Мечты сбываются

Андрей ДАШКОВ

МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ

Четвертое июля было особым днем. Во-первых, Ф. уезжал на отдых с женой и дочерью. Он мечтал об отпуске года три. Во-вторых, это был праздник большей части прогрессивного человечества. Но если Америка получила в этот день независимость, то Ф. ее потерял. Это случилось ровно десять лет назад. Все-таки юбилей… И, наконец, четвертого июля он вдруг осознал, что мог бы убить свою жену.

Он понял это, стоя в душном тамбуре вагона, посасывая сигаретку и глядя на пыльные окраины родного города, проплывавшие за не менее пыльным окном. Он вспоминал фразу, презрительно брошенную женой, когда они торчали на перроне в ожидании поезда. Что-то о людях второго сорта, которым не суждено стать солью земли. Как ни пытайся, как ни тянись, как ни выпрыгивай из штанов. Это о нем.

Ф. промолчал. Он только бросил взгляд на ее стройные ноги, большую грудь, смазливое личико и вдруг прочел мысли жены так же ясно, как если бы они были титрами на экране ее мозга-телевизора, принимавшего один-единственный канал, по которому круглосуточно шла бесконечная «мыльная опера». ТАМ было все, что положено: белые «мерседесы» и розовые фламинго, красивые виллы, красивые яхты, рулетка, красивые металлокерамические зубы, умопомрачительные драгоценности, рестораны, ночные клубы, отсутствие серых будней, вечный праздник жизни, красивые и богатые друзья с изысканными манерами, красивые наряды от известных кутюрье, пляжи, пальмы, коктейль-парти, гольф, бассейны, отели, тонкий флирт, изящные интриги – самая увлекательная игра на свете, и, конечно же, молодость, продлеваемая настолько, насколько хватит фантазии для сочинения новых «серий», что само по себе тоже КРАСИВО (одно из ее любимых словечек). А в титрах, выросших до огромных размеров, занявших весь экран и повторявшихся беспрерывно, появился неутешительный итог: она ПРОДЕШЕВИЛА.

Эта ужасная мысль не давала ей покоя. Это было равносильно признанию непоправимой ошибки. Это означало, что жизнь прожита напрасно. Грубо говоря, псу под хвост.

Но грубой жена Ф. не была никогда. О нет. Она вливала свой яд в его уши маленькими, не смертельными и почти незаметными дозами. Однако яд накапливался в течение десяти лет. И четвертого июля Ф. почувствовал, что отравлен.

Это стало неожиданностью для него самого. Разве он не привык к ее обидным замечаниям, намекам, попыткам уязвить, коснуться самых больных мест, задеть самолюбие – и все сделать тихо, без ссор и скандалов, с улыбочкой, в высшей степени «интеллигентно» (иногда даже с добавлением словечек «милый», «дорогой», «любимый»?.. Она ни разу не дала ему повода выяснить отношения.

Само собой, возникал резонный вопрос: «Ну а убивать-то зачем?» Недолгая возня в суде, раздел имущества, развод – и гуляй. Но не все так просто. Некоторые люди одним фактом своего существования заставляют других ощущать собственную несостоятельность. И это не комплекс неудачника, не маниакальная потребность в самоутверждении (ну, может быть, совсем чуть-чуть). Это холодное, трезвое понимание: жена – запрограммированная игрушка. Знакомая, красивая, очень дорогая игрушка. Но что-то случилось с программой; игрушка испортилась. Нет-нет, внешне все в порядке, а вот с речью и с мыслями что-то не так… И, самое обидное, ее уже нельзя починить. Ее можно только сломать. В противном случае она будет без конца повторять, будто заезженная пластинка, все то, что он выучил наизусть за последние несколько лет: «Я хочу жить, как люди. Жизнь коротка. Я хочу успеть. Я еще молода. Я нравлюсь мужчинам. Я хочу жить, как люди. Я… Я… Я…».

Невыносимо.

Он бросил окурок и посмотрел вниз, в засасывающее пространство между вагонами – туда, где мелькали шпалы и грохотала сцепка. Если бы жена была здесь… Один, не очень сильный, толчок – и свобода. Внутренняя свобода. Придется, конечно, пережить несколько неприятных дней. Представляете – несчастный случай! Протоколы, экспертиза, похороны. Опять же, теща со своей дурацкой въедливостью… Он переживет, хотя и будет удручен. На кладбище он уронит скупую мужскую слезу. В его шевелюре, возможно, даже добавится несколько седых волос. Дочка? Он воспитает ее как следует. Влияние жены пока еще преодолимо, хотя шестилетнему ребенку нравится все то, что любит мамочка и что так ненавидит папочка. Тихо и робко ненавидит. В глубине души.

…Перед тем, как нырнуть в горячий ад купе, он еще раз посмотрел на город, превратившийся в скалистый силуэт на горизонте, и мысленно попрощался с ним. Город несбышихся надежд и растраченных иллюзий…

Тоска сжала сердце, словно Ф. уезжал не на четыре недели, а навсегда. «Что это со мной? Неужели становлюсь сентиментальным? Плохо, ой как плохо…» Сентиментальный человек уже не сможет обрубить канаты и освободиться от якорей, намертво удерживающих вблизи от бесплодного берега. Наоборот, свобода и жизненные штормы пугают его, а все ложные привязанности внушают ему умиление… Хотя куда ему плыть, и какой он, к черту, «корабль»? Баржа без двигателя и руля – старая металлическая речная баржа, доверху набитая шлаком и стоящая на приколе. И даже река, по которой он «плавал», давно пересохла…

Город распластался по земле – раскаленный, выжженный лучами безжалостного июльского солнца. Даже небоскребы казались издали оплывшими шоколадными батончиками. «А может, это жара так на меня действует? – подумал Ф. – Вот доберемся до места, расслабимся в тени; вечерком побольше холодненького пивка, и все снова станет на свои места…» Не помогало. Он по-прежнему хотел избавиться от своей жены.

Ф. с трудом разминулся с толстой проводницей и вошел в купе. Дочка доедала растаявшее мороженое. Белая вязкая жижа стекала по ее подбородку и рукам, капала на пол. Жена листала иллюстированный журнал, на страницах которого было полно красивых людей со счастливыми улыбками. У нее хватало ума, чтобы презрительно относиться к рекламе, но она свято верила «серьезным» или «аналитическим» статьям, помещенным в женских журналах. Чем дороже журнал, тем больше доверия…