Дворец из песка

– Куда?! – завопил Буров. – Надолго?!

– Нэт, – с достоинством сказал Абрек. – Обещала звонить.

– Мне или вам?

– Мне – само собой. Вам – нэ знаю. Мне приказали только передать.

– С-спасибо, – растерянно сказал Буров.

Абрек коротко кивнул и пошел к своей машине. Буров машинально проводил взглядом его невысокую, стройную фигуру. Вернулся к себе наверх, не замечая изумленного взгляда секретарши, собрался, взял «дипломат» и, забыв попрощаться, ушел.

Оказавшись дома, он прямо в ботинках прошел в комнату дочери, где стоял старый двухкассетник. Но первым делом он вытащил из пакета фотографии и минут двадцать перебирал их. Александра не обманула: с помощью этих материалов с легкостью можно было устроить смену власти в стране. Даже у него, двадцать пять лет проработавшего в политической печати, видавшего многое, заколотилось сердце, как у начинающего папарацци.

Собравшись с мыслями и немного успокоившись, Буров спрятал компромат в пакет. Вытащил одну из кассет, на которой карандашом была нацарапана цифра «1», вставил в магнитофон, с изумлением отметив, что у него слегка дрожат руки: видимо, фотографии произвели слишком сильное впечатление. Сев рядом на диван, он приготовился было закурить – и так и не зажег сигарету, услышав зазвучавший в тишине знакомый, чуть хрипловатый голос. И на мгновение Бурову показалось, что в воздухе опять запахло болотной травой.

«Здравствуйте, Владимир Алексеевич. Извините, что приходится общаться таким способом, но меня, видимо, не будет в Москве больше, чем я рассчитывала. Кроме того, у меня сейчас бессонница. Зачем же время терять, верно? Я расскажу вам кое-что, а Абрек вечером передаст кассеты. Вы сами разберетесь, что из этого вам пригодится, а что – нет. А когда я вернусь, зададите любые вопросы. Как мы договорились. Итак…»

Буров торопливо выключил магнитофон. Протяжно, с шумом выдохнул, наряду со страшным облегчением чувствуя недоумение: почему он так разволновался? Почему так боялся, что на кассете – что-то страшное, опасное, вроде этих фотографий? И еще почему-то – что он больше никогда не увидит Александру… Бессонница у нее. Возможно. А может быть, просто решила, что так удобнее – говорить то, что сама считаешь нужным, и не отвлекаться на глупые вопросы. Что ж… Наверное, правильно. Но Буров вдруг испытал острое разочарование – оттого что вряд ли он снова окажется в этой большой квартире в старом доме с портретом красавицы-бабушки на стене, с роялем, книгами и остро пахнущими травами в горшках. Что-то говорило Бурову, что больше он никогда не увидит всего этого.

Вернувшись в прихожую, Буров разделся, сходил в душ, залез в холодильник, где лежали три одинокие сардельки, сварил их, открыл банку пива. Поев, вернулся в комнату Маши, спокойно, обстоятельно закурил, сел на диван и приготовился слушать.

Часть II

Александра

Утром я проснулась от солнечного луча, скользнувшего через мое лицо на белую стену гостиничного номера. Я открыла глаза – и разом все вспомнила. И, не повернув головы, тихо спросила:

– Шкипер, спишь?

– Нет, – спокойно ответили рядом. Я приподнялась на локте. Шкипер лежал с закрытыми глазами, и судя по тому, что в губах у него еще не было сигареты, он или только что проснулся, или я разбудила его своим вопросом. Через минуту, впрочем, сигарета оказалась на привычном месте, Шкипер затянулся, выпустил дым и лишь после этого открыл глаза и притянул меня к себе.

Я вспомнила, как вчера, в третьем часу ночи мы вернулись в отель, как Шкипер целовал меня прямо у рецепшн, опрокинув на стойку рядом с клавиатурой компьютера и не замечая, что платье на мне задралось до пояса, – чего ему было стесняться в собственном отеле? Безуспешно отбиваясь и взывая придушенным сипом к его совести, я слышала, как сгрудившиеся вокруг нас итальянцы радостно считают: «Уно! Дуэ! Трэ! Куотро!» Шкипер отвалился только на «тридцати двух» под бурные рукоплескания зрителей и вопли управляющей Даниэлы: «Браво, Паоло, маньифико!!!» – и то лишь потому, что я умудрилась ткнуть его коленкой в живот. После чего этот нахал поклонился на публику, сгреб меня в охапку и понес в номер на второй этаж. Вслед нам летели восторженные крики и аплодисменты. Последним, что я успела увидеть, была сумрачная физиономия Жигана, который курил на диване в холле отеля. Мы встретились с ним глазами, он отвернулся.

