Страница 12 из 16
Лицо ее сияло ярче золота, и сейчас она казалась почти красивой. Она чувствовала себя богатой и счастливой. А до тех пор пока Бергвид вырастет и ему понадобится оружие, она раздобудет новое железо. Ведь огниво остается у нее! Так почему же матери будущего конунга не порадовать себя, если время его подвигов еще не пришло? Разве она мало сделала для своего сына?
Гельд предупредил, что ему придется уехать прямо завтра, но она была так полна своим счастьем, что вовсе не огорчилась. Гельд вздыхал про себя, сам же над собой смеясь: уж не думал ли он, что эта женщина и вправду его полюбит? Кажется, вполне разобрался, что она умеет любить только себя саму, а всех других – лишь в той мере, в какой они могут быть ей полезны. От Гельда же она теперь получила все, что хотела. Понимая это, он, однако, не мог избавиться от чувства разочарования. Видя чужие недостатки, мы в глубине души все-таки ждем, что для нас будет сделано исключение. Такова уж человеческая природа. Сколько сил он ей отдал – и все зря?
Нет, не все. Завтрашнего дня для Даллы не существовало, но сегодня Гельд казался ей вовсе не лишним.
– Посиди со мной! – звала она Гельда, который даже в темноте все еще бегал по двору, распоряжался, проверял то ноги лошадей, то прочность волокуш, на которые грузили железо. – Ведь только норны знают, когда мы теперь увидимся!
«Скорее всего, никогда!» – мысленно отвечал Гельд и вздыхал при этом совершенно искренне. Он радовался, что завтра наконец вырвется из «страны свартальвов», стремился отсюда всей душой и уже ощущал дуновения свежего морского ветра. Но ему было жаль оставлять Даллу, хотя, конечно, хорошего в ней мало. Он просто привык к хозяйке Нагорья и ко всем ее недостаткам, как привыкал к любому человеку, с которым проводил сколько-то времени. В этом и заключалась простая тайна тех теплых чувств, которые молодой барландец внушал самым разным людям. Он охотно принимал в душу любого, понимал нрав и заботы каждого и сочувствовал им, как своим собственным. Любовь доставалась ему вовсе не задаром: он оплачивал ее искренним дружелюбием, то есть честно отдавал в обмен частичку своей души. И потому, глядя на довольную Даллу, Гельд жалел ее, потому что она-то оставалась здесь, и это отравляло ему радость от исполненного поручения, от освобождения из этого унылого места, даже от будущей встречи с Эренгердой. Он лучше самой Даллы понимал, каким недолгим будет ее счастье, принесенное золотым обручьем. Разве дракон Фафнир на ложе из чистого золота был счастлив хоть на волосок? Холодно там и жестко, ну его совсем…
– Посиди со мной! – просила Далла, ловя его за руку, и он наконец послушался, сел рядом с ней.
Больше месяца они играли в хитрую и дурацкую игру: он хотел раздобыть железа и делал вид, будто добивается ее любви, чтобы когда-нибудь она сама предложила ему железо. А она хотела его любви, но скрывала это, чтобы он и дальше ее добивался. И раз уж она исполнила его желание, почему же ему не исполнить ее? Иначе будет просто нечестно. А он уже достаточно долго был нечестным!
Рано утром, еще в сумерках, барландцы выехали из ворот усадьбы Нагорье. Каждая из запасных лошадей тащила волокушу*, нагруженную железными крицами. Как раз столько, чтобы корабль не потонул.
Гельд двигался последним и позевывал на ходу, передергивая плечами от утреннего холода. Он не хотел оглядывать на дом, где осталась хозяйка Нагорья. Ему нужно было ехать, и ехать быстрее, чтобы не лишиться добычи, за которую он честно заплатил настоящим золотом, серебром и шелком. Это золото не злое и не доброе, оно просто золото, а принесет ли оно счастье своей новой хозяйке, будет зависеть только от нее.
Уже на перевале он все-таки не выдержал и оглянулся. Четыре дома, составленные углами, темнели на склоне, и даже дым не указывал на то, что это обиталище живых людей. Жаль оставлять ее там одну. Но ничего тут не поделаешь. Эта женщина никогда не найдет себе настоящего защитника. Если бы такой и явился, она не сможет его оценить. А значит, ей придется прожить жизнь с той единственной ценностью, которую она умеет ценить, – с самой собой. И в любом месте обитаемого мира она будет одна.
