же был этот новый враг?!
Собираясь завизжать, я посмотрела вверх; надо мной возвышался человек с горящими в темноте глазами. Не как у кошки – ярче раз в десять. Как будто включили две зеленые лампочки со зрачками, с тоненькими кровяными прожилками.
Я ослабела.
Сверху трещали кусты. Парни утюжили их, как два полоумных бульдозера.
– Где? Вот коза! Куда она…
– А-а-а! А-А-А!
Уж не знаю, что подумали пешеходы на улице за забором. Парни дико заорали в два голоса – один густо и хрипло, другой тоненьким козлиным тенором. Затрещали кусты, затопотали ботинки – и все стихло.
И было тихо минуты две или три.
– Ты не ушиблась?
– Нет.
Оберон помог мне подняться на ноги. Глаза у него по-прежнему жутко светились в темноте, куда ярче, чем у меня или у Гарольда. Король смотрел ночным зрением.
А я в самом деле почти не ушиблась. Только изгваздалась вся в мокрой земле, да еще коленки тряслись. И в рюкзаке что-то треснуло. Наверное, линейка сломалась.
– Идем.
– Куда?
– Отведу тебя домой. Мать с ума сходит.
Я вырвала руку из его руки:
– Не надо. Я сама дойду. У вас же дел полно.
– Пока я здесь, время в Королевстве остановилось, – мягко напомнил Оберон.
– Я сама дойду, – повторила я упрямо. – Вам не нужна моя помощь, ну а мне – ваша. Разошлись по своим мирам, и ладушки.
– Ну что за детский сад!
Я повернулась и полезла вверх по склону – на четвереньках. Подошвы скользили. Я цеплялась за ветхие кустики желтой прошлогодней травы.
Парней, конечно, и след простыл. Тускло горели фонари. Я кое-как отряхнула с колен песок и налипшие комья земли. Интересно, что скажет мама, когда я заявлюсь домой в таком виде.
И ведь как хорошо начинался день…
Оберон выбрался на дорожку вслед за мной. Его глаза больше не светились – они глубоко запали, спрятались под бровями, и тени вокруг были, как темные очки. Я вдруг сообразила – пока я хныкала на скамейке в парке, в Королевстве прошло несколько суток!
– Лена, ты меня прости.
Я молчала, опустив голову.
– Ты просто не понимаешь, чего требуешь.
– Нет, это вы не понимаете, что такое для Королевства – потерять вас.
– Я-то понимаю, – сказал он тихо. – Ты сама не знаешь, как ты права.
– Если понимаете – почему не ищете принцев? Почему не позволяете Гарольду? Почему не позволяете мне?
Мы медленно шли по пустынной дорожке вдоль пруда. В воде отражались фонари.
– Вот телефон, – будничным голосом сказал Оберон.
– Ну и что?
– Позвони матери. Скажи, что придешь через полчаса.
Мне захотелось реветь. Он был такой спокойный, равнодушный… непрошибаемый. Как бетонная стенка – хоть голову о нее разбей.
– А я не буду звонить. И не приду через полчаса. И… уходите!
Он схватил меня за клапан рюкзака. Удержал:
– Подожди. Даже если ты пойдешь сейчас со мной в Королевство, и проживешь там годы и годы, и будешь сражаться с кем захочешь за что захочешь – ты все равно будешь дома через полчаса… Понимаешь?