– Как спала, детка? – потянувшись, спросил Шкипер.

– Плохо, – подумав, сказала я.

– Что так?

– От тебя покоя не было.

Шкипер усмехнулся, а я подумала, что причина моего дурного сна была все-таки не в Пашкиных домогательствах. Но сейчас я не могла вспомнить, в чем дело; только что-то муторное царапало память, отравляя впечатление от первого дня в Италии. Не жигановская же рожа, в самом деле, испортила мне настроение… Что же случилось? Аэропорт, отель? Нет, позже… Ресторан, ночные улицы, толпы народу, мотоциклы, развалины древнего форума? Фонтан Треви, россыпи зеленоватой водной пыли, тяжелая рука Шкипера на моих плечах… Церковь Марии Маджоре, темная колоннада, статуя мадонны… Да!

С памяти словно сдернули занавеску; я отчетливо вспомнила темный свод церкви, посеревшее лицо Шкипера с закрытыми глазами и дергающимися желваками на скулах, его хриплое дыхание. Ему стало плохо в церкви; плохо настолько, что я приняла это за сердечный приступ и до смерти перепугалась. Впрочем, как только он вышел из-под колоннады Марии Маджоре, все исчезло без следа. Шкипер неохотно объяснил мне, что такое с ним происходит в церкви всегда, и, стараясь отвлечь, тут же полез ко мне целоваться. Входя вместе со Шкипером в отель, я обеспокоенно подумала, что неплохо было бы удержать его от ударного секса в эту ночь, но какое там…

– Как ты себя чувствуешь?

– В смысле?! – чуть не уронил сигарету Шкипер.

– Вчера, помнишь?.. – я не договорила, заметив, как неуловимо изменилось его лицо.

Шкипер, коротко посмотрев на меня, отвернулся к светлеющему окну; негромко сказал:

– Не парься, Санька. Это все фигня.

– Ничего себе фигня… – Я передернула плечами. – Шкипер, может быть, это… самовнушение у тебя?

– Чего?! – поперхнулся он сигаретным дымом. – Детка, у меня это началось в двадцать лет! На мне тогда не особо много висело! И хватит уже про это. Иди ко мне.

Я послушалась и улеглась на его плечо, через которое тянулся длинный шрам от давней ножевой раны. Мне было тринадцать лет, когда я ее лечила. Рядом красовалась фиолетовая татуировка: русалка верхом на черте. Тут же надпись: «мементо море». Под надписью – две затянутые дырки от пулевых ранений. Пониже, между ребрами, был еще один след от ножа: юность у Шкипера была боевая. И что на нем «висело» в те годы, я не знала. Может быть, и к лучшему.

Из Рима мы выехали спустя час на шкиперовском «Мерседесе».

– А где Жиган? – спросила я, оглядываясь.

– Ночью улетел в Рио, дела. А тебе без него скучно?

– Век бы этой морды не видеть! – искренне сказала я, и Шкипер усмехнулся.

– Ехать долго, часа три. Если хочешь – спи.

– Нет, я так посижу. Куда мы едем?

– В Лидо, – коротко ответил он и замолчал на всю дорогу. Меня это, впрочем, не беспокоило; я сидела, не сводя глаз с обочины шоссе. Мимо меня пролетали желтые поля, голубые, розовые, оранжевые, фисташковые домики с черепичными крышами, увитые темно-зеленым виноградом, с цветущими геранями и фуксиями в окнах, со статуями в двориках. Несколько раз мы проезжали через города: я видела старые булыжные мостовые, строгие церкви из темного кирпича, узкие улочки. Потом – снова поля, белые козы, совсем по-русски привязанные около дороги, и надо всем этим – голубое, безоблачное, словно выцветшее от жары небо.

Лидо оказался маленьким городком на побережье: белые здания отелей, тянущиеся вдоль полосы пляжей, зелень, пальмы, голубые квадраты бассейнов, вездесущие мотоциклы на улицах. Я чуть не по пояс вылезла из окна, стараясь получше разглядеть никогда раньше не виденное море. Шкипер свернул с набережной на узкую тенистую улочку и почти сразу же замедлил ход у высоких ворот-гармошки. Ворота были вделаны в кирпичный забор, так же, как все вокруг, увитый виноградом. Мы въехали во двор, и глазам моим открылся двухэтажный белый дом под черепичной крышей. Ставни были открыты, входная дверь – тоже. В доме явно кто-то жил.