Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 13

Вдруг кто-то глубоко и тяжко вздохнул в темноте. Рагна-Гейда ничего не видела, но не испугалась: во вздохе слышалось что-то родное и знакомое.

– Кто тут?– шепнула она.– Вздыхальный тролль?

– Это я,– грустно ответил знакомый голос, и из-за угла дома показалась широкоплечая фигура, еще по-юношески нескладная, с непомерно длинными руками и ногами, со светлеющей в потемках головой.

– Ты чего так вздыхаешь? Опять рубаху разорвал? Давай я зашью, и мать ничего не узнает!– шутливо шепнула Рагна-Гейда, вспоминая горести брата десятилетней давности.

– И ты еще можешь смеяться!– с упреком отозвался Гейр и прислонился к стене рядом с сестрой.– Правда, и то хорошо. Я уж думал, ты никогда не… Ну, чего там слышно?

– Нас всех уже благословила десница богини Вар!– бодро ответила Рагна-Гейда.– Скъельду сватают Халльберу из Орешника, меня отдают за Атли. Твой жребий еще не вынут: когда я выходила, мудрые властители выбирали между Гудрун из Осиновой Реки и Асгердой дочерью Хамунда. Помнишь Асгерду? Такая добрая девочка, была у нас на Середине Лета*, все молчала и улыбалась. Правда, ей всего четырнадцать, но зато у ее отца сильная дружина, а у нее самой покладистый нрав. Вы поладите.

– Вот и я про то. И ты еще можешь смеяться!– горестно повторил Гейр, как будто не надеялся отныне на понимание ни одной родной души.

Рагна-Гейда вздохнула в ответ. Брат и сестра помолчали.

– Послушай, как ты думаешь… – начал было Гейр, но в нерешительности замолк.

– Я думаю, все еще будет хорошо,– искренне ответила Рагна-Гейда.

– Если бы! Я вот что… Может, тебе мать рассказывала… Ну, ты и в рунах понимаешь…

– Я уже мерзну!– пожаловалась Рагна-Гейда и обняла себя за плечи. Тепло дома из нее выветрилось, холод осенней ночи беззастенчиво проникал под накидку и рубаху.– Говори скорее, о клен копий. Я охотно поделюсь с тобой всей мудростью, какой наградили меня боги.

Гейр стянул с плеч плащ и закутал в него сестру. Принеся вещей вельве* эту жертву, он несколько приободрился и заговорил смелее:

– Я вот все думаю… Уже много дней думаю…

– Это очень полезное дело!– не удержавшись, одобрила Рагна-Гейда.– Даже Сигурд иногда думал.

– Как по-твоему: могут боги наказывать целый род за провинность кого-то одного?

Рагна-Гейда вздрогнула: она не ждала такого удара. Неужели он что-то знает… Нет, не может быть! Но, как ни хорошо понимала Рагна-Гейда пределы мудрости и проницательности младшего брата, сейчас она готова была поверить, что лесные птицы или горные тролли рассказали ему все.

– Я думаю… – виноватым шепотом продолжал Гейр.– Может, это я во всем виноват…

– Ты?– изумилась Рагна-Гейда, не готовая к такому предположению.– Ты-то в чем можешь быть виноват?

Голос девушки явно выдавал убежденность, что ей точно известен совсем другой виновник. Но Гейр слишком погрузился в свои мысли и ничего не заметил.

– Я… Ну, что все это: что тебя ни за кого на тинге не сосватали и что войну объявили… Может, это я виноват?

– Объясни!– потребовала Рагна-Гейда, напрасно силясь разглядеть в темноте лицо брата, который возвышался над ней почти на целую голову.– Любая норна скажет яснее! Говори же, ну? Ты о чем?

– Помнишь, когда Эггбранда хоронили…





– Ну, ну, помню! Дальше что?– торопила Рагна-Гейда, на самом деле не задумываясь, что такого она помнит о похоронах брата.

– Тогда надо было приносить жертву сварт-альвам…

– Да,– не сразу, а чуть помолчав, выдохнула Рагна-Гейда.

Теперь она вспомнила все, и чувство вины воскресло в ней опять, с новой и страшной силой. Теперь не только Вигмар виноват перед ней, но и она виновата перед ним – как дочь рода, убившего его сестру. Пусть неродную, но Вигмар любил ее. Еще один кровавый след, еще одна бездна между ними. Раньше Рагна-Гейда старалась не думать, даже не вспоминала об этом обычае и не спрашивала, как его исполнили. Мысль об Эльдис, убитой ради посмертного спокойствия Эггбранда, вызывала у нее такой сильный ужас, что она бессознательно закрывала глаза.

– Я не мог… – шептал тем временем Гейр, которому больше не хватало сил нести груз вины перед родом в одиночестве.– Я не хотел, чтобы ее сварт-альвы забрали… Она же ни в чем не виновата!– вдруг с неожиданной страстью выкрикнул он, и Рагна-Гейда в испуге зажала брату рот ладонью. А Гейр продолжал потише, но с прежней решимостью снять вину с хрупких плеч девочки и переложить на свои: – Я видел: Эггбранд сам к ней полез! Сам полез, она его не трогала! Он тоже виноват! Что бы там ни говорили! Я его тоже люблю… любил, и мстить, конечно, надо, но не ей! Она и так… В общем, я ее забрал оттуда. И к Гриму Опушке отвез. Боргтруд обещала спрятать.

– Откуда – оттуда?– не смея поверить в такое счастье, прошептала Рагна-Гейда. Ей хотелось услышать еще раз.

– Ну, с кургана. Прямо-прямо перед ними, перед сварт-альвами, успел. Они уже близко были, я слышал. Она вся замерзшая была, как ледышка, но живая. Я ее к Боргтруд отвез. Она обещала ее спрятать. Вот я теперь и думаю: может, это все мне в наказанье? Что я такой глупый и бессовестный? Сам не знаю, что на меня тогда нашло… Может, надо еще какую-нибудь жертву принести? Только не человеческую! Я этого больше не выдержу! Мне все мерещилось, что я сам там лежу! А теперь война эта… А?

Гейр ждал изумления, горестных упреков, требования рассказать обо всем родне… И не меньше, чем Рагна-Гейда его признанием, был потрясен, когда сестра с коротким счастливым криком бросилась ему на шею. Он, мгновение назад готовый взять на себя вину целого племени, так и не понял, чем так осчастливил любимую сестру.

На усадьбе Бальдвига (которая, кстати, называлась Край Света, и с точки зрения раудов название вполне отвечало сути) Вигмара ожидали известия, с одной стороны вероятные, а с другой – неожиданные. Квитт понимал, что невидимая черта между владениями Хроара и Бальдвига вовсе не отделяет мир живых от мира мертвых (как, скажите на милость, разбираться, где какая сторона?). Он прекрасно понимал, что его будут искать и в конце концов кто-нибудь вспомнит о старой дружбе Хроара Безногого с Бальдвигом Окольничим. Вигмар был готов к тому, что за время их поездки к Островному проливу в усадьбе побывали Стролинги. Но на деле обнаружилось другое.

– Дней десять назад приезжал один человек,– робко доложила Альвтруд, когда мужчины вымылись с дороги и наконец уселись за стол.

При этом она бросила неуверенный взгляд на Вигмара, объяснивший, что неизвестный гость приезжал отнюдь не к хозяину усадьбы.

Бальдвиг, который до того благодушно улыбался, довольный благополучным возвращением и встречей с родным домом, сразу стер с лица блаженное сияние и повернулся к племяннице:

– Что за человек? Он назвал себя? Кто его прислал?

– Он сказал, что его зовут Рандвер Кошка.

Бальдвиг вопросительно глянул на Вигмара. Но тот лишь пожал плечами: имя казалось лишь смутно знакомым. Среди родичей, друзей и домочадцев Стролингов он такого человека не помнил.

– Он сказал, что его прислал Модвид Весло,– закончила Альвтруд.– И пообещал потом заехать еще.

– Мог бы не трудиться!– с неудовольствием заметил Бальдвиг.– Я слышал об этом человеке – ведь это он как-то недолго был вашим хевдингом, да, Вигмар? Не думаю, что он принесет удачу кому-нибудь, и тем более тебе.

– Да уж, миротворцем его не называют,– несколько растерянно согласился Вигмар. Он не мог взять в толк, что Модвиду могло понадобиться. В прежние годы они тихо недолюбливали друг друга, но до открытой вражды дело не доходило. Едва ли Модвид решил отличиться и прикончить объявленного вне закона. Сейчас у него, пожалуй, найдутся и другие дела. Или он за прошедшее время помирился со Стролингами и решил помочь им отомстить? Но в это верилось с трудом.

Несколько дней Вигмар прожил, бесцельно слоняясь по усадьбе и окрестностям, и не раз обнаруживал себя на пути к Серому Кабану: ноги пытались унести его туда, не советуясь с головой. А голова держалась мнения, что делать этого нельзя ни в коем случае. Объявление вне закона бессрочно – вернуться домой Вигмару можно будет только после примирения со Стролингами, а это случится не раньше Затмения Богов. Стролинги не из тех, кто соглашается держать сына и брата в кошельке[3].

3

Намек на древнюю поговорку, согласно которой принявший выкуп за смерть родича и тем отказавшийся от мести носит сына в кошельке.