Страница 18 из 78
Единственной, кто их присутствию явно радовался, была Замила. Ей, наоборот, приезд хоть и не соплеменников, но людей, бывавших на ее родине, в Хорезме, через который арабские и хазарские купцы получали шелка из Китая, принес настоящую отраду. Хвалиска в основном и оказывала хазарам честь своим обществом, пока вся прочая княжья семья была в поле. Сама Замила, конечно, жать не ходила – слава Аллаху, она давно уже не рабыня, обязанная надрываться! У ее мужа достаточно челяди и домочадцев, которые все сделают без нее. Она бы и дочь свою не пускала, но боялась, что Замира прослывет неумехой и лентяйкой, – бедняжке и так нелегко будет подобрать достойного мужа, пусть уж идет со всеми.
Родным языком Замилы был хвалисский, а хазар – хазарский, то есть один из языков огромного племени тюркут. К счастью, и княгиня, родившаяся в мусульманской семье, и Арсаман, знатный человек, обучавшийся у мудрецов, оба понимали по-арабски и могли объясняться на этом языке. Найдя в Арсамане учтивого, занимательного и почтительного собеседника, Замила часто принимала его у себя. С ним приходил и Чаргай – этот откровенно скучал, сидя на одном месте, потому что даже поговорить ему здесь было не с кем. Ратиславичи избегали общаться с чужаками, да и сам Чаргай считал ниже своего достоинства разговаривать с неверными.
– Ты мог бы быть и повежливее со старшим сыном князя, – выговаривал иногда Арсаман своему племяннику. – Ведь он вернул тебе твою саблю, а я заплатил за нее еще двадцать дирхемов. Наше счастье, что эти люди не знают настоящей цены таких вещей!
– Зачем ему моя сабля – разве он умеет ее хотя бы держать? – презрительно отвечал Чаргай. – Зачем оборотню вообще оружие! Он настоящий волк, я своими глазами видел этого шайтана, когда он набросился на меня! И этот человек – хотя какой из него человек! – станет новым беком склавинов! Не долго же ты, дядя, сможешь вести здесь торговые дела!
– Да, разумеется, было бы гораздо приятнее, если бы новым беком стал более подходящий для нас человек! – согласился Арсаман и многозначительно посмотрел на Замилу. Она уже рассказала ему о положении и судьбе своего сына. – Особенно желательно было бы увидеть, как свет истинной веры проникнет в его душу, воспитанную в язычестве. Если бы он принял веру Аллаха, то и нам было бы гораздо удобнее приезжать сюда, и ему было бы гораздо легче заключать взаимовыгодные союзы с восточными владыками.
– Да какие союзы – где они и где мы! – вздыхала в ответ Замила.
– Зато представь, какой подвиг перед Аллахом совершит тот, кто приведет к нему целый народ! – продолжал Арсаман. – Я ведь понимаю, что здесь происходит. Твой сын не может править в полную силу, потому что у него нет ни жены, ни сестры, которые молили бы за него здешних богов, как это принято. Подумай – если бы к вере в Аллаха обратился целый народ, то женщины из святилища стали бы не нужны, они оказались бы бессильны перед тобой, госпожа.
– Это невозможно! – Замила с сожалением покачала головой. Как сильно ей бы того ни хотелось, она понимала несбыточность подобных мечтаний. – Эти люди не примут веру в Аллаха. Разве ты не слышишь, как они там прославляют своих деревянных богов?
Сквозь открытую по случаю жары дверь долетало от ближнего поля звонкое пение, которым жницы помогали себе в работе.
– Зато здешнюю знать можно будет убедить, объяснив им, какие выгоды они получат, став мусульманами. Торговые пошлины сразу окажутся меньше. Пусть не все, пусть постепенно, но этот народ обратится к истинной вере, а тех, кто обратит его на праведный путь, Аллах не оставит без награды.
– Нас никто не будет слушать. Разве ты не понял, что сейчас мой сын сам находится в большой опасности? Я каждый день молю Аллаха, чтобы он не послал грозы и града. Если это случится, моему сыну нельзя будет вернуться уже никогда! – Женщина прижала ко рту край покрывала, в глазах ее заблестели слезы. – Никакая сила ему не поможет, потому что его будут считать виновником голодного года!
