Медный король

И тут же он вспомнил, покрываясь холодным потом, что неправильно отдал приказ личинке. Теперь, если Развияра убьют, она улетит прочь либо накинется на своих.

Мерцая, как прогоревшая головня, огневуха тем временем настигла врага. Хрипло закричали полулюди, полетели на землю тела всадников. Двое или трое зверуинов кинулись в поток, предпочитая смерть в бурлящей воде. Прочие ринулись вверх – прочь от дороги и от поселка.

Огни рассыпались по склону. Четвероногие легко одолевали кручи, неприступные для человека, из-под их широких лап летели камни. Развияр видел, как поднимается пыль, освещенная факелами, как личинка огневухи преследует уходящих, а они рассыпаются веером, расходятся в стороны, а личинка только одна и раздвоиться не может.

Ополоумевшие печорки, разбегаясь, достигли места, где остановился Развияр. Тыкались в колени, не то сослепу, не то в поисках сочувствия. Их белая складчатая шкура, покрытая короткой шерстью, была прохладной и жесткой на ощупь.

Всадники побросали факелы и сделались невидимыми в темноте – Развияр знал, что они видят ночью так же хорошо, как днем, в то время как он был почти слеп. Огневуха металась, ее очертания размазывались, оставляя светящуюся дорожку, и Развияр, даже зажмурившись, продолжал видеть эти зигзаги.

– Давай! – шептал он, подбираясь все ближе. – Давай, скорее! Дави их!

Всадники валились на землю один за другим, но уцелевшие не впадали в панику и не спешили бежать. В поселке, где мерцали фонари стражников, заголосили, зазвенели железом о железо. Взвизгнула стрела; Развияр понял, что его заметили, что всадники ищут человека, которому подчиняется огневуха, и, скорее всего, успеют убить и его и товарищей прежде, чем личинка закончит свое дело.

Он выхватил оба клинка.

– Ко мне! Убивай всех, пока я жив, и вдвойне, когда я умер!

Он не заботился о том, чтобы правильно строить фразу. Все повторялось; в полутьме, слегка разбавленной близостью рассвета, перед ним вырос всадник на четвероногой твари, и лица обоих были закрыты шлемами. В жизни Развияра это был второй настоящий бой.

Получеловек скользнул, обходя Развияра слева, будто играя с ним. В красном свете отдаленного огня блеснул клинок – молниеносный, мгновенный удар сверху наискосок. Удар был тяжел, как сотня мешков с камнями, Развияр удержал его своим клинком всего на миг, но этого было достаточно, чтобы оставаться в живых еще некоторое время.

Получеловек пронесся мимо и развернулся у него за спиной, а навстречу выскочили еще двое, и повелительный голос закричал из темноты:

– Стреляй!

Развияр бросился на дорогу, пропуская над головой летящие стрелы. Сотник Бран учил его уклоняться, выдергиваясь, будто нитка из ткани боя, чтобы каждое следующее движение не могло быть известно противнику заранее.

«Я отдал правильный приказ, и что бы там ни было – я уже победил».

Вскакивая, он уловил движение за спиной и успел подставить короткий клинок. Ударил длинным, попал, услышал сдавленный крик. Трое всадников кружились каруселью, а Развияр раскачивался вперед-назад, чувствуя летящие из темноты стрелы, выдергиваясь, как нитка, из ткани предсказуемого, и стрелы пролетали там, где он был только что. Это длилось очень долго – несколько мгновений, несколько быстрых тактов.

Потом явилась огневуха, обдав жаром, ослепив. Всадники бросились врассыпную, и Развияр обнаружил, что ранен – легко, в правое предплечье, вскользь. Кожаный рукав сделался теплым и липким. Небо светлело, ломаной линией обозначились горы на востоке. Я отдал правильный приказ, подумал Развияр с удовлетворением. Если бы она не пришла – я уже валялся бы трупом.

Он обернулся к поселку, понемногу выступавшему из темноты. Десяток домиков, шалаши над входами в пещеру, источник в круге камней, и над источником – святым местом для всех здесь живущих – грубая каменная статуя. Надо было искать своих людей, надо было поднимать пастухов и собирать стада, потому что скоро выйдет солнце и многие печорки погибнут…

На плечи ему обрушилась страшная тяжесть. Когти впились в правое плечо и в левый бок. Развияр упал лицом вниз, придавленный телом врага, безвольный, как мешок с шерстью, оглушенный, и позволил тяжелым лапам трепать и трясти его, так что голова моталась, будто пуговица на нитке.

