Страница 6 из 59
А вот Гуляев оказался орешком покрепче. Никак не удавалось его вовлечь. Уж и объяснял ему, что не мне это надо, от меня требуют. Ни в какую! Извелся весь!
На мой вопрос, почему он не хочет вступать в комсомол — Гуляев издавал какие — то нечленораздельные звуки, похожие на мычание, или заявлял, что ему бабушка не разрешает.
Комсорг батальона при каждой встрече задавал один и тот же вопрос о Гуляеве, а так как мне нечего было ему сказать, то начинался длинный разговор о том, что является большой ошибкой с моей стороны недооценка важности роста комсомольских рядов.
И вот наступил момент, когда Гуляев, в сердцах, дал волю своим эмоциям.
— Ну, что ты пристал ко мне, прихвостень начальников. Ты думаешь, что, пресмыкаясь перед ними, сохранишь себе жизнь? Как бы не так! Как раз наоборот. Я давно заметил, что тебе чаще, чем другим, дают опасные задания.
Когда он произносил эту тираду, то всем своим видом и тоном показывал мне свое глубочайшее презрение. На его лице не трудно было прочитать выражение брезгливости. Ростом он был немного ниже меня, но в это время Гуляев ухитрился смотреть на меня сверху вниз. Мне пришлось проглотить обиду и сказать, как можно более спокойным тоном..
— А, ты не подумал, что это происходит по другой причине?
— Интересно, по какой же? В этот раз в свои слова он вложил весь скепсис, на который был способен.
Тяжко вздохнув, начинаю свое грустное повествование.
— Дело в том, что перед тобой сын «врага народа». Такой ярлык мне приклеили в июле 37 года, когда был арестован и посажен мой отец.
В глазах Гуляева появилось искреннее любопытство. Он даже от нетерпения заерзал на месте и спросил.
— Кем же был твой отец? Поди, большим начальником. Ведь таких сажали тогда!
— Опять неверно! Мой отец был рядовым служащим. В то время, не имело значения, какой пост занимает человек. Надо было выполнять план по борьбе с врагами народа. Вот тебе мой рассказ.
Стараюсь говорить не спеша, взвешивая каждое слово. Мне было ясно, что от того, как будет изложена моя история, будут зависеть наши отношения в будущем. Ни в коем случае не следовало показать себя ущербным или еще каким-либо способом пытаться вызвать у него жалость. Мой рассказ начался так.
— Они приехали поздней ночью. Один в командирской форме с кубарями на петлицах. Другой рядовой с винтовкой и примкнутым штыком. Разбудили всю семью. Нас согнали в столовую и посадили тесной кучкой у стены.
Моя старшая сестра Надежда, студентка пединститута, довольно решительно потребовала, чтобы мне разрешили спать. Видно было, что обыскивающий колеблется, но сестра сказала, что мне нет и 12 лет и в таком возрасте ребенок должен спать. Обыскивающий согласился, но мне в это время стало ясно, что наступил трагический момент в жизни всей нашей семьи, поэтому от сна отказался.
Начался обыск. Перевернули все: постели, постельное белье из комода, матрасы, подушки, одеяла. Добрались и до буфета, выгребли всю посуду, перелистали все книги, простучали все стены, слазали в подвал, который мы называли подпол.
— А чего искали? Говорили об этом или нет?
— Ни одного слова! Особый интерес у них вызвали семейные фото, которых у нас было много. Среди них были фото жениха моей старшей сестры. Она попросила не трогать эти фотографии. На это обыскивающий сказал, что эти фото его особенно интересуют. Стало ясно, что он полный профан в своем деле.
— Ну и чего же нашли?
— А ничего!
— А потом, как?
— Отца забрали, то есть увезли, и мы получили его письмо из, так называемого, «Волголага», где он трудился на строительстве канала Москва — Волга. Термин «Волголаг» расшифровывается, как Волжский лагерь.
Через пару лет мы случайно узнали о том, что отец обморозился и умер. После ареста отца и пошла кличка «Сын врага народа», которая и поныне сопровождает меня всюду и, надо сказать, портит мне жизнь.
Глаза Гуляева округлились от распиравшего его любопытства.
— Ты, что же можешь привести пример? Расскажи!
— Ах, тебе нужен пример. Если так, пожалуйста. Самый последний.
— После призыва в армию меня направили во 2ое Астраханское военно — пехотное училище (сокращенно 2ое АВПУ). К городу Астрахань оно никакого отношения не имеет, так как находилось в небольшом городке Бузулуке..
В одной роте со мной был соседский мальчишка Юрка Аникин. К нему приехал его отец в командирской форме с желтыми погонами, которые только что ввели. При встрече с ротным, он и рассказал, о моем отце.
— А что было потом?
— Построили роту. Мне была подана команда, выйти из строя. Командир роты, старший лейтенант Голубков, сказал, что вот перед вами стоит сын врага народа. Все стали меня рассматривать. Ведь перед ними стоял не кто иной, а потенциальный враг. Командир роты обратился ко мне
— Расскажи своим товарищам, за что посадили отца?
— Не знаю! Нам ничего не сказали, хотя мама ходила в НКВД и пыталась, хоть, что-то — разузнать. Бесполезно! (НКВД расшифровывается так Народный комиссариат внутренних дел.) В то время, термина «министерство» еще не было..
— И где же сейчас твой отец?
— Ты бы видел, как командир роты хищно оскалился при этом вопросе. Ему доставляло удовольствие унижать меня.
— Он обморозился на работе и умер в 39 году — при этих словах низко опускаю голову. Если бы ты знал, каким унизительным и тяжелым для меня была эта экзекуция!
— Нет! Он не умер! Он убит при попытке к бегству! Становись в строй и веди себя тише воды и ниже травы! Всегда помни, кто ты есть!
Гуляев задумался и тихо сказал мне на ухо:
— И вот, после всего этого, ты должен идти на немецкие окопы и орать не своим голосом; «Ура!» Вот поэтому я и не хочу вступать в твой комсомол. Не дай Бог попадем в плен. Я чистенький! В комсомоле не состоял. Не то, что ты со своим рвением. Понял, что, тебя ждет?
— Как не понять! Какой же тут может быть выход? Совершенно очевидно, что есть два решения: не идти в бой — пристрелят, как труса, или идти в бой…
— Да, да! — перебил меня Гуляев — и погибнуть от пули немцев!
— В бою можно погибнуть, можно стать инвалидом, но можно и выжить! Помню, как в третьем классе, перед нами выступал участник гражданской войны. Он все рассказывал о походах Антанты. Мы считали, что это имя какой — то вредной женщины и громко возмущались действиями этой бабы. Но дело не в том, что он говорил, а в том, что он остался живым. И таких участников гражданской войны немало. Отвоевались и живут!
— Ха, ха! Не живут, а существуют. Правильно я говорю?
— Может ты и прав, Гуляев. Что касается моего рвения в комсомольской работе, думаю, что выход из положения один — не попасть в плен.
— Тебя обстоятельства боя могут и не спросить — хочешь ты в плен или не хочешь? Ну, например, ранение или контузия! Потерял сознание — очнулся в плену!
— Частенько думаю на эту тему. Моя еще одна старшая сестра Софья, перед моим призывом в армию, побегала в поисках способа, как избежать службы в армии. Что ты думаешь? Нашла!
От такого поворота Гуляев даже подпрыгнул на месте.
— Что же это было, если не секрет?
— Какой секрет — дело прошлое! Было место кочегара на паровозе или чертежника в одном конструкторском бюро оборонного значения. Там предоставлялась броня от военной службы и, отоваривались все продуктовые карточки. Последнее очень важно! Ведь у других — то все карточки, кроме хлебной, пропадали. Сам знаешь.
— Что же ты не воспользовался этой возможностью?
Теперь мне было ясно, что от моего ответа зависят наши дальнейшие отношения. Мне было нужно позарез, чтобы они были доверительными. Ответ мой был таким.
— Подумал, что последнее дело увиливать от армейской службы. Что, если другие тоже будут увиливать? Ведь это конец для народа, страны!
— Зря волновался! У народа никогда не будет конца. У отдельного человека — да! А народ будет жить вечно. Вот посмотри в Европе. Франция признала свое поражение, а французский народ живет!