– Надейся на милость Аллаха, Замиля-хатун.
– Тебе легко говорить! А я уже двадцать лет вынуждена вести непримиримую борьбу за мои права и права моего сына! Князь Вершина когда-то взял меня как добычу, держал поначалу у себя как наложницу и только потом почувствовал ко мне любовь и начал оказывать честь перед своим народом! Я была вынуждена есть с этими людьми и сидеть перед ними с открытым лицом, потому что иначе они никогда не признали бы меня законной женой князя, а моего сына – его наследником. Мой сын каждый день страдает от того, что у него нет сильной материнской родни. У всех прочих сыновей есть матери или сестры в святилищах или родичи, которые могут собрать целое войско! И только у нас никого нет! Если нам придется бороться за власть, ему скажут, что он сын рабыни! И никто, кроме него самого, не сможет отомстить за оскорбление!
Слушая ее горячую речь, Арсаман в задумчивости перебирал пальцами, а потом сказал:
– Я выслушал тебя, Замиля-хатун, и вот какую мысль вложил мне Аллах. Мы не должны покидать в беде единоверцев, пусть и бывших, и я думаю, Аллах простит тебя за то, что ты должна была внешне отказаться от истинной веры, чтобы сохранить жизнь свою и сына. А я могу помочь тебе приобрести знатную родню и поддержку. Взамен же ты и твой сын окажете поддержку нам, когда мы будем в этом нуждаться.
– Родню? Знатную родню? – удивилась Замила, у которой ничего подобного не было никогда в жизни. – Где ты ее возьмешь? Неужели в нашем прекрасном Хорезме уже можно купить и такое?
– Зачем ездить так далеко? – Хазарин усмехнулся. – Не подошел бы тебе такой брат, как я? Мы можем сказать твоему мужу и прочим людям, что семья нашего отца жила в Хорезме, но разбойники похитили тебя в юности и продали в рабство, мы переселились в Итиль и вот сейчас, побеседовав и узнав друг друга, поняли правду о своем родстве.
– Но ты – хазарин, а я – хорезмийка! – ответила Замила, изумленная смелостью этого невозможного замысла. – Это же совсем разные народы! У нас даже разные языки, и если бы меня не учили в детстве молиться, я не смогла бы даже разговаривать с тобой!
– Ты кому-нибудь объясняла это?
– Нет.
– И во всей этой стране есть хоть один человек, способный отличить арабский язык от хазарского и хорезмийского?
– Нет.
– Вот я об этом и подумал. Для склавинов тюрки, персы и арабы все на одно лицо и на один язык. Объединяет нас только наша праведная вера, но этим единством мы не должны пренебрегать и должны держаться как кровная родня в этой дикой стране. Ты согласна со мной?
– Но… – Замила не могла так сразу решиться на подобный обман. – Но чем мы отплатим тебе?
– Когда твой сын станет беком, он позаботится, чтобы мы никогда не терпели ни обид, ни убытков.
– Но я же объяснила тебе, как трудно моему сыну стать беком! У него столько врагов, перед ним столько препятствий!
– Если он тоже станет сыном моей сестры, – Арсаман с улыбкой посмотрел на Чаргая, – его враги станут моими врагами, и я не пожалею ни сил, ни средств, чтобы помочь ему одолеть любые препятствия. Это не так уж мало, сестра, если ты позволишь мне так тебя называть. Я понимаю твою тревогу, но подумай – даже если у нас ничего не выйдет, ты ведь ничего не теряешь. Мы уже примирились с беком, родство с нами не навлечет на тебя бед, зато уважение к тебе возрастет, если ты окажешься не безродной пленницей, а дочерью такого богатого и знатного рода, как наш. Решайся же, – подбодрил он княгиню. – Мне даже кажется, что ты и впрямь немного похожа на мою сестру Салампи, мать Чаргая. А теперь, выходит, Аллах вернул мне вторую сестру взамен умершей первой, и я всей душой благодарю его за эту милость!
Вечер ознаменовался для Ратиславичей еще одной неожиданностью. Первым узнал новость сам князь Вершина: когда он ближе к сумеркам вернулся с полей и въезжал во двор, Замила кинулась ему навстречу, смеясь и причитая.
– Я нашла моего брата, нашла мой род, это мой брат! – бессвязно восклицала она.