И только через несколько страшных мгновений, когда противник уже уверился в победе, Развияр что есть силы рванулся, в повороте стряхнул с себя когтистую лапу – вместе с лоскутами прочнейшей куртки – и чиркнул большим клинком, попав точно по голой шее зверуина, ниже застежки шлема. Пролилась капля крови, Развияра схватили за горло две человеческие руки – и обмякли; второй клинок, малый, прижимался к незащищенному горлу твари, чуть выше неглубокой кровавой зарубки.

Два глаза смотрели на Развияра сквозь прорези шлема. Человеческие глаза.

Вставало солнце. Пастухи, бледные и запуганные, похожие на своих печорок, собирали стада, попискивая в глиняные свистульки, покрикивая дрожащими голосами:

– А – мну! Иди! А – мну!

Стада разбрелись по всему склону, несколько десятков утонуло в бурной реке. Люди, пришедшие с Развияром, были все живы, двое ранены, один – тяжело. Его унесли в замок на носилках два местных подростка. Сам Развияр, с лицом, исцарапанным и разбитым о камни, в рваной куртке, с раненой рукой, стоял посреди селения, у источника. У ног его сидела огневуха, а чуть поодаль лежал, свернувшись калачом, единственный оставшийся в живых зверуин.

Получеловек. Четвероногий. Тот самый, что напал на Развияра и чуть не убил его. Тот самый, которого Развияр невесть зачем пощадил – может быть, из любопытства.

Это был первый пленный, которого он захватил сам, даже без помощи огневухи. Личинка появилась потом, но Развияр приказал: «Этого – не трогать, пока я не скажу». Когда с пленника сняли шлем, обнаружилось, что он очень молод, пожалуй, моложе Развияра. У него были светлые вьющиеся волосы и тонкие усы над верхней губой. Смуглая кожа казалась желтой, на лбу и на висках выступил пот. Он то и дело облизывал губы – совершенно человеческое движение; Развияр молча поражался, как может существо на четырех лапах, покрытое шерстью, быть столь похожим на человека.

На спине у пленника было высокое седло со стременами. Бока с выступающими ребрами хранили следы шпор, давние и свежие. Получеловек лежал, подобрав лапы, стараясь казаться равнодушным, и только кончик хвоста выдавал его – то подрагивал, то начинал метаться и бить по земле.

Тела убитых зверуинов по приказу Развияра оттащили к реке и бросили в воду. Когда последние печорки скрылись в подземных коридорах, Развияр собрал вокруг себя всех жителей поселка, кто мог ходить и не был занят на пастбище.

– Вы не беззащитны, – сказал он, слово в слово повторяя напутствие властелина. – Дань, которую вы платите, означает скорую смерть всем вашим врагам. Эти твари сунутся не скоро, – добавил он от себя и посмотрел на лежащего на земле зверуина. – Вставай.

Тот дернул ноздрями, но поднялся. Огневуха сидела, по обыкновению, на камне, и вид ее пугал горцев куда больше, чем целое полчище четвероногих разбойников.

Развияр подошел к получеловеку. На глазах всего поселка и четверых стражников встал на камень, закинул ногу на спину четвероногому; у того задергалась полосатая шкура на боках. Развияр сел в седло, чувствуя, как играют напряженные мышцы зверуина. Нащупал стремена. Продел в них ноги так же, как это делали всадники – пятками внутрь, носками наружу и вверх. Перед ним оказался затылок зверуина – человеческий склоненный затылок. Получеловек низко опустил голову.

– Иди за мной, – сказал Развияр огневухе. – И не убивай его, пока не скажу!

Горцы, выпучив глаза, смотрели ему вслед. Но не менее потрясенно глядели его собственные товарищи, стражники.

Развияр ехал верхом впервые в жизни. Ярость битвы высыхала на нем, как вода: саднил бок, пораненный когтями. Все сильнее становилась боль в правой руке, опухла кисть, пальцы сделались чужими. Левой рукой он удерживал веревку, накинутую на шею зверуину вместо узды. Рядом шла огневуха.