Страница 8 из 14
– Я так мыслю, нашему князю это примета дурная! – прикрывая рот ладонью, шептала Любезне на ухо тетка Угляна и еще оглядывалась, не слышит ли кто. – Зря он себе жену-оборотня притащил. Родится у нее зверь, вот сама скоро поглядишь! И что брата его Зимний Зверь сожрать хотел, тоже неспроста. Не останется наследников у князя Держимира, и род его сгинет! А все за то, что отец его брата погубил!
– Не болтай дури-то! – с неудовольствием отмахивалась Любезна. – Это когда было? Полвека назад! Дед, вон, молодой был, не женился еще!
– А ну и что? Погубил князь Молнеслав брата, за то боги его род прокляли, и всем нам худо придется! Вот сама поглядишь!
– Все злое отзовется! – дед Знамо Дело кивал, тревожно глядя на внуков.
Румянок, Колобок и Ранник играли на полу с деревянными чурочками. Похоже было, что чурочка Румянка изображала Зимнего Зверя: сам он грозно рычал и подвывал. Чурочки братьев были санями. Сначала «Зимний Зверь» нападал на сани, а они в испуге старались от него уехать, но потом, увлекшись, напали на врага сами. «Сани» Колобка при этом даже оторвались от земли, и через некоторое время битва велась уже где-то в небесах и походила скорее на сражение Перуна с Велесом. Дети играли в битву богов, и им не приходило на ум, что нечто похожее сейчас разворачивается над их головами на самом деле.
Сам праздник как будто замер в испуге: даже молодежь сидела по домам. Правда, из Кузнечного конца явились-таки ожидаемые Веселкой гости, но Громобоя среди них не было, и Веселка не слишком огорчилась, когда мать, вручив парням по пирогу, отправила их восвояси. Кое-кто из соседей, держась поближе к тынам, заходил и после, но разговоры не веселили: все сходились на том, что «все это не к добру». Явственного толкования пугающих предзнаменований никто не мог дать. Дед Знамо Дело рассказывал младшим кощуну, и хотя все это было Веселке знакомо, она слушала, чтобы только не думать о Зимнем Звере. Так утешительно было знать, что где-то в мире есть сила, смелость, решимость, победа!
– …А правила в том городе княгиня, и было у нее семь дочерей! – рассказывал дед. – Сама княгиня была богатырша удалая, из мужчин никто ее не мог побороть. И полюбилась Заревику ее младшая дочь. А как узнала про то княгиня, то и говорит: «Когда была я молодой, меня из чужих земель пришелец чести лишил, и зарок я тогда дала, что никто из моих дочерей иноземца в мужья себе не возьмет. А раз ты зарок мой нарушил, то мой меч, а твоя голова с плеч! Выходи на поле!»
– Ох, Матушка Макошь! – Любезна, разбирая ворох сухих пеленок самой младшей, годовалой Досташки, подняла глаза и качнула головой. – Сама княгиня и виновата! Надо ей было не с мечом баловаться, а за дочерьми смотреть! Глядишь, и не нарушила бы зарока!
– Да и зарок-то глупый! – фыркнул Чистец. В пятнадцать лет диву даешься, как много глупостей творят окружающие. – Если княжич горячей кашей обожжется, так что же, кашу проклясть и народу запретить?
Дети засмеялись, вообразив кашу запрещенной.
– Да и парень не виноват! – охотно подхватил Хоровит. – Он-то зарока не давал княжеских дочерей не любить. Стало быть, и не нарушил ничего.
– Да дайте же дальше рассказать! – сердясь на болтливых взрослых, прикрикнул двенадцатилетний Яровод. – Это же кощуна, а там все не так! Это же про богов!
– Ну, не про одних богов! – поддразнила брата Веселка. – Княгиня та или ее дочь – они-то не боги, а просто люди. Надо, чтобы про людей по-людски и говорилось!
– Да ну вас! – не сдавался Яровод. – В кощуне простых не бывает!
– Вот уж верно! – согласилась Любезна. – Если бы все матери такие были, как твоя княгиня, то род человеческий не сильно бы расплодился!
– Ну, рассказывай дальше! – молил деда Яровод.
Придирки матери и сестры причиняли ему досаду: что они понимают? В сказаниях все должно быть не так, как в жизни, в этом-то и вся их прелесть: в том дивном мире нет мелких забот, нет сомнений, и с первого взгляда ясно, кто прав, кто виноват. И каждый малец, слушая такую кощуну, себя самого ощущает непобедимым богатырем, который единым махом сметает целые полчища врагов!