Когда Кар Колдун вернулся в усадьбу, ему не пришлось долго раздумывать над тем, какое женское предательство предсказали ему руны.
– Хозяйка продала все железо! – боязливо шепнул ему старый Строк, принимая коня возле ворот.
– Кому? – изумился Кар. – Разве Ингвид Синеглазый опять был здесь?
– Нет. Она продала барландцу… – Строк оглянулся на двери хозяйского дома. – Гельду. И он сразу уехал.
Кар промолчал, потом двинулся к дому.
– А, вот и ты! – с унылой приветливостью встретила его Далла, сидевшая на лежанке с каким-то долговременным шитьем на коленях.
В последнее время хозяйка Нагорья рукодельничала еще неохотнее обычного. Делая стежок за стежком, она то и дело по привычке бросала взгляд на место, которое столько дней занимал Гельд, и пустота была для нее как удар, не слишком сильный, но причинявший каждый раз все новое разочарование. Мрачный и ворчливый Кар служил плоховатой заменой Гельду, но после десятидневного отсутствия его возвращение внесло хоть какое-то оживление, и Далла не огорчилась.
Не ответив на приветствие, Кар остановился напротив и внимательно осмотрел хозяйку. Поняв, что самое главное он знает, она приподняла руку и повертела золотым обручьем.
– Видел? – горделиво спросила Далла. – Вот что я приобрела, хоть ты и не верил! А ведь ты мог бы и вовсе не застать меня в живых!
– Не знаю, не к лучшему ли это было бы! – сурово ответил Кар.
Далла перестала улыбаться и изумленно раскрыла глаза. Что за наглость?
– Я вижу, ты свихнулся там, на Раудберге! – резко ответила она. – Если тебе не нравится что-то в этом доме, зачем было возвращаться? Оставался бы там, с великанами!
Она и правда кое-что видела. Кар удивительно изменился. Раньше за ним не водилось привычки стоять так самоуверенно и нахально, расставив ноги и упираясь руками в бока. Прежде он смотрел исподлобья, а теперь его взгляд был прям, уверен и даже… пренебрежителен. И так-то он смотрит на нее?! С ума сошел!
– Я вернулся… – Кар твердо намеревался отстоять свое место именно в этом доме и теперь верил, что сумеет. – Я вернулся… потому что кто-то другой тебя покинул, я вижу. Неужели правда то, что я узнал?
– Что? – Далла прямо и отважно встретила его горящий взгляд. И содрогнулась в душе: в глазах колдуна появилась какая-то новая настойчивая сила, которой раньше не было.
– Что ты отдала все железо этому проходимцу! – завопил Кар, больше не в силах сдерживаться. – Что ты позволила одурачить тебя, как глупую овцу! Что он тебя ограбил!
– С чего ты это взял? – возмущенно крикнула Далла. – Придержи язык, старый баран!
У нее вдруг мелькнула мысль, что колдун разузнал все это на Раудберге, и на душе сразу стало неуютно. Она усомнилась в выгодности своей сделки, но подавать вида не хотела.
– А разве это не так?! – ответил колдун, не теряясь перед ней, как терялся, бывало, прежде.
– Не так! – Далла даже хлопнула ладонью по покрывалу лежанки, точно припечатала все возражения. – Я не отдала! Я про-да-ла мое железо! Мое, а не твое, и не знаю, о чем ты беспокоишься! Я получила хорошую цену! Вот это, – она снова ткнула колдуну в глаза своим обручьем, – это еще не все! Это только часть! Я не знаю, где еще взять такую цену! Теперь я могу жить так, как подобает матери конунга! И никто, ни Ингвид, ни ведьма, больше ничего у меня не отнимут!
– Зачем ты не послушалась меня!
– Я тебя послушалась! – Далла вспомнила кое-что и закричала с удвоенной силой: – Я послушалась тебя, когда к нам явился этот проклятый оборотень! Что чуть было не отправил в Хель меня и всех тут!
– Какой оборотень? – Кар слегка опешил, подумав, не Гельда ли она имеет в виду.
– Тот пастух, что назвался Ульвом! Он был оборотнем! Этого ты не знаешь? Этого ты не нагадал на Раудберге! Или нагадал? Или ты нарочно присоветовал мне его нанять, а сам сбежал, чтобы в полнолуние он сожрал весь дом и меня первую! Так? Сознавайся! Ты нарочно все это устроил?