Страница 6 из 12
– …как крепок бел-горюч камень, так крепок будь и ты, Воин Света, – слышался ему чей-то нежный голос. Временами он растворялся в мягком журчании воды, а потом опять выплывали слова: – Будь яснее солнышка красного, милее вешнего дня, светлее ключевой воды. Как Истир чистый бежит-ярится, так пусть и кровь в тебе играет, беды и болезни прочь уносит…
Светловой слушал, не понимая и не стараясь даже понять, сон это или явь. А если все-таки сон, то он не желал просыпаться. Теплые нежные волны покачивали и несли его в светлую даль, словно дух уже вошел в вечно цветущий Сварожий Сад, и Светловой даже не удивился тому, что голос берегини называет его истинным именем – Воин Света.
Через некоторое время он достаточно опомнился, чтобы все же задать себе вопрос, на каком же он свете. Кто ласкает его – птичка, река, берегиня… или живой человек? Светловой приоткрыл глаза… и тут же зажмурился снова, ослепленный красотой склонившегося над ним девичьего лица. Но и с закрытыми глазами Светловой продолжал его видеть – ясные глаза, голубые, как весеннее небо, тонкие темные брови, красивые румяные губы, нежные щеки, золотистые волосы. Вокруг головы девушки разливалось сияние – или это солнце светило ей в спину?
– Очнулся! – весело приветствовал его нежный голос. – Сокол ты мой! Ну, поднимайся!
Светловой снова приоткрыл глаза. Ласковые, но крепкие руки помогли ему подняться, он сел, вцепился пальцами в траву и обернулся. Перед глазами все плыло, и он прижал ладонь к лицу, но и в это краткое мгновение успел заметить, что возле него сидит девушка небывалой красоты. Хотелось скорее разглядеть ее, и он с силой тер глаза ладонью, чтобы мир вокруг перестал кружиться.
Отчаянно боясь, что сладкое видение исчезнет, Светловой наконец открыл глаза. Девушка по-прежнему сидела на траве совсем рядом. Ее длинные светло-золотистые волосы, разделенные прямым пробором, не заплетенные в косу, не стесненные тесемкой или лентой, свободно спадали до самой земли. К заходящему солнцу она была обращена спиной, его красные лучи окружали всю ее фигуру, и от этого казалось, что она сама излучает розовый свет. Светловой смотрел ей в лицо и не мог насмотреться. Он забыл обо всем: о желтоглазой егозе с ржаного поля, о битве на реке и смолятических купцах, забыл даже, кто он сам такой и куда ехал.
Светловой чуть было не поднял руку – потрогать, не мерещится ли, – но вовремя опомнился.
– Ты кто такая? – спросил он у девушки.
Она ничего не ответила, только улыбнулась, склонив голову к плечу.
– Как тебя зовут? – снова спросил Светловой.
– Да как хочешь зови, – звонко ответила она. – У меня много имен. Кто я для тебя – то и имя будет.
– Ты – мечта моя! – горячо ответил Светловой. – Ты – мой свет белый, другого не знаю!
– Зови меня Белосветой, – посмеиваясь, сказала девушка. От ее улыбки Светловоя переполняло такое яркое счастье, что он с трудом вникал в ее слова. – А тебя я знаю. Ты – Светловой, князя Велемога и княгини Жизнеславы сын. Я тебя давно видала… издалека, вот ближе подойти не случалось. А сейчас сама не знаю, что со мной делается, – как увидела я тебя на берегу, так и захотелось в глаза тебе заглянуть.
Она говорила, а Светловой смотрел ей в лицо, не понимая, как раньше мог жить без нее. От девушки веяло то ласковым теплом, то прохладной свежестью. По ее стану пробегала дрожь, как будто она зябла, и Светловой пожалел об оставленном где-то плаще, но она так ровно и ласково улыбалась, словно не замечала ни холода, ни этой дрожи.
– Где же ты живешь? – спросил он и сам не знал, чего ждать в ответ. – Кто твой отец?
Нелепо было думать, что это дочь смердов, – белые и нежные руки девушки вовек не знали тяжелой работы. Кожа ее казалась нежнее лебяжьего пуха, словно жаркое летнее солнце никогда не касалось ее своими лучами. Но и вообразить ее боярской дочерью, сидящей в тереме с рукоделием, тоже не получалось. Во всем ее облике просвечивало что-то настолько необычное, что Светловой терялся в догадках. Стоило вглядеться в узор, вышитый на белой рубахе, как цветы начинали дышать, качаться, как живые; вот они оторвали лепестки от полотна, подняли головки, налились красками. На девушке не было украшений, да и зачем – любые сокровища померкли бы рядом с ней. Такой совершенной красоты он не мог и вообразить. И чем дольше Светловой смотрел, тем больше росла эта красота в его глазах и вот уже заслоняли весь мир; уже казалось, что на свете и нет ничего, кроме этого сияющего лица.
– Где я живу? – повторила девушка, опять улыбнулась, склонив голову к плечу, будто задумалась. – Да здесь и живу! – Она подняла руки, как лебедь белые крылья, окинула взглядом берег, воды Истира, окрашенные багровым закатным пламенем. – Как придет срок, так я и здесь. Как выведет мой батюшка коня, как растворит матушка ворота, выпустит меня погулять во луга!
Она не то говорила, не то пела, в лад покачивая головой, поводя плечами, словно плясала, сидя на месте. Зачарованный, Светловой ничего не понимал из того, что она говорила, да почти и не слушал – зачем? Важнее смысла был звук ее голоса, улыбка, само то, что она есть на свете.
Белосвета вдруг опустила голову, по плечам ее снова пробежала дрожь, лицо помертвело, как от упавшей тени. Светловой подался к ней.
– Что с тобой? – тревожно спросил он и взял ее за руку. Тонкие пальцы девушки показались ему холодными, и он крепче сжал их, пытаясь согреть. – Тебе холодно?
– Сейчас еще холодно, – ответила Белосвета. Она говорила медленно, ее оживление мгновенно сменилось задумчивостью. Она словно забыла о Светловое, не замечала, что он держит ее руку в своей, а вглядывалась во что-то далекое. – Еще она близко… Оглянется – мне холодно…
– Кто она?
– Она… Старуха…
– Да какая старуха?
Белосвета внезапно вскинула глаза, и новый сноп голубых лучей ударил в лицо Светловою, так что у него захватило дух. Девушка казалась ему переменчивой, как тень облаков на бегущей воде, и тем сильнее ему хотелось узнать, кто она.
– Скоро Ярилин день! – быстрее заговорила Белосвета, и лицо ее снова прояснилось. – Тогда я буду хороша!
– Ты и сейчас лучше всех!
– Ты мне по сердцу пришелся, – продолжала она, ласково глядя на Светловоя. – Лучше тебя нет. Даже теплее возле тебя. У тебя сердце горячее такое… И собой ты хорош, и сердцем добр, и смел. Я ведь все видела – и как тебя по полю катали, – она засмеялась, в глазах ее засияли искры веселья, – и как ты в битву кинулся. Я давно за тобой приглядываю. Всегда знала, что ты молодцом вырастешь, – так и вышло.
– Приглядываешь? – удивился Светловой. Как могли бы не заметить такую красавицу, если бы она жила где-нибудь в Славене или в окрестностях? – Как это ты давно знала – сколько же тебе лет?
Никто не дал бы Белосвете больше шестнадцати – как она могла «приглядывать» за тем, как он растет? Но девушка не ответила, а только улыбнулась, и от ее улыбки Светловой забыл, о чем спрашивал.
– Может, ты чародейка? – сообразил он.
В ней таилось что-то волшебное, этого нельзя было не заметить. Она как весенняя река, где под струйками прогретой солнцем воды проплывают прозрачные, не растаявшие еще тонкие льдинки… Ее пальцы, по-прежнему зажатые в руке Светловоя, потеплели, словно откуда-то из глубины прихлынул внутренний огонь.
– Может, и так. – Белосвета склонила голову набок, будто посмеиваясь. – А ты не боишься?
– Чего же бояться? – горячо ответил Светловой. Он боялся только одного – как бы эта встреча не оказалась сном. – Ты скажи: пойдешь замуж за меня?
– Замуж? – Девушка удивилась, потом улыбнулась с нежным лукавством. – Замуж?
Немного подумав, она вдруг расхохоталась, как будто услышала нечто неодолимо смешное и нелепое. Но Светловою не было смешно – он ждал ответа, чувствуя, что от этого зависит его жизнь. Узнав эту дивную красоту, он уже не представлял своей жизни без нее. Белосвета разом вошла в сердце, заполнила собой все и сама стала его сердцем.
– Не знаю, что и сказать тебе, – с лукавым сомнением ответила девушка, все еще посмеиваясь над какими-то своими мыслями. – Никто меня покуда замуж не звал.