Дед Знамо Дело ласково погладил светловолосую голову внука. Конечно, в жизни все не так, и прежде чем ввязываться в драку, надо разобраться, кто же в ней прав. А это порой потруднее самой драки. Кулаками махать – ума не надо, дали бы боги силу. А ты вот сперва пойми, кто тут обижен, а кто обидчик. Знамо Дело, которому с другими посадскими стариками нередко приходилось разбирать споры, задумчиво качал головой. Чем лучше разберешься в деле, тем хуже понимаешь, за кем правда. За каждой стороной – своя. Даже свет и тьма в мире не отделены друг от друга непроходимой гранью: их сводят вместе рассвет и закат, сливают сумерки, перемешивают так, что и не заметишь, когда же, в какой миг, у какой черты кончается ночь и начинается день. Все время ищешь, ловишь этот миг и эту черту, надеешься поймать и подглядеть на этой тонкой грани самое главное в мире. А пока ты ловишь эту тайну, время делает свое дело, уверенно и неизменно, ничего не скрывая и ничего не показывая. Все в мироздании едино, все течет из одного в другое: свет и тьма, тепло и холод, зима и лето, жизнь и смерть. Что же говорить о добре и зле, которые живут не в небе, а в человеческой душе? Каждый человек – как небо, где есть свой свет и своя тьма, тесно слитые и неразделимые.
А впрочем, не стоит забивать голову подростку. Пусть в его сердце возникнет и вырастет ненависть к сказочному злу, а уж зло настоящей жизни не заставит себя ждать, хоть и будет на вид помельче, чем двенадцатиглавый змей. И дед продолжал рассказывать, сам с увлечением живя в простом и ясном мире сказания, который так мил и старому, и малому.
– …Вышел Заревик в поле, и выпустила княгиня на него свою дружину – сто человек и еще одного. Стали они биться, и побил Заревик всю княгинину дружину. Тогда вышла сама княгиня в поле против Заревика. Бились они день, бились ночь, и никто одолеть не мог…
– Вот он, сын бога-то! – вставила Любезна. – Сто человек в одиночку побил! А у нас свой сын Перуна есть – что от него толку? Чудища хоть весь город пожрут – он и не почешется!
– Не скажи, матушка! – Хоровит засмеялся и подмигнул Веселке. – Не ругай парня зазря! Забыла, как у кожевников бык вырвался? Как Громобой его за рога руками взял и голову на сторону своротил?
– Потом еще Головеня чуть не князю из-за него бил челом: зачем-де погубил скотину? – подхватил, тоже смеясь, старик Бежата. – Мог бы, дескать, так, за рога, и в стойло свести. А он: «Не рассчитал, не думал, что бычок такой хлипкий!»
– А еще Вешников тын! – закричала тетка Угляна сквозь общий смех. – Еще когда Вешнику тын обрушил – почесаться, говорит, хотел!
– И как Стрекотухин парень ему под кулак подвернулся, так до сих пор левым ухом не слышит! – сердито, без смеха, добавила Любезна. – Вы-то смейтесь, а только я вот что думаю: если наш сын Перуна только на такие дела и способен, то недалеко он пойдет! Вон, дело ему – Зимний Зверь! Чуть девку не сожрал! – Мать ткнула скалкой в сторону Веселки, и сама, воодушевленная и грозная, весьма походила на ту княгиню-богатыршу с мечом из дедовой кощуны. – Чем ему не дело? Пошел бы к князю, сказал бы, так, мол, и так, хочу людей от Снеговолока избавить…
– Да как от него избавишь! – Бежата, сочувственно слушавший хозяйку, махнул рукой. – Зимний Зверь – не простой, его не убьешь. А убьешь – еще хуже будет. На нем зима стоит. А на зиме – весь годовой круг. Без зимы и лета не будет.
– А хорошо бы – без зимы! – вздохнула Волошка, сидевшая возле Веселки. – Чтоб всегда тепло…
– А на санках? – возмущенно вставил Румянок. – А ледяную гору строить?
– Нельзя без зимы! – согласился и дед Знамо Дело. – Всякому человеку ночью поспать надо, отдохнуть. Так и земле надо поспать. И солнцу. В теплое время им только и трудиться, а зимой – отдохнуть, сил набраться. Так богами заведено. Порядок такой. А без порядка не жизнь была бы у нас, а одна сплошная Бездна. Нет, детки, пусть себе и Снеговолок будет, и Костяник, и Зимерзла, и Морена … Лишь бы они свое дело делали – что им положено, то брали, а на чужое рта не разевали. Не то ведь худо, что Снеговолок на свете есть, а то, что девку захотел сожрать. Не бывало на моем веку такого… – Дед помедлил, будто на всякий случай вспоминал, и еще раз покачал головой. – Не бывало… Знать, за что-то на нас боги огневались.