Страница 8 из 20
Бьярта провела Ульвмода в гридницу и усадила. В доме казалось пустовато: работники были в поле, только женщины переговаривались и стучали ножами в кухне, да три-четыре хирдмана в углу гридницы играли в кости. Ветер зрелого позднего лета гулял из одного покоя в другой, точно сам старый дом дышал полной грудью, стараясь надышаться перед долгой душной зимой, когда все двери закроют и под крышами день и ночь будут дымить очаги.
После светлого дня полумрак в гриднице давал отдых глазам, а разглядывать тут было нечего: ни ковров, ни узорных досок не имелось, скамьи и изрезанные ножами столы потемнели от времени, столбы потрескались, и резьба снизу пострадала от долгих лет. Кое-где из щелей между бревнами торчали клочья мха: шестилетняя Кайя, хозяйская дочка, любила выковыривать мох, а заботливая Аста не всегда успевала запихать его обратно. Возле очага играли котята, служанка подогревала кашу для детей в маленьком бронзовом котелке с тремя ножками в виде овечьих копытец, который не вешали над огнем, а ставили прямо в угли. И этот котелок грел кашку еще для тех детей, поминальные камни которых уже наполовину вросли в землю.
– О твоем муже, как видно, еще нет вестей? – Ульвмод огляделся, словно ждал, что вести будут развешаны по стенам, но там виднелись лишь пустые крючья для оружия. – А ведь уже полгода, как он ушел в поход, так? Ему уже можно бы и вернуться!
– Морской Путь велик! – досадливо ответила Бьярта. Всегда-то этот жирный тюлень норовит ужалить в самое больное место! – И не полгода, а пять месяцев – он ушел после Праздника Дис! Значит, поход складывается удачно, раз он не спешит возвращаться!
– Да уж! – Ульвмод провел ладонью по взмокшему лбу и вытер ее о колени, ухмыляясь в бороду. Широкая и густая борода оставалась светлой, и только возле самых уголков рта можно было разглядеть две рыжие, седеющие прядки. – Это хорошо, если поход складывается удачно! Значит, вам будет чем платить дань, когда Асвальд Сутулый явится опять! Не то что в прошлом году…
– Чтоб великаны взяли Асвальда Сутулого и весь его род! – вспомнив прошлый год, Бьярта в досаде ударила себя кулаком по колену. – И все их троллиное племя!
Ульвмод негромко засмеялся.
– Приятно видеть женщину в таком решительном расположении духа! – одобрил он. – В этом ты и мужу не уступишь! Да, мужу… Видно, он с теми купцами заплыл далеко! А может, нанялся в дружину к какому-нибудь конунгу?
– Мой муж сам знает, что ему делать! – Бьярта уколола соседа сердитым взглядом. – Легко рассуждать, сидя дома! Тебя, Ульвмод, надо прозвать не Тростинкой, а Восточной Кукушкой! Хоть бы раз ты сказал о чем-нибудь приятном![7]
– Я хотел бы сказать что-нибудь приятное, но… А, вот и ты, Гевьюн ожерелий!
Обернувшись на легкий шум шагов, Ульвмод увидел Тюру с ковшиком пива в руках. Ковшик был простой, деревянный, под стать ее серой рубахе и некрашеному платью с бронзовыми застежками. Но Ульвмод расплылся в улыбке, так что его проницательные и насмешливые глаза спрятались в морщинах: серое вдовье покрывало лишь подчеркивало свежесть и миловидность лица Тюры, и каждое ее движение было полно такой мягкой, изящной прелести, что никакая жена конунга в роскошных цветных нарядах не показалась бы Ульвмоду лучше. Она была как березка, что плавно поигрывает ветвями на летнем ветерке – загляденье. Любой, у кого есть глаза, сразу скажет: эта женщина достойна лучшей участи!
– Ты устал по дороге, выпей пива! – приветливо сказала Тюра, подавая ему ковшик. – Да не вставай, сиди!
Ульвмод, правда, лишь сделал вид, что хочет встать ей навстречу, и с готовностью расслабился опять.
– Я подумал, что, может быть, ты захочешь в придачу к пиву наградить меня поцелуем! – лукаво щурясь, ответил он. Тюра засмеялась, и он добавил: – Был ведь такой обычай в старину, ты знаешь?
– В старину жизнь была совсем другая! – одернула его Бьярта. – Тогда в гости не ходили без подарков!
Не то чтобы она уж очень жаждала от Ульвмода подарков (ведь болтали, что от его покойной жены осталось много всяких украшений, а здесь не одна Тюра заслуживала лучшей участи!), но Бьярте было тошно смотреть, как старый расплывшийся тюлень заигрывает с ее родной сестрой. И Тюра могла бы держаться построже, а то она все улыбается по простоте, а он сейчас невесть что вообразит!
– А нам теперь не до старинных обычаев! – продолжала она. – Нам бы найти, чем дань заплатить! Тебе-то, Ульвмод, наверное, не о чем беспокоиться? У тебя-то всегда что-то припасено!
– Да, как водится. – Ульвмод со скрытым довольством кивнул. Отпив из ковша, он поставил его на колени, придерживая обеими руками. – У меня есть на дань, и даже найдутся подходящие дары для благородной женщины… если я вдруг надумаю жениться.[8] Все ведь может быть, правда, Тюра?
Он слегка подмигнул вдове, и Тюра с мягким смущением рассмеялась. У нее было такое лицо, что улыбка не просто шла ему, а казалась его неотделимой частью. Что-то мягкое, любовное просвечивало в каждой ее черте, и всякий, на кого она бросала взгляд, сразу чувствовал себя согретым и обласканным. Всегда спокойная и приветливая, Тюра никогда не злилась и не досадовала, как будто все жизненные невзгоды проходили мимо, ее не касаясь. Но именно она-то и была сердцем всех домашних забот: она кроила домочадцам одежду, ставила хлеб, лечила скотину, мирила ссорящихся, утешала опечаленных, разгадывала сны, возилась с детьми, выхаживала больных – казалось бы, когда ей еще улыбаться? Ульвмод уверял, что такого пива, как она, не умеет варить никто в трех днях пути во все стороны (дальше ему не случалось бывать). День-деньской Тюра хлопотала; другая бы твердила, что с ног валится, а благодарности не видит, но при взгляде на Тюру возникала только одна мысль – вот счастливая женщина! Счастливое состояние духа – гораздо большее богатство, чем ожерелья и кольца, и Тюра дочь Сигмунда своим примером доказывала это каждый день. И несмотря на то что ее муж четыре года назад погиб в море, после чего она и перебралась жить к сестре, никому и в голову не пришло бы назвать ее «хель», прозвищем вдовы. При взгляде на нее сразу хотелось улыбнуться, и многим казалось, что вдовье покрывало ей совсем не идет.
7
По народным поверьям скандинавов, голос кукушки с востока предвещает несчастье.
8
Имеются в виду свадебные дары, которые, по обычаю, муж делал жене при заключении брака и которые оставались в ее личной собственности.