Страница 62 из 78
– Так главная-то не она здесь! – шепотом отвечал ей Лютомер, сжимая руку сестры. – Эта дура-то что, она сама прыщ наслать не сможет, это все роба ее!
– Все равно убью змеищу! – шипела Лютава. – Она все затеяла! Все для сыночка своего ненаглядного! А потом и до той шишиги доберусь! Надо к бабке Темяне сходить! И к Велерогу. Надо всех наших волхвов собирать!
– Сходим. Завтра же. Ты к бабке, а я к Просиму. Сдается мне, старик не просто так тут прохлаждался.
– Женился бы ты в самом деле, а, Лют? – Сидевший с другой стороны от него Ратислав тайком подтолкнул двоюродного брата локтем и кивнул на Ярко. Жениться, само собой, он предлагал не на оковском княжиче, а на его сестре. – Тебе ведь жена нужна, давно уж пора! Коли только от нас вятичам невесту – тогда нет, много хотите, а коли на обмен – тогда все честно, как у равных, чего же тогда не взять у них девку? Если еще и собой ничего? Я сам бы взял, хоть себе, хоть сынам, да мне Святко, поди, не отдаст, хочет ведь ее княгиней видеть? А ты не зевай – а то мало ли что выйдет? Князюшко-то наш, вон, смурной какой-то. Про Хвалиса поутру заговаривал. В каких, дескать, долах летает сокол сизокрылый?
Лютомер открыл рот, хотя сам не знал, что отвечать. Умный Ратислав был во всем прав, да и Лютава говорила то же самое. После замужества Лютавы взять за себя Святкину дочь – молодую, красивую, от знатной матери-жрицы – было бы уместно и полезно, тем более что только обмен невестами не поставит Ратиславичей в зависимость от оковского рода. Но воспоминания о Семиславе не позволяли ему желать этой женитьбы, а признаваться в своем безрассудстве он не хотел. В этом деле ему род не поможет, а раз уж действовать придется в одиночку, то и болтать нечего.
И не время сейчас об этом думать.
Наутро Лютомер и правда собрался к Просиму. Почему-то после того, как он видел старика, судорожно плачущего над могилой младшего сына, Просим уже не казался ему таким чужим.
Увидев на тропе перед воротами знакомую фигуру – на этот раз Лютомер приехал верхом, – Просим взмахнул руками, будто пугал кур, и поковылял навстречу. Лютомер придержал коня, и старик вцепился обеими руками в его стремя.
– Приехал! – бормотал он, подняв лицо, и Лютомер не мог понять, рад или не рад ему бортник, встречает он его или, наоборот, пытается не допустить до своего жилья. – Услышал, стало быть! Услышал!
– Что – услышал? – Лютомер наклонился. – Случилось что-то?
– Случилось! Я тебе хотел весть послать, да сыну работы много, бабе тоже, вдвоем ведь они из всех работников у меня остались! А внуки еще малы, их через лес одних в такую даль не пошлешь! Уж я пошептал воде вчера, просил тебе сказать – видно, сказала! Ну, идем, идем!
Просим заковылял обратно к воротам. Лютомер шагом поехал за ним. Видно, старик уже что-то знал о случившемся. Но раз он считает, что должен поделиться с княжичем, значит, знает больше него?
В этот раз бортник сразу повел его в избу и усадил на лавку, как дорогого гостя.
– Приходила она! Сама приходила! – заговорил старик, когда Лютомер, усевшись, еще ни о чем не спросил, а только поднял на него внимательный взгляд.
– Сама? – Лютомер в изумлении вскинул брови и подался вперед.
Если Галица приходила на займище, то, наверное, натворила бед! Он был потрясен – после случившегося он вовсе не ждал, что колдунья вылезет из своего тайного убежища. Скорее следовало ждать, что она забьется куда поглубже, где ее никогда не найдут.
– Чернявая приходила! – продолжал Просим, который хотел сказать сразу много и поэтому не мог сказать толком ничего.
– Чернявая! – Час от часу не легче. – Замила?
– Ну, та, что князь еще в молодых годах у купцов отбил, Галчонкова мать!
Лютомер едва поверил своим ушам. Все знали, что Замила почти не покидает дома, разве что князя со всей семьей куда-то приглашают в гости. Не может быть, чтобы она приходила к Просиму!
– Ой, старик! – Лютомер покачал головой. – Удивляешь ты меня. Что ни слово, то пуще.
– Что я тебе, вру? – Просим обиделся. – А если сам все знаешь, то я говорить не стану.
– Нет, я не знаю. Говори, сделай милость, – попросил Лютомер.
И хотя Толига грозил страшными карами, если Просим проболтается, Лютомеру старик рассказал все.
Лютомер не очень удивился, отметил только, что Замила и Галица поддерживают связь через Велсово око. Хотя едва ли хвалиска станет часто к нему выбираться. А обо всем остальном он и сам знал – или догадывался.
Зато Лютаве в это утро съездить, как задумала, к бабке Темяне не удалось. Отец запретил ей отлучаться из Ратиславля. Она могла бы сослаться на обязанности волхвы, которые повелевают ей навестить святилище и Маренину старшую служительницу, но не стала – не хотелось обострять и без того плохие отношения, а узнать, что у него теперь на уме, было необходимо. Утром после завтрака князь Вершина, позвав в братчину всех старших мужчин рода и своих жен, посадил перед собой Ярко и стал расспрашивать.
– Значит, добрый молодец, сокол ясный, по невесту к нам приехал? – говорил он.
Выглядел и держался князь при этом как всегда, и только очень зоркий взгляд разглядел бы, что глаза у него стали пустые, почти мертвые. В полутьме при свете огня очага такие мелочи рассмотреть было невозможно, и все же внуки Ратислава Старого, отлично знавшие друг друга, смутно чувствовали в Вершине какие-то неприятные перемены. Во многих умах бродили смутные мысли о порче и сглазе, но сейчас у Ратиславичей имелось слишком много других забот, и никто не трудился додумать эти мысли до конца.
– Да, княже! – вежливо, со сдержанным достоинством отвечал Ярко.
Шел уже второй день его пребывания в Ратиславле, а Молинки он так ни разу и не видел. Все в нем кипело от беспокойства, но он сдерживался. Ратиславичи невольно любовались парнем: сильный, стройный, красивый, с тщательно расчесанными волосами, в нарядной шелковой рубахе, которую он прихватил с собой нарочно для сватовства, Ярко выглядел женихом всем на зависть, и Любовидовна невольно утирала слезы. Ах, если бы не унес змей проклятый ее любимую доченьку, с каким бы сладким чувством она попричитала, собирая ее замуж за этого сокола!
– Еще по весне мы с твоим старшим сыном, – Ярко кивнул на Лютомера, – уговор заключили. Мой отец свою дочь, мою сестру родную, ему в жены отдает, а за меня взамен просит твою дочь. И твой сын от имени вашего рода на этот уговор согласился. Вот, я за моей невестой приехал, а твой сын пусть хоть сейчас за моей сестрой едет.
– От уговора я не отступлю, хоть мой сын его и заключил самовольно, со мной и с родом не посоветовавшись! – ответил князь Вершина.
– Ладно тебе сына попрекать! – вставил Богомер, которому состояние брата все больше не нравилось. – Ты сам у Перунова дуба сказал: делай что хочешь, только девок назад привези! Было такое, братья?
– Было, было! Так и сказал! – вразнобой подтвердили Ратиславичи, прекрасно помнившие то знаменательное вече.
– Говорю же – не отступлюсь! – Вершина повысил голос, окинув сродников злобным взглядом. Он был их главой, но вся его сила опиралась на них и потому идти против них у него не оставалось никакой возможности. – Обещали невесту – дадим. Любовидовна! – Он посмотрел на старшую жену. – Веди девок!
Любовидовна тут же вышла через переход, ведущий в беседу, и сразу вернулась, ведя за собой всех дочерей рода. Они были уже собраны, поскольку князь заранее приказал им приготовиться и ждать, когда позовут. Сначала шли дочери самого Вершины: Русава, Велица, Премила, Замира, Золотава, а за ними двоюродные сестры, дочери прочих Ратиславовых внуков: Дароня, Хмелинка, Собислава, Селимера, Мыслена, Обилянка. Все девушки оделись в лучшие рубахи, с праздничными венчиками на головах, у каждой на шее, на тонком ремешке, висело хотя бы по несколько ярких разноцветных бусин или круглых серебряных монет, которые меняют у хазарских купцов на куньи шкурки одна к одной.
Ярко встал, когда девушки начали заходить. Одна за другой те появлялись из темного прохода и выстраивались вдоль стены, скромно потупив глаза. Здесь не весенние игрища – когда сватают старшие, невесте полагается вести себя смирно, не своевольничать и глаз на чужих мужчин не